– Нам пришлось бежать сразу, – тихо сказал Серел. – Когда обрушился Шрам, сиризены тебя уже искали. И Саммерина. Нас всех. Тебя принес к нам Ишка.
Я не искала смысла в его рассказе. Не удивлялась, как небрежно Серел назвал имя Ишки и что он вообще знает Ишку. Я не понимала, зачем он мне все это рассказывает, если не отвечает, будь он проклят, на главный вопрос.
Я развернулась к Саммерину. К Саммерину, смотревшему на меня с ужасной, ужасной печалью.
– Саммерин. Отвечай, где он.
И Саммерин тихо ответил:
– На Аре.
На Аре?
А мы где?
К горлу поступила желчь. Я заставила себя встать, не замечая кинувшегося на помощь Серела. Ноги разъезжались, как у новорожденного олененка. Я оттолкнула Серела и вывалилась наружу, прищурилась в слепящее солнечное сияние. В лицо сразу ударил запах океана.
Океана? Нет, тот запах был пропитан гнилью водорослей. А этот… этот сухой и соленый.
Когда глаза привыкли к свету, я оглядела берег. Вдоль воды стояли большие палатки – из такой же вывалилась я. Люди – мужчины, женщины, дети – занимались своими делами. Ясно было, что лагерь этот разбит не сегодня.
Люди один за другим бросали дела. Молча оборачивались ко мне.
Я не сразу узнала в них треллианских беженцев. Приблизился ко мне только один. Филиас – сделал два шага и остановился, растерянно приоткрыв рот.
С какой жалостью они на меня смотрели!
– Где мы? – выкрикнула я, ни к кому не обращаясь.
– В Трелле, – мягко ответили из-за спины.
Развернувшись, я увидела Риашу со стопкой книг под мышкой – она, видно, направлялась куда-то по важному делу.
Из меня будто дух вышибло.
– Трелл?
– Мы бежали. Ты не помнишь, детка?
Я не помнила. Ничего я не помнила.
– Конечно не помнишь. Ты… то и дело проваливалась. Ишка по дороге рассказал нам все. Он принес тебя к нам. Рассказал о войне фейри и об их союзе с треллианскими лордами. – В ее глазах вспыхнула ненависть. – Новая правительница охотится за всеми, кто имел с тобой дело. Как ты и боялась. Поэтому мы бежали. Едва успели уйти, скажу тебе честно. – Ее взгляд мимо меня обратился к Филиасу. – И вот мы здесь. Выжидаем, пока можно будет дать бой.
Нет.
Я ничего не понимала. Как я могла так долго пробыть без сознания? Как могла выбраться, если не выбрался Макс? В моем последнем воспоминании мы сплелись воедино. Слились даже наши сознания.
Как я могла спастись без него?
Мой взгляд упал на морской горизонт. Потом я бежала к берегу на непослушных ногах. Я не остановилась, влетев в прибой по щиколотку, выше колен, а потом упала на четвереньки. Во рту был лишь вкус соли.
– Тисаана.
Это Саммерин. Я ненавидела мягкость его голоса. Как он спокоен. Как он может быть спокоен?
– Как вы могли его бросить? – Я развернулась к нему. Слова летели из меня, как ножи. Я не замечала, что плачу, пока рыдания не помешали мне говорить. – Как вы могли его бросить?
Лицо его дрогнуло от боли. Саммерин молчал.
– Мы возвращаемся за ним.
– Тисаана, мы пытались. Не один раз. Его захватила Нура. Приговорила к Илизату.
Я закрыла глаза.
Эта боль посрамила всякую другую.
– Нет, – выдавила я.
Мой любимый заперт в тюрьме, пожирающей его разум, выворачивающей наизнанку самые страшные воспоминания. Драгоценнейшая из душ в ужаснейшей из темниц. От этой мысли хотелось вырвать себе сердце. От этой мысли хотелось сжечь весь мир.
– Тисаана, мы придумаем, как его вытащить, – пробормотал Саммерин, но гнев уже вскипел во мне и выплеснулся наружу.
– Надо возвращаться сейчас же. Сейчас же, Саммерин! – Я визжала. Я задыхалась. – Его нельзя оставлять там ни на секунду. Нельзя, мы не…
Рыдания заставили меня замолчать. Саммерин раскрыл объятия, и я, не думая, припала к нему, к надежной опоре. Я чувствовала, как его горе, его гнев смиряют мои.
– Мы его вытащим, – шепнул он мне в макушку.
Я отстранилась и взглянула за море. Бесконечный простор. Тысячи миль океана отсюда до Ары – тысячи миль между мной и Максом.
Я вспомнила прощальный поцелуй – как раз между бровями.
Я думала обо всем, чего ему не сказала. О жизни, которую мы с ним могли бы построить.
И о той, кто отняла его у меня.
Слов не было. Но я опустилась на колени и устремила взгляд за море, словно, если как следует постараться, могла через тысячи, тысячи миль дотянуться до него в Илизате.
И позволила своей горечи переплавиться в ярость.
Эпилог
Нура устала.
Она видела несколько коронаций. В детстве присутствовала на коронации отца Сесри. Потом на духовной коронации советников Сесри и, после нее, на официальной коронации Сесри. К счастью для себя и, возможно, для всех, коронацию Зерита она пропустила, но могла вообразить, что там творилось.
А эта… Эта была не похожа ни на одну из тех.
Она торжественно преклонила колени, позволив советнику возложить корону ей на голову, и в глазах толпы увидела не волнующую надежду, а окаменевший страх. Празднество, если кто-нибудь назвал его этим словом, прошло тихо и глухо, в робких шепотках. Разошлись рано. Так было лучше для нее. Нура никогда не умела праздновать. А сейчас на ней лежала такая тяжесть, что праздник казался пустой тратой времени.
Народ был в ужасе. И как иначе? Люди узнали, что на них идет войной мифическая раса, которую пятьсот лет считали вымершей. Что могло быть ужаснее – тем более что они уже убедились в реальности угрозы?
Сражение в Шраме отозвалось ужасными последствиями. Погибли почти все сиризены. Погибли десятки мирных – при обвале стен разлома и выстроенных над ними орденских зданий. Нура выжила чудом. Нура и…
Она мысленно отвернулась.
Уснуть она не могла. Стоило закрыть глаза, она видела опустошения, которые принесут на Ару фейри, если она не справится.
Встав с кресла, она подошла к зеркалу. Богатое изделие украшали золото и самоцветы. Во дворце всюду золото. Башни не назвать было особо гостеприимными, но она научилась видеть в них дом. Дворец – совсем другое дело. Ей казалось, что ее осуждают сами стены. А зеркало – наверняка. Смотревшая на нее женщина выглядела исхудалой, изнуренной. Под свободной ночной сорочкой виднелись шрамы ожогов. Новый тянулся по щеке к подбородку – памятка обвала. Теперь ей приходилось скрывать еще и хромоту, и не отступавшие уже три недели головные боли.
А все же… ей повезло.
В отличие от…
Она мысленно отвернулась. Нет. Надо пройтись.
Она накинула халат, запахнула поплотнее, чтобы прикрыть ожоги под горлом, и тихо вышла. Босые ноги шлепали по мрамору полов. Портреты на стенах провожали ее неодобрительными взглядами.
Она прошла в тронный зал. Зал был красив. Дальнюю стену украшали большие витражные окна. Днем они заливали все подкрашенным стеклами солнечным блеском. Сейчас на полы лился траурно-голубой лунный свет. Мир выглядел ледяным.
У подножия лестницы Нура остановилась и обернулась. Сердце на миг подкатило к горлу. Но она сглотнула и стала подниматься на возвышение. Медленно опустилась на трон.
С него открывался поразительный вид. Под ней лежал весь тронный зал, тончайшая мозаика полов. Окна ломали и разбивали на осколки лунные лучи.
И полная тишина. Если не слышать голосов призраков.
Изящная серебряная корона лежала рядом с троном. Нура взяла ее и надела на голову.
Так она сидела здесь днем. Тогда ее так трясло и колотило, что не осталось мыслей. Теперь мысли не шли из головы. И она не знала, что хуже.
Она твердила себе, что поступила правильно.
Фейри идут – хуже, они уже здесь. Они унесли жизни ее народа. Ара не выживет без сильного, решительного вождя. Она это знала. Знала костями.
Она поступила правильно.
Но здесь что-то таилось в тенях, нависало над ней. Уголком глаза она иногда видела – вот он стоит, Макс, и лицо такое же, с каким он слушал ее приговор.
Она запустила руку глубоко в карман, нащупала грубый шов. И там же – холодный осколок кристалла. Лед Морриган. Неограненный.
Она вытянула руку, взглянула на ладонь с ожерельем и вспомнила подарившую его женщину. Та женщина ее любила – как никто больше не любил. Любила, когда она так нуждалась в матери.
Будь эта женщина жива, она бы не полюбила нынешнюю Нуру. После того, что она сделала с ее сыном, – нет.
Может быть, Нура и не заслуживала любви. Может быть, любовью тоже придется пожертвовать.
Она отбросила эту мысль. Сжала пальцы в кулак и давила, давила, пока кристалл не хрустнул, порезав ей ладонь. Когда она разжала руку, на ней лежали окровавленные осколки.
Она уронила их на пол.
И сказала себе, что поступила правильно.
Это все не зря. Это ради спасения страны. Ради победы в войне. Такова цена. За это она сражается. Это могущество.
Но сейчас, одинокая в лунном сиянии, над осколками прежней жизни, Нура не чувствовала себя могущественной. Она чувствовала себя пустым местом.
Благодарности
Я, чокнутая, записала здесь лишь немногие имена, и ты, Натан, всегда будешь первым и главным. Спасибо за то, что ты любовь всей моей жизни и такой невероятный партнер; за то, что буквально не даешь мне умереть, пока я схожу с ума над книгами, и даришь воистину (воистину!) невероятную широту и глубину громадного вдохновения; да и просто за то, что ты самый крутой на свете. Ты – лучшее, что со мной случилось, и я так рада, что мы сможем тусить вместе до конца жизни.
Огромное спасибо моей писательской группе – Стивену, Майклу, Ною и Тому – за то, что вы вообще потрясающие и что постоянно поддерживали меня и давали обратную связь по поводу этой истории. Остаться в этом году без «живых» встреч – страшный удар, но я с нетерпением жду, что они скоро возобновятся. В любом случае история Макса и Тисааны будет всегда принадлежать вам, ребята.
В частности, Ной, я не знаю, как благодарить за огромный вклад, который ты внес в роман. (Серьезно, немыслимо столько раз перечитывать текст.) Без твоего вклада эта книга не была бы и вполовину так хороша. Я в восторге, что ты пошел в профессиональные редакторы и теперь множеству авторов доступны таланты мастера слова (нанимайте его все!), – и в еще большем восторге оттого, что скоро в свет выйдут твои книги.