Удела. А в этих домах стены были простым холодным кирпичом.
В эту ночь те бумажные дворцы не шли у меня из головы. Я бывала когда-то в Доме Камня и там тоже видела такие дворцы. Теперь его разрозненным строениям предстояло рассыпаться в прах.
Работу я закончила незадолго до полуночи, но страшно было подумать – вернуться к себе и лежать там одной в темноте. А вот в таверне меня приняли с распростертыми объятиями, несмотря на переполох, который я наделала накануне. Мне, не спрашивая, подали любимое вино, воздух был жарким, как поцелуй, гремела музыка, какой-то незнакомец задержал на мне взгляд.
Среди много другого я любила Дом Обсидиана и за это: мы были одним из самых больших Домов фейри, а значит, то и дело встречались с незнакомцами. Если не сумею забыться вином, можно было забыться другим: урвать поцелуй у стены – и за дверь, в постель. В темноте я не увижу, какими глазами он рассматривает кресты у меня на предплечье. А если основательно напиться, мне и дела не будет до его взглядов. Лишь бы не оставаться одной.
Но в эту ночь меня преследовало что-то, чего не растворишь в чужом дыхании. Я выпила, потом еще выпила и еще – довольно, чтобы пожелать прикосновений. И все же вывалилась из пивной в одиночку. Не скажу точно, куда я собралась. Я сама удивилась, когда прошла, пошатываясь, мимо своей двери и зашагала в глубину Удела.
В лекарском квартале всегда хватало работников, но в такой поздний час было тихо, шаги не слышались. И сама я, даже пьяная, ступала бесшумно – недаром десять лет прослужила в Клинках. Свернув за угол, я скользнула в приоткрытую дверь, и вот передо мной тот медноволосый из Камня.
Он походил на картину. Совершенно неподвижен, глаза закрыты, темные ресницы лежат на светлой щеке. В прошлый раз я почти не разглядела окровавленного, искаженного болью лица. Сейчас оно было чистым и гладким, будто фарфоровое.
Безмятежность лица разительно, мрачно противоречила остальному. Неудивительно, что он потерял столько крови. Тело его было изорвано в клочья.
Черная шелковая простыня покрывала его до бедер, оставляя открытым живот. При виде его я резко выдохнула сквозь зубы. Бинты в лиловых пятнах стягивали его ребра, и под этими бинтами творили целительную магию травы, цветы и заклинания. Целители-сидни, верно, весь день и немалую часть ночи накладывали заклятия и нашептывали молитвы Матире и ее сестрам. Многим сестрам, судя по тому, как это выглядело.
Я не сводила с него глаз. Мне вдруг стало стыдно. Непонятно, зачем я сюда пришла.
Глупо. Это была глупая мысль.
Я уже хотела отвернуться, когда услышала звук – стон.
Я снова повернулась к нему. Веки Каменного чуть дрогнули. Одна рука потянулась к животу.
– Не надо. – Я в два больших шага пересекла комнату и успела поймать его руку. – Не трогай, ты ранен.
Голова его перекатилась набок, глаза приоткрылись. Они были зелеными, как мох, – невиданного среди сидни цвета.
Он с удивительной силой выдернул у меня руку, невнятно забормотал и приподнялся на локтях. Вытянул шею, разглядывая свой изуродованный живот.
– Перестань, – сказала я, когда он хотел ощупать повязку. – Это для твоего блага.
Но когда я снова потянулась к его руке, он покачал головой и отдернул ладонь.
– Я должен увидеть, – свистящим шепотом выдавил он.
Он сдвинул два витка повязки, забулькала кровь, а он просто смотрел, как она льется, хотя я, выбранившись, искала глазами целителя, новую повязку, что-нибудь – что угодно, лишь бы остановить новый поток крови.
– Не приснилось… – чуть громче шепота выговорил он.
Я похолодела от его голоса. Он нашел меня взглядом – больным и гневным.
– Да, – шепнула я, словно ужалив.
– Сколько… сколько осталось?
– С тобой – девятнадцать.
Лицо у него перекосилось. Кровь уже разливалась по бледной равнине его живота, расцветала пятнами на простынях. Я выбранилась.
– Не шевелись.
Я поправила повязки на ранах. Наверняка он ощущал жуткую боль, но ничем ее не выдал.
– Ты здесь в безопасности, – сказала я.
Взгляд у него потемнел, будто я сказала что-то страшное.
– В безопасности?
Голос как зазубренное лезвие.
– Не разговаривай, – просила я, но он и так уронил голову на подголовье, будто разом лишившись сил.
– Как дождь шумит, – пробормотал он, и ярость его разом сменилась непроглядной, беспросветной скорбью.
Я его не поняла. Кажется, он сам себя не очень понимал. Но его горе держало меня, не давая уйти. Ни о чем не думая, я накрыла ладонью его руку.
– Все будет хорошо, – зашептала я, но в его глазах уже стояла равнодушная пустота.
Он еле заметно мотнул головой:
– Плохо.
Но пока это слово долетело до моих ушей, он провалился в беспамятство.
Мне здесь было не место. Кое-кто счел бы большой угрозой присутствие такой, как я, – отверженной богами – в святой обители исцеления.
Но я смотрела на лежащего, и в голове было одно: мой давний визит в Дом Камня. Множество маленьких строений, разделенных дождем. Нет ничего печальнее такого одиночества. А теперь оно навсегда.
И я осталась, держала его за руку, пока не опустились веки. А когда я глубокой ночью распахнула глаза, сердце колотилось как бешеное. В темноте я нащупала холодную поверхность камня. Я прижала к нему ладонь… воображая себя единой со всеми; под одной ладонью была теплая кожа Каменного, а под другой сотни тысяч других и сам Удел.
Глава 8Макс
Когда я вернулся к Зериту, час был уже поздний. Стражники молча махнули мне, позволяя пройти. Мне не понравилась их беспечность. Она означала, что меня ждали. Что Зерит знал – я вернусь.
Когда я открыл дверь, Зерит непринужденно развалился за столом в библиотеке и всем видом показал, что не удивлен.
– Максантариус. Какая неожиданность. – Он улыбнулся и скроил чрезвычайно удивленную мину. – Ты еще не смирился с последней частью нашего разговора?
– Моф Ретам, – сказал я. – Новобранец. Он в отделении командира Чарла. Хочу забрать его к себе.
– Новобранца? Зачем?
– Отдаешь его мне или нет?
Зерит передернул плечами:
– Отлично. Чарлу, думаю, это все равно. – Он покосился на меня. – Я понимаю это как официальное согласие на щедро присвоенный тебе ранг, генерал Фарлион.
У меня кожу закололо от такого именования. А когда я услышал свой ответ, покалывание перешло в мурашки.
– Да, согласен.
Его бодрое: «Рад слышать» – догнало меня уже в дверях.
На полпути по коридору я остановился. Из-за угла вывернула Нура, и мы молча уставились друг на друга.
На миг меня ошеломила мысль, что с прошлого раза, когда я видел ее в этом доме, все у нас переменилось. Тогда была жива моя семья. И я любил Нуру, бесконечно доверял ей. Теперь это представлялось жестокой шуткой. Теперь здесь нас обоих окружало все, что отняли война и Решайе. А оказались мы тут из-за нее.
– Открылась великая тайна, – заговорил я. – Сколько всего было, и все ради одного удара.
Она чуть заметно переменилась в лице:
– Не так все просто.
– Разве? На мой взгляд, выглядит так, будто ты готова убить тысячи ради… чего? Короны? Вот зачем тебе понадобилась Тисаана?
– Ты будто забыл, что я исполнила все ее желания.
Я захлебнулся воздухом. Подумать только: было время, когда именно это ее умение меня восхищало – ее способность отшелушить чувства, быть беспощадной. Она всегда была лучшим солдатом, чем я. Десять лет, чтоб мне лопнуть, понадобилось, чтобы понять, какую она заплатила цену.
– Не понимаю тебя, Нура. – Я отвернулся. – Не понимаю, как ты можешь, глазом не моргнув, говорить так в этом доме.
Я не ждал ответа. Я уже прошел половину коридора, когда Нура окликнула:
– Макс, ты сказал Зериту, что возглавишь войска?
Я придержал шаг. Не оглянулся. Ей хватило моего молчания.
– Это окупится, – сказала она. – Даю слово.
Я чуть не расхохотался. Как будто ее обещания еще чего-то стоили!
Когда я в первый раз продавал душу Орденам, я хоть был молод и глуп – не понимал, что вгоняю кинжал себе в живот.
В этот раз я чувствовал каждый дюйм стали.
Ту ночь мы с Тисааной проспали в садовом флигеле. Я не шутил, когда говорил ей, что не могу оставаться в этом доме. Да и теперь, свернувшись рядом с Тисааной на койке в холодном домике на краю поместья, я все еще ощущал над собой его стены. Думаю, дело было в запахе. Едва попав сюда, я и с закрытыми глазами мог бы сказать, где очутился. Этот запах сосны и железа в считаные мгновения отбросил меня на десять лет назад. И не отпускал.
Я смотрел в потолок, на пробивающиеся между стропилами лунные лучи. Тисаана спала, но чутко, неглубоко. Ее руки и ноги переплелись с моими – как корни в земле.
Одна фраза застряла у меня в памяти: «Завтра я ухожу воевать за Зерита Алдриса».
Нелепые слова, отражающие страшную, кривую правду.
Я с горечью вспоминал, каким был пять лет назад. Когда, еле выбравшись из притонов Севесида, пытался окружить садом свою хижину в глуши. Тогда я рад был бы там и залечь, как камень посреди бурного потока.
Не знаю, жалел я того себя или завидовал ему. В том человеке была уверенность. Он был уверен: нет в этом мире ничего, что стоило бы спасать. Он был уверен: если что-то и стоит спасения, он все равно ничем не может помочь. А больше всего он был уверен, что никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не окажется больше на поле битвы.
Я тосковал по той уверенности.
Но зато…
Я снова ощутил руку Тисааны на своей груди. Тепло ее дыхания под подбородком. Щекотавшую мне нос прядь волос.
«Зато, – подумал я, – есть это».
Было за полночь, когда я осторожно откинул колючее одеяло. Выпутался из рук Тисааны, сунул ноги в незашнурованные сапоги и встал.
От холода за дверью застучали зубы. Вознесенные над нами, я и забыл, как холодны ночи здесь, на севере, в это время года. Я не додумался прихватить куртку, но засунул руки в карманы штанов и зашагал по дорожке к большому дому. Людей вокруг было теперь не много, суета затихла, и установилась жутковатая тишина.