Целый сундук. С руками.
Сотни рук. Мужских, женских, детских. Младенческих.
И на всех то же клеймо между большим и указательным пальцем. Герб семьи Зороковых.
Руки рабов.
Я уронила руку обратно в сундук и скрючилась в траве, выворачиваясь наизнанку.
Макс еле слышно бранился. Он метнулся от двери, искал того, кто это оставил. Я отдаленно услышала странный звук. Но не подняла головы. А если бы подняла, могла бы увидеть, что шумят крылья. Над нами кружили десятки, сотни птиц.
Но я думала об одном.
Руки рабов.
Сотни рук. Здесь. Передо мной.
Шаги Макса вдруг затихли.
– Тисаана, – прошептал он, – вставай!
Я встала. Не знаю как – в ногах, казалось, нет и капли крови. Все же мне хватило присутствия духа подобрать Иль Сахай. Макс стоял в дверях, обнажив оружие. По клинкам вился огонь, отбрасывал в гостиную кроваво-красные блики.
– Предлагаю тебе подробнейшим образом объяснить, что ты делаешь в нашем доме, – произнес Макс, – и кому мы обязаны этим неприятным подарком.
Я не сразу разглядела, к кому он обращается.
А потом увидела – посреди нашей гостиной стоял некто…
Высокий – такой высокий, что едва не упирался макушкой в потолок. И темный, словно состоял из теней, в плаще тьмы, ничего общего не имеющем с материальным миром. Но под этой бесформенной оболочкой мне виделись длинные паучьи конечности. Длинные пальцы едва не подметали пол, истаивая к концам, как тени на свету. Длинные ноги без ступней, колени вывернуты назад.
Сколько ни вглядывалась, я не различила черт лица. На его месте было пятно пустоты.
И все же я знала, что оно улыбается.
«Семья Зороковых не одобряет обмана».
Это не походило на звуковые колебания, скорее на клуб дыма. Сказано было на теренском, с отчетливым выговором треллианских правителей – но это все казалось налетом, маскировкой.
Затем комнату наполнили другие звуки.
Вопли. Вопли боли. К первому присоединялись новые и новые, сливались в нестройном хоре мольб и рыданий.
Мне не надо было объяснять, что я слышу. Мне вручили руки рабов. А теперь дали послушать их предсмертные крики.
Что-то во мне порвалось. Ни о чем не думая, я подняла Иль Сахай – и ударила.
Я не промахнулась. Почувствовала, как Иль Сахай основательно врезался в тело. Только – было ли то телом? Мне в лицо ударили брызги, но в них не было тепла крови, а через секунду они стали жечь кожу.
Тварь словно не заметила. Она двигалась рывками, словно проскакивала сквозь время, перебрасываясь через доли секунд. Даже вблизи я не увидела лица. Но в его странной тени что-то мелькало – образы людей, кричащих в муках и ужасе.
Тварь потянулась к моему горлу.
Но Макс ее опередил. Его оружие, пылавшее так ярко, что в воздухе мерещились угли, врезалось в теневое тело. Тварь содрогнулась, будто потянулась сразу в сто сторон.
Макс, рыча, выпустил пламя на волю, а я занесла Иль Сахай для нового удара и…
И мы остались одни.
Ошеломленный Макс качнулся назад. Мы, еще не опустив оружие, моргали, уставившись друг на друга.
Секунды прошли в молчании.
– И что, – тихо заговорил Макс, – это было, Вознесенные его дери?
– Оно и сейчас где-то здесь, – прошептала я.
Не знаю, откуда пришла ко мне эта уверенность. Но Макс наклонил голову – он тоже чувствовал. Поднял палец, и все светильники в доме зашептались, оживая. На стенах расцвели розовые отблески.
Мы медленно обошли комнату вдоль стен. Потом прошли по коридору. Макс держался впереди, его голая спина блестела в отблесках огня. Острием клинка он толкнул дверь в спальню, подняв палец, оживил фонари. Их свет открыл лишь смятые одеяла на пустой кровати и переполненные книжные полки.
Ни движения. Ни звука.
Макс подозрительно вгляделся в груду постельного белья, пошевелил ее клинком. А я обернулась к темной деревянной конторке, заваленной бумагами. Над ней висело высокое зеркало. Оно, как многое в доме Макса, видало лучшие дни в большом величественном здании и в нашей тесной хижине смотрелось довольно смешно.
Я видела в нем отражение комнаты, и мигающие огоньки, и спину раздвигавшего занавески Макса. И конечно, себя.
Но… что-то было не так.
Я сперва не поняла что. Потом сообразила: мое отражение было одето тенью, будто я загораживала собой свет.
Но освещена была вся комната.
– Макс, – шепнула я, вцепившись в рукоять Иль Сахая.
Его отражение обернулось и встало у меня за плечом. А мое шагнуло вперед, прижало пальцы к стеклу, хотя лицо все еще терялось в тени.
Только я-то не двигалась с места.
– Это… – начала я.
Оно рванулось.
Не помню, как я оказалась на полу. Тварь насела на меня – неосязаемая, но притом такая тяжелая, что я задыхалась под ее тяжестью. Лицо надо мной было никаким и в то же время моим. Я чувствовала, как она роется в моем мозгу, перебирает воспоминания, как кучу костей. Мелькнуло лицо Серела. Макса. Моей матери. Обезображенное лицо Воса.
