Я все водил пальцем по ее бедрам. Вниз. Вверх. Но не до самого верха. Она изогнулась.
– Что, Тисаана?
Она выдавила хриплый смешок:
– Ты жестокий!
– Жестокий? Я полагал, тебе это нравится. К тому же…
И я наконец продвинул пальцы еще выше, во влажный жар слияния бедер. Она изогнулась, резко выдохнула.
– Я для тебя стараюсь, – пробормотал я, почти не отрываясь от ее рта, и мои пальцы скользнули внутрь.
Новый стон не был беззвучным. Она комкала в пальцах простыню. Она вцепилась в меня. И теперь мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы двигаться медленно, гораздо медленнее, чем ей бы хотелось, и помнить, что надо потерпеть. Время есть.
Пожалуй, я правда был жесток.
Тисаана захлебнулась смехом, запрокинула голову.
Какой звук!
– Ты сегодня не очень внятно излагаешь, – пробормотал я и услышал в ответ несколько слов на теренском.
– В моем словаре этого не было. Ты бы меня научила.
Захлебывающийся смешок.
– Ни за что. Они тебя испортят.
Я убрал руку, и Тисаана вскинула на меня глаза. Прижала ладонь к моему голому животу. Я снова целовал ее, мы почти не разнимали губ. И она снова простонала, когда моя ладонь вернулась к ее бедрам.
– Ненавижу тебя! – выдохнула она.
– А я думаю, любишь.
Кончики моих пальцев – только самые кончики – еще ласкали ее, двигаясь вверх и вниз по всему телу, задерживаясь на узком треугольнике внизу живота, на вершинах груди, на нежной коже шеи. И я целовал, целовал, целовал ее.
Я ее хотел. Напрягался всем телом, чтобы сдержаться, потому что каждым нервом, каждым мускулом желал большего. Но пока надо было обходиться малым.
У нас было время.
Кончиком пальца я коснулся ее сердцевины, и Тисаана тихонько заскулила.
– Что такое, Тисаана? Если чего-то хочешь, ты просто попроси.
Она открыла глаза – остекленевшие, горящие желанием и чем-то более глубоким.
– Я хочу тебя, – выдавила она.
Эти слова пробудили во мне первобытную силу.
Чтобы ей!
Она вдавилась ртом мне в губы, наши медлительные поцелуи стали свирепыми, хищными. Ее жар мешался с моим, и от слияния нас отделяло малое движение бедер.
Она задержалась, заглядывая мне в глаза, губы скривились в довольной усмешке.
– Победа! – шепнула она.
И вся вжалась в меня, и я скользнул в нее, и все исчезло, кроме этого, кроме нее, кроме нашего желания получить друг друга. И если только что я дразнил ее, не замечая безмолвной мольбы, то теперь вслушивался в нее всем собой, чтобы отзываться каждым движением тела, каждым поворотом бедер. Я мог бы измерить мир звуком ее участившегося дыхания, биением ее пульса. Я наслаждался тем, что здесь и сейчас мы были такими как есть и только собой.
Хотя с ней всегда бывало трудно быть кем-то другим.
Тисаана обхватила меня, притянула к себе для долгого глубокого поцелуя. Когда он прервался, я открыл глаза и увидел ее в лунном сиянии: глаза закрыты, самозабвенное наслаждение.
Я замер. Я и не знал, что скажу, пока слова не сорвались с губ:
– А если бы нам так навсегда?
Ресницы ее затрепетали, открылись, она застенчиво улыбнулась:
– Так? Я не прочь.
Я помотал головой – мне вдруг стало не до шуток.
– Я хотел сказать, вообще. Вот как мы жили последнюю неделю. Только мы с тобой. Здесь. Если бы так не на пару недель? А на всю жизнь?
Она затихла, и я не мог понять, что было в ее долгом взгляде.
Я вдруг смутился. Сам не знал, что хочу сказать. А если и знал, слова, как всегда, перепутались по дороге от мыслей до языка.
– Ты никогда об этом не думала? – спросил я. – Когда перестанешь покорять империи, освобождать народы и спасать мир, провались он в дыру. Ты не думала…
Ты не думала остаться со мной навсегда?
Вознесенные над нами, какой дурацкий вопрос…
Но я не мог не спросить. Я вдруг понял, что сам как раз очень даже думал. Только о том и думал. Мысль засела в голове, мечта просочилась в нее так медленно, что я только сейчас ее заметил.
Я так долго жил вовсе без будущего. А теперь не мог вообразить такого, в котором бы не было ее.
А она все смотрела. Я опустил глаза.
Что это я спрашиваю? И какого жду ответа? Всего-то несколько месяцев. И у нее в голове столько всего поважнее этого.
– Забудь, – пробормотал я. – Просто я…
Но она запрокинула мне голову, чтобы снова заглянуть прямо в глаза.
– Я люблю тебя, – шепнула она.
И припала в долгом поцелуе.
Ее бедра задвигались в прежнем ритме, и мысли мои развернулись, и совсем не трудно было забыть стыд за свои слова и забыть, что она так на них и не ответила, потому что она снова откинулась на простыни, и мы опять, опять и опять терялись друг в друге.
Глава 61Тисаана
Ладони в десятитысячный раз остались пустыми.
Внутри до сих пор ощущалась жутковатая пугающая тишина. Я не могла выпустить в воздух своих серебряных бабочек. Я не ощущала окружающих меня эмоций. Я даже воду взбаламутить не могла.
За спиной прозвучали шаги.
– Удираешь работать среди ночи? – сказал Макс. – Что-то в этом есть очень знакомое.
Я даже ответить не сумела. Руки сжались в кулаки.
– Дай себе время, – пробормотал он. – Ты только что…
– Почти две недели прошло. – Я оглянулась через плечо. – Не понимаю. Решайе ушел – это одно. Но почему он унес с собой все?
– Не унес. Ты дай себе опомниться.
– Нет времени.
Я не хотела, но глазам стало горячо. Тревога не оставляла меня эти две недели, но так легко было загнать ее поглубже и отвести глаза. И столько было хорошего, чтобы ее прикрыть.
Мы с Максом целыми днями спали, возились в постели, ели, дурачились в саду и разминались с мечами в поле. Я была так… лихорадочно счастлива. Я упивалась счастьем. Упивалась Максом, его смешком, которым он раз за разом отвечал на мои совершенно не смешные шутки, и теплом, которое разливалось по телу от этого смешка.
А теперь разом накатил стыд. Наши две недели подошли к концу. Магия моя так и не обнаружилась. А пока я валялась тут в саду, наслаждаясь жизнью, там страдали люди – мои люди.
– Надо было мне лучше стараться, – сказала я. – Все время. Я должна была искать причину.
Увидев мелькнувшую на его лице обиду, я сразу пожалела о своей черствости.
Мы больше не вспоминали о вопросе, который он задал несколько ночей назад. Но вопрос висел над всеми нашими делами.
«Ты никогда об этом не думала?» – спросил он тогда.
Смешной вопрос!
Конечно думала. Как не думать? Я еще не бывала так счастлива, как здесь, с ним. Я только о том и мечтала. Но стоило воображению забежать вперед, разнежиться в мечтах о будущем, следом налетали темные, сложные чувства. Вина. Стыд. И сильнее всего – страх.
– Я не могу сидеть здесь, такая счастливая, – выдавила я, – когда меня столько людей ждут. Им-то не выпало такого счастья.
Его обида уступила место пониманию.
Макс присел ко мне на траву, достал карманный ножик. Раскрыв его, он, не дав мне и слова сказать, чиркнул себя лезвием по ладони. И протянул нож мне.
– Ты что делаешь? – спросила я.
– Предположим, мы черпаем одну магию. И уже убедились, что она тебе подвластна. Значит, если твоя магия не работает, пользуйся моей.
Я колебалась.
– А тебе это не повредит?
Он сухо усмехнулся:
– Скорее следует ожидать, что вовсе ничего не случится.
Забавная мысль. А с другой стороны, умудрился же он вытащить меня из смерти, а я совсем отчаялась. Поэтому я взяла нож, тоже разрезала себе ладонь и прижала к его.
Сперва ничего не было.
Но я заставила сознание утихнуть и потянулась к нему так же, как тянулась своей магией к чужим мыслям и чувствам. Все казалось тусклым, бесцветным, словно меня лишили какого-то органа чувств. Но…
Нет.
Вот…
Я уловила… что? Сама не знала. Что-то. Что-то похожее на него – магию, одновременно чужую и знакомую, накатывавшую на мою, сливаясь с ней, как волны отдаленного шторма.
Макс резко выдохнул сквозь зубы. Стиснул мои пальцы. Наши руки дрожали.
Того, что бывало, не повторилось, но что-то происходило. Может, хватит и этого? Должно хватить.
Я подняла вторую ладонь. Я зашептала окружавшей меня магии, как миллион раз шептала прежде, хотя эта, новая, была неуловимой и неподатливой в сравнении с прежней.
И все же. Она отзывалась мне. Да. Да, она будет работать. Я знала. Она станет ключом…
То, что появилось на моей ладони, едва ли можно было назвать бабочкой. Скорее уж моль… или мушка. Слабая, трепещущая, она у меня на глазах растворялась в воздухе. Но… я могла бы ее сохранить, я бы…
Я сделала последний отчаянный рывок.
И тут Макс, шумно вздохнув, отдернул руку. Я отвлеклась. Моя хилая бабочка растворилась и, слетев с ладони, пропала, не коснувшись земли.
Я уже не думала о ней. Я смотрела на Макса, который, шипя, растирал себе ладонь. Сердце у меня оборвалось.
– Я сделала тебе больно.
– Ничего. Пустяки.
– Нет, не…
Я потянула к себе его руку. Легкий порез налился черным и багровым. Не так сильно – цвет не дошел даже до краев ранки. И все же. Так быть не должно.
У меня в горле встал ком.
– Нельзя мне так делать.
– Ничего, Тисаана. Это же просто царапина.
– Все равно. Больше пробовать не будем.
Он сжал губы.
Я, вскочив, заходила взад-вперед. Обхватила себя за плечи.
– Все вернется, – тихо сказал он. – Дай срок. Мы найдем выход.
– У нас нет времени.
У них нет времени!
– Это невозможно поторопить. Не тот случай, когда бьешься башкой о стену, пока не сработает. Но способ найдется. Сама знаешь, какой я циник: не стал бы так говорить, если бы не верил.
У меня губы невольно скривились в улыбке. Это он-то зовет себя циником! Поначалу он и правда таким казался с его язвительностью и едкими шуточками. Но со временем я поняла, что нет в нем никакого цинизма. Он был раненый оптимист, отчаянно пытавшийся исцелиться.