А кроме того… сумеем ли мы победить в таком сражении? Нас пятеро против невесть скольких людей, обладающих невесть какими силами.
– Мы их раздавим, – заявил Ашраи, когда разговор после многочасовых споров пошел по кругу. – Не понимаю, что тут обсуждать? Что еще делать с теми, кто вытворяет такое?
– Если и раздавим, – пробормотал Кадуан, – то лишь разожжем новую войну. Пока что мы для них – случайное препятствие. А тогда станем врагами.
Он все водил большим пальцем по нижней губе, и глаза его задумчиво смотрели в никуда.
– Я думала, ты, как никто, рвешься их перебить, – удивилась Сиобан.
– Победы я желаю еще больше, чем мести.
– Благородно мыслишь, – заметил Ишка. Он остановился у окна, лицо его жестко застыло. – Но боюсь, вскоре мы потеряем столько наших, что первое станет неотличимо от второго. Не будет мести без победы, а победа без мести потеряет смысл. И там, где мы окажемся, будет очень-очень темно.
Мы спорили много часов, пока не поняли, что в эту ночь ни о чем не договоримся. Тогда мы разошлись, но уснуть я даже не пыталась. Слишком громко кричали мысли в голове. Поэтому я выбралась на улицы столицы Нираи.
Движение жизни, так украшавшее город при свете дня, не затихло и среди ночи. Было уже поздно даже для самых заядлых ночных сов и слишком рано для самых ранних пташек. И все же птицы в ветвях упорно вели свои грустные песни, и ветер дышал в лозах.
Странно, сколько наших воображали это место опасным и грешным. Здесь было красиво. Я остановилась у цветущей лозы. Кажется, я видела такую накануне, но тогда лепестки были сомкнуты, будто спали. Теперь цветок раскрылся, небесно-голубые лепестки будто сияли в лунном свете. Я погладила их, вспоминая слова Ишки о здешнем народе – что они, едва родившись, начинают умирать.
Этого цветка завтра не станет. Разве он от этого менее красив?
У меня за спиной хрустнула ветка.
Я насторожилась. Это уже в третий раз. Два первых я списала на ветер.
Теперь уж без ошибки – за мной кто-то шел.
Я медленно обернулась. Позади ничего не было, только лунные пятна на мостовой и заплетенная плющом садовая ограда.
Я так и осталась в наряде вишраи, в полотнище тонкого шелка. Но теперь под руками были рукояти клинков, которые я старательно укутала складками ткани. Я успела обнажить оружие, и тут мне тепло шепнули в ухо:
– Эти клинки мне знакомы.
Меня окружил клуб дыма. Отскочив, я развернулась назад и прижала острие к горлу противника.
Над сталью клинка я увидела лицо Орина. Он словно не заметил приставленного к горлу оружия, а голову вскинул, поглядывая на меня сверху вниз. По шее стекала одинокая капля лиловой крови.
Стало быть, мне не почудилось. Он действительно наблюдал за мной во время трапезы.
– Ты зачем за мной следишь? – прорычала я.
В его глазах сверкнул гнев. Эта искра показалась мне на диво знакомой, хотя откуда, я не вспомнила.
– Убери нож. Я не отвечаю тем, кто мне угрожает. И не позволяю шпионам лгать мне и моему королевству, скрывая свое настоящее лицо.
Я только теперь спохватилась, что наделала. Мои черные обсидиановые клинки сразу выдали во мне сидни, уж точно не вишраи.
Я медленно опустила клинок, но все еще готова была ударить.
Орин двумя длинными шагами отступил от меня, стер с горла каплю крови и хмуро взглянул на свои пальцы. Потом поднял глаза на меня, задержал взгляд на оружии, а от него медленно поднял к лицу.
Странный был взгляд. Не то чтобы похотливый, но… он пробирал насквозь.
– Ты сидни.
Я поежилась:
– Мне эти клинки подарили.
– А как же: все знают, как сидни любят раздавать подарки вишраи.
– Это…
Но он, казалось, меня вовсе не слушал.
– Ты дочь Сарейд, – тихо сказал он. – Так? Ты на нее похожа.
– Что? – Меня будто подбросило.
– Зачем ты здесь?
Он шагнул ко мне – я выставила перед собой клинок:
– Откуда ты знаешь мою мать?
Он замер, вскинув руки.
– Значит, она тебе не рассказала, – заговорил он после долгого молчания. – О своей жизни здесь.
– Здесь?
Я чуть не выронила клинки.
– О чем ты говоришь?
– Пожалуйста, не могла бы ты сперва убрать оружие?
Я не собиралась отказываться от оружия, стоя против говорящего с магией, который только что узнал во мне закоренелого врага – и кого-то еще? Орин вздохнул, что-то пробормотал и поднял руки. Меня окутал дым, и, не знаю как, клинки вылетели из рук, зазвенели о камни дорожки. Я непроизвольно потянулась за ними, но Орин покачал головой:
– Не нужно. Я не желаю тебе зла. Окажи мне честь, давай побеседуем, не отгораживаясь клинками. Прошу тебя.
Мне это совсем не понравилось. Но выбирать не приходилось. Я угрюмо повернулась к нему, показала и опустила пустые руки.
– Без оружия, – сладким голосом произнесла я.
– Спасибо. – Он спрятал улыбку.
– Откуда ты знаешь мою мать? – снова спросила я.