Я разинула рот, но заговорить не сумела. Из меня высасывали всё до капли. Вытягивали жизнь, жизненную силу.
Я сопротивлялась, я пыталась ткнуть в него Иль Сахаем, но сознание угасало. Где-то в затянувшемся дымкой мире Макс отчаянно пытался оттащить его от меня. Кровь – если это была кровь – лилась на меня дождем и жгла, жгла, жгла.
И вдруг стало ослепительно-светло.
Тварь выпустила меня.
И я увидела огненного Макса – вторые веки распахнуты во всю ширь, за ними остро чернеют глаза.
Тварь отвлеклась на нового противника.
Но когда она двинулась от меня, в последнем прикосновении я ощутила с ней странную связь. И в первый раз уловила исходящее от нее чувство.
Удовольствие.
– Нет! – выдавила я.
Не знаю как, но я поняла, что Макс сделал ужасную ошибку. Мир снова стал резким, и тварь кинулась на него. Первым движением Макс ускользнул в пустоту, вынырнув на дальнем конце комнаты, как это умели сиризены, только он действовал ярче и мощнее, хоть и не так ловко. Он снова возник за спиной у твари. Один удар, и комната заполнилась огнем.
Тварь отшвырнуло к стене. На несколько секунд мне показалось, это всё. Я подняла себя на ноги. Колени дрожали. Я ухватила Иль Сахай.
Очертания твари дрогнули, словно тень накрывал всемогущий дневной свет.
Они сшиблись, смешались в жестком сплетении света и тьмы. Но почти сразу стало ясно, что тень берет верх. Я сквозь пламя видела мучительно застывшее лицо Макса. Тварь окружала его собой, охватывала паучьими, неестественно изогнутыми лапами. И лап становилось все больше – четыре, шесть, десять, – сжимающих, выдавливающих из него свет.
Я непроизвольно призвала на помощь свою магию, но она не откликалась. Тварь обернулась ко мне, и на этот раз я мгновенно узнала лицо, хотя никогда не видела его воочию, – лицо черноволосой девочки. Кира.
Тварь его убивала. Эта уверенность ударила меня, словно камень в грудь.
Я удержала себя, не кинулась к нему.
Магии я лишилась. Иль Сахай здесь бесполезен.
И времени у меня не осталось.
Поэтому я развернулась и пустилась бежать.
Я еще увидела рывком развернувшееся ко мне лицо твари, а потом, рванув дверь, выскочила в коридор. Я не оглядывалась. Добежала до гостевой спальни – той, где спала, когда жила здесь в прошлый раз, – резко свернула, влетела внутрь и метнулась за шкаф.
И стала ждать, зажимая ладонью рот, чтобы успокоить рваное дыхание.
Я не услышала шагов. Но и шума боя не слышала. Оставит ли оно Макса, чтобы отыскать меня?
Медленно, очень медленно я дотянулась за угол до приоткрытого ящика. И нащупала круглую бутылочку величиной примерно в мою ладонь. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я выдвинулась из-за шкафа. Эта комната была опрятнее Максовой, не такой захламленной. Сейчас я проклинала себя за то, что так хорошо прибрала ее в прошлый раз. Бесшумно ступая, я вышла на середину комнаты. В прислоненном к стене ростовом зеркале виднелись красные тени от фонарей на стенах, мебель и мое залитое кровью лицо.
Я развернулась, оглядывая комнату. Никого.
Тогда я снова повернулась к зеркалу.
И снова комната отразилась в нем, освещенная фонарем: все было видно, только мое лицо скрывала тень.
Боги, пожалуйста, пусть у меня получится!
С этой короткой молитвой я грохнула об пол зажатый в руке пузырек. И выплеснула все, что имела, каждую каплю сохранившейся во мне магии, все свое отчаяние, все осколки силы, увеличенные этими волшебными чернилами, – все, все, все я вложила в последние линии стратаграммы.
Краем глаза я видела, как мое отражение устремилось к стеклу.
Отданная магия рванула меня болью – всю хранившуюся в чернилах силу я вбила в одну-единственную стратаграмму.
В одно заклинание, которое разбило все стекла в доме – все зеркала и окна разом.
Грохот разорвал воздух надвое.
Рубаха облепила мое потное тело. Голова шла кругом. Упав на четвереньки, я поползла к зеркалу. Осколки стекла впивались в руки – зеркального стекла и оконного, они все перемешались на полу.
Две костлявые, распадающиеся ладони удержались за края зеркальной рамы, словно хотели вытянуть себя из нее, но теперь они висели в пустоте.
– Ну, ты даешь!
Я оглянулась. Макс привалился к дверному косяку, вторые веки закрыты, голубые глаза смотрят спокойно и устало. Ран не видно, но заметно, что выжат до капли. Мне попались на глаза его ладони. Черные.
Я поднялась на ноги:
– Надо уходить. Не знаю, убито оно или…
Голос мой заглушили странные звуки. Началось тихо, но становилось все громче и громче.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Мы дружно оглянулись на выбитое окно – как раз когда в отверстие хлынули птицы.
Брань Макса утонула в шуме крыльев, в оглушительном, накатившем волной шелесте. Оба мы приготовились защищаться, но птицы обогнули нас, пролетели мимо, сквозь спальню, в коридор, и скрылись за другим окном.
Шум понемногу затих.
Когда я снова открыла глаза, Макс смотрел на мои руки: