Миг…
Я иду по длинному коридору. На мне тесная, не по росту куртка. Мир по краям расплывался. Болит голова. По бокам от меня солдаты. Оборачиваюсь. Позади двое.
Я опускаю взгляд. Руки скованы цепью. Перевернув ладони, вижу круглые знаки на запястьях – черные чернила поверх темных прожилок. Стратаграммы. Слово врывается в память, дарит уверенность. Если бы от моей памяти был хоть какой прок…
– Куда мы идем? – спрашиваю я.
И вздрагиваю от звука собственного голоса. Кажется, удивляется и моя охрана. Один солдат смотрит, открыв рот.
Миг…
Я в круглом зале. Под взглядом сотни и сотни глаз. Свет падает на меня, слепит, так что я не вижу лиц, только очертания.
Женщина с косами стоит передо мной лицом к собравшимся. Она говорит громко, эхо отдается от высоких потолков, достигая самых последних рядов.
– Мы столкнулись с врагом такой силы, какой никто из нас не мог вообразить, – говорит она. – Эти фейри – чудовища. А Максантариус Фарлион продал им свой народ. Мы разыщем Тисаану Витежиц и других изменников. Но сегодня мы можем свершить хотя бы малую долю правосудия.
Тисаана Витежиц. От этого имени что-то внутри обрывается.
Женщина оборачивается ко мне.
– Нам следовало знать, – произносит она, – на что способен Фарлион, убийца множества невинных в Сарлазае. Но как часто бывает, мы не замечали ужасной правды, пока не стало поздно.
Сарлазай. Огонь. Трупы. Разрушенные здания. Миг… Я открываю глаза, меня трясет. Это сделал я?
Костяшки у меня белые.
«Постой!» Я хотел это сказать. Но не помню, сказал ли. Я так мало помню. Может, и виновен в том, в чем она меня обвиняет.
Женский голос вновь разрезает воздух:
– По обвинению в семидесяти двух убийствах – сиризенов, павших в сражении в Шраме, и гражданских, погибших при обрушении Башен, мы признаем Максантариуса Фарлиона виновным.
– Погодите…
– По обвинению в государственной измене, в приглашении фейри в страну Ара и вовлечении своего народа в невиданную войну мы признаем Максантариуса Фарлиона виновным.
Нет, тут что-то не так. Большая, большая ошибка. Просто у меня нет слов ее назвать.
Женщина с косами смотрит на меня через плечо. Взгляд ее выглядит острым, но под ним, чуть глубже, что-то скрывается – что-то более глубокое, чем эта холодная властность.
Я смыкаю пальцы на осколке памяти.
– И в свете новых сведений, воздавая справедливость всем, потерявшим близких при падении Сарлазая, – произносит она, – мы признаем Максантариуса Фарлиона виновным в военных преступлениях, повлекших гибель четырехсот тридцати двух опознанных аранцев и бесчисленных пропавших без вести.
Четырехсот тридцати двух?
Слова протеста замирают у меня в горле. Запах горелой плоти – такой явственный, словно все случилось здесь, в этом зале. Дыхание перехватывает.
Погодите! Тут какая-то ошибка.
– И, выбирая подобающее наказание за эти страшные преступления…
«Макс, очнись».
– С учетом чудовищного могущества, приобретенного бывшим капитаном Фарлионом…
«Вернись!»
– Для защиты всех аранцев я, как верховный комендант Орденов и исполняющая обязанности королевы Ары, приговариваю его к пожизненному заключению в Илизате.
Илизат…
Миг.
В лицо ударили соленые брызги. Я стоял на каменной дорожке. Предплечья жгло. Я посмотрел – на коже появились новые стратаграммы. Руки были связаны. И ноги в лодыжках.
Стражники по сторонам толкнули меня вперед. Рядом стояла женщина с заплетенными в косы волосами. Воздух пах неправильно, едко. Я поднял глаза. В серый туман уходила гладкая костяная башня. Океан бился в нее с такой силой, что с неба брызгала соль, – будто хотел опрокинуть.
Передо мной раскрылись высокие черные двери – как руки для объятий или как зияющая пасть.
– Добро пожаловать домой, – шепнули они.
Я не двинулся с места.
Что-то еще теплилось под завесой сознания – что-то, с чем я не мог расстаться, таким оно было важным. Но разум был грудой осколков, не складывавшихся воедино. Что-то ускользало от меня. Чего-то не хватало.
Я бросил взгляд через плечо. Мог бы поклясться, что увидел кого-то в туманной дымке моря. Девушка с разными глазами, с лоскутной кожей тянулась ко мне.
«Макс, возвращайся».
– Шагай, – буркнул один из стражников, подтолкнув меня вперед.
Меня накрыла холодная тень тюрьмы. Она будто извивалась темной змеей и обвивала меня, как любовные объятия.
«Я говорил, – проворковал Илизат. – Твое место здесь».
Мое место было не здесь.
Я остановился как вкопанный перед самой дверью.
– Шевелись, – проворчал стражник, но я резко обернулся.
И все разбитые осколки разом встали на место. Я вспомнил все, каждое мгновение с идеальной, летучей ясностью.
За спиной стояла Нура, смотрела на меня.
– По-твоему, так хорошо? – процедил я. – Так правильно?
Она не ответила.
Стражник схватил меня, но я уперся.
Я вспоминал Тисаану. Вспоминал Саммерина. Я вспоминал Мофа и всех, кто полагался на меня, ждал, что я поведу за собой и прикрою.
Я их подвел.
Тисаана будет продолжать бой. С этой мыслью на меня нахлынули печаль и гордость. Сейчас я хотел от мира одного: пусть он станет настолько хорошим, чтобы она могла отдохнуть. А теперь ее войне не будет конца.
Еще мгновение я сопротивлялся схватившим меня стражникам, глядя в глаза Нуре.
Я ее жалел.
– Ты делаешь огромную ошибку, – сказал я.
– Пошли, – буркнул стражник.
Я сбросил его руку и отвернулся. Я не промедлил, шагая в распахнутую пасть Илизата. И только когда меня накрыли тени, страх взял свое. Память моя скукожилась. Меня охватило одно отчаянное желание – в последний раз обернуться, увидеть, правда ли кто-то тянется ко мне – девушка с лоскутной кожей и разными глазами.
«Макс, вернись».
Поздно. Двери закрылись.
Глава 89Тисаана
Сад сегодня был особенно красив. Выглядывая в окно, я видела напитанные солнцем цветные пятна, будто по холсту расплескали краску. Там все заросло, одичало. Таким я любила его больше всего. День перешел к закату, а закат к ночи. Нас окружали знакомые звуки спальни. Мне было здесь так спокойно. Губы Макса трогали мне мочку уха, шею, подбородок. И наконец, мои губы. Поцелуй был как возвращение домой. Наши тела растворялись друг в друге, члены переплетались, тепло смешивалось, пока не исчезла граница, где заканчивался он и начиналась я.
– Тисаана, – шепнул он.
– Хм?
– А если это всегда были мы?
Еще поцелуй и еще. Они меня пьянили.
– Это?
– Это вот все. – Он отодвинулся, дал мне заглянуть ему в глаза, но наши губы почти касались друг друга. – Ты никогда не думала? Если бы это всегда, вечно были мы.
Боги, как он это сказал! И как смотрел на меня – точно правда хотел знать ответ на этот вопрос. У меня свело живот от страха – от страха, что я еще не сделала себя достойной такой любви. От страха, что, когда я раскрою ладонь, отдавая то, что так долго прятала, в ней не окажется ничего стоящего.
Но я смотрела на него, и я любила его, и эта любовь была сильнее страха. Я взяла его лицо в ладони.
– Я думала, – прошептала я. – Я только об этом и думаю. Это сон, такой яркий, что я помню его до мелочей. Я знаю твои глаза в морщинках возраста. Я знаю на ощупь твои руки, иссушенные десятилетиями жизни. Я знаю, как сочетаются наши черты в наших детях, в звуке их голосов и как звучит твой голос, когда ты зовешь их по именам. И я уже люблю их.
Я снова поцеловала его – глубоким поцелуем.
– Ты делаешь меня себялюбцем. Жадиной. Мне всегда всего было мало – без тебя.
Я ощутила губами его улыбку. Ощутила его обволакивающее меня тепло. И страх – за то, что позволила себе рассказать такой нелепый сон, сон, который так больно будет упустить, – этот страх утонул в его близости.
Какая я глупая, думала я. Это слишком прекрасно, чтобы бояться.
И тут у меня открылись глаза. За окном, где раньше цвел сад, был теперь пепел и груда обгорелых рук. На месте Макса – только холодные простыни.
На меня обрушился ужас. Ужас и страшное раскаяние.
Я рванула дверь, бросилась его искать. Он не мог меня бросить. Я еще не сказала ему самого главного. Я не поделилась с ним этим видением. Он так многого еще не знал.
Я не могла его потерять.
Не могла потерять.
Я выбежала наружу. Пепел еще обжигал мне ступни, сушил кожу.
Я выкрикнула его имя.
Но его уже не было.
Голубое, безоблачное небо.
Нет, не небо. Крыша палатки из линялого голубого полотна. Пол, казалось, морщился, шевелился. Во рту было сухо, словно полно песку. Я подскочила – так неловко, что скатилась с походной кровати и мешком свалилась на пол.
Иначе пах воздух. Был горячим, сухим. Это не влажная прохлада зимней Ары.
Действительность возвращалась ко мне по кускам. Сражение верховных комендантов. Атака сиризенов, нападение теней – нападение того фейри.
Я вырубаю его из сознания Макса.
Мной овладела паника. Я сразу поняла – случилась беда. Все не так.
Я успела на четвереньках выползти на середину палатки, когда полог раздвинулся.
– Тисаана, – с облегченным вздохом выговорил Саммерин. – Очнулась.
– Тисаана? – крикнули снаружи.
Через мгновение в палатку ворвался Серел, упал возле меня на колени, схватил, прижал:
– Как я боялся, что ты уже не проснешься! Нижние боги, целый месяц я…
– Месяц?
Я смотрела только в лицо Саммерину. Что-то в нем наполнило меня ужасом.
– Расскажи. – Голос мой охрип.
– Мы бежали, – тихо заговорил Саммерин. – Быстро.
У него между бровями пролегла морщина. Чего-то он недоговаривал.
Паника взметнулась волной.
– Где Макс? – спросила я.
Они не отвечали.
– Где Макс, я вас спрашиваю?
Молчание, ужасающее молчание.
Я хотела встать, пошатнулась. Серел пытался меня поддержать, но я отдернула руку.