– Прежде всего, я должен понять, что делает здесь Клинок сидни. Да еще в обществе вишраи.
– Невинная уловка. В остальном мы сказали правду. Сидни с вишраи заключили союз для разведки и противодействия угрозе со стороны людей. Но, учитывая историю отношений сидни с Нираей… – Я закашлялась, скрывая несвоевременное желание проверить, не проступил ли узор на коже. – Мы решили, что вы не обрадуетесь визиту сидни.
– Союз? – Орин с горечью усмехнулся и забормотал, будто про себя: – Тиирн Дома Обсидиана заключает союз. Поглядим, чем он обернется.
– Так что же с моей… – Я теряла терпение.
– Твоя мать. – Орин растянул губы. – Мы с Сарейд дружили с детства. Давно. Она какое-то время жила здесь.
Я разинула рот. Орин произнес эти слова – эти нелепые слова, – как будто в них не было ничего удивительного.
– Не жила! – сорвалось у меня с языка.
Орин вздернул брови.
– Жила, – повторил он.
Нет! Ничего подобного! Тут какая-то ошибка. Он, верно, говорит о другой Сарейд, потому что моя мать – моя нежная, полубезумная мать могла жить где угодно, но не в Нирае.
Я только собиралась покачать головой…
– Сарейд не согласилась с наложенным на Нираю отлучением, – сказал он. – Она во многом не соглашалась с Домом Обсидиана. Она долго с ним боролась, но устала от борьбы. И пришла сюда.
– Не могла она, – прохрипела я. – Она же была тиирной. Она не могла уйти.
– Однако ушла. Пожелай она, Дом Обсидиана стал бы совсем другим королевством. Он мог бы сосуществовать с… с этим.
Он повел рукой, обозначив очертания Нираи, но я мотнула головой:
– Не стала бы она так поступать.
Орин бросил на меня странный взгляд, в нем сквозила грусть.
– Скажи, – мягко попросил он, – как там Сарейд? Неужели в ней ничего не осталось от того, о чем я говорю?
Мало было сказать – ничего!
– Она не стала бы, – повторила я, и мне показалось, что при этих словах в его лице прибавилось грусти.
– Сарейд, как никто, проницала будущее. Она провидела, каким мог бы стать Дом Обсидиана для многих и многих. Я никогда… я не знал и не знаю других таких, как…
Он, как видно, не нашел слов, и взгляд его стал далеким, как будто затерялся в воспоминаниях, где слова ничего не значили.
– Ты… – задохнулась я.
«Ты ее любил», – чуть не сказала я.
Я не сказала этого вслух, но оба мы услышали. Орин поморщился, и его молчание сказало все, что мне нужно было знать.
– Скажи, почему мой отец атаковал Нираю?
Не знаю, зачем я спросила. Что-то во мне уже знало ответ и боялось его. Что-то во мне желало никогда его не услышать.
– Он атаковал Нираю, чтобы вернуть Сарейд.
Глазам стало горячо.
– Неправда, – выдавила я. – Потому что это место было развращено. Потому что здесь была нечистая кровь.
– Эф… – Орин поморщился.
– Откуда ты узнал мое имя? – Я отпрянула.
– Просто я…
Он осекся, тихо выругался – фраза затихла, не дозвучав, и он вслушивался в отголоски.
Нет…
– Сарейд, когда ее захватили, была беременна. А я…
Захватили. Не освободили. Не спасли. Захватили. Как будто похитили. Как будто мой отец силой уволок ее обратно в Удел, запер в черном стекле, оставив сходить с ума, пока она не стала тенью прежней…
Как будто Орин был…
Орин…
В памяти развернулись слова Кадуана: «Не так послушна, как твоя сестра».
И тут мне вспомнилась та ночь.
Вспомнилась ясно, как давно не вспоминалась; освещенная гневом и смятением память проступила резче. Отец склоняется надо мной, держит за горло.
«Эф, ты нечиста».
Что увидела в моей крови та жрица? Только ли мое проклятие? Или еще и происхождение?
Меня захлестывали воспоминания. Мать с плачем бросается на отца, пытается оторвать его от меня. Магия пылает на кончиках ее пальцев так ярко, что черное стекло потолка светится, как ночное небо. Мне запомнилось, что ее будто бы окружили падучие звезды, но я к тому времени почти лишилась чувств. Ее магия была сильнее отцовской, многократно сильнее. И только тогда он смилостивился.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – презрительно бросила я. – Все это ничего не значит.
Как было бы легко, если бы это ничего не значило.
Что бы я стала с этим делать? Я всю жизнь добивалась любви отца, чтобы не возненавидеть его за все, что он у меня отнял. Мне легче было верить, что я это заслужила. Легче было верить, что он прав и что мне еще открыт путь.
А если нет, я оставалась без истории. Без своего пути. Я заперта наедине с ненавистью, и идти мне некуда. Я и сейчас, столкнувшись с этими ужасными мыслями, чувствовала, как смыкаются стены.
Лицо Орина стало странно беззащитным, почти умоляющим.
– Я рассказываю потому, что ты – тиирна Дома Обсидиана. В твоей власти что-то изменить. Эф, ты могла бы сделать то, чего не сумела твоя мать. Ты могла бы создать лучший мир для тех, в ком течет та же кровь…
Течет та же кровь…
От этих слов во мне наконец что-то сорвалось. Орин зашел слишком далеко, и я зарычала на него: