Я сидел за столом и думал, как сделать так, чтобы стихотворение Николая Бурашникова было напечатано. Позвонил в Союз писателей и спросил, нет ли у них фотографии умершего четыре года назад поэта Болотова — для публикации. Там нашлась, я съездил, взял, отсканировал снимок и отвез оригинал обратно. Потом отпечатал стихотворение на компьютере, пошел к редактору и предложил ему идею первой полосы газеты. Редактору мысль понравилась. Через три дня номер вышел. На первой полосе крупным кеглем шел заголовок: «ИЗ МНОГИХ ТЫСЯЧ БАТАРЕЙ ЗА НАШУ РОДИНУ — ОГОНЬ! ОГОНЬ!» Снизу слева был коллаж из красного знамени, орденской ленты и звезды с серпом и молотом, еще ниже — фотография молодого Виктора Болотова в матросской форме — в тельняшечке, бескозырочке, справа вверху — цитата из заявления независимого неправительственного Совета по внешней и оборонной политике: «Нынешнее положение российской армии можно описать только как свершившуюся катастрофу Вооруженных сил, которая перерастет в КАТАСТРОФУ ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНУЮ уже в ближайшее время, если наконец общество и государство ответственно и консолидировано не приступят к предотвращению этой надвигающейся угрозы… Дальнейшее движение по этому пути, уже отмеченное применением Вооруженных сил не в целях защиты Отечества, приведет лишь к рецидивам военных авантюр, ведущих к окончательному разложению армии, превращению ее в озлобленную и опасную для общества силу».
В колонке справа стояло замечательное стихотворение Николая Бурашникова «Памяти Виктора Болотова» — вот оно:
«Говорила мне мама: не пей… Говоритъ-то она говорила, но в груди неутешную душу знобило: “За державу обидно — налей…” Пили махом одним, не текло по устам. И теплело в душе ненадолго, но все же… “Наверх вы, товарищи, все по местам!” — и от песни мороз шел по коже. И расправит железные плечи матрос. Вспомнит службу на Тихом, на острове Русском. И глазами сверкнет, и поставит вопрос: почему это сбились мы с курса? “Столько крыс не бывало на корабле!” И, давя сигарету в тарелке: “А подайте «Макарова» мне. Всех предателей Родины — к стенке!” И когда расстреляем того и того, и за Родину выпьем, и грудь задохнется, И, как палуба, пол под ногами качнется, нас хозяйка уложит и скажет: “Эх, вы-ы…”. А наутро газеты — вранье и бардак. И штормит за окном век двадцатый, и торгуют в киосках молодцевато, и трещит голова черт-те как! Опохмелиться б надо, да нет ни гроша. И попремся с посудой порожней, где приемщица с наглою красною рожей, и мужицкая стонет душа… Это в проклятой было любимой стране. Это горькая правда, и горько: с корабля да на бал на высокой волне ты в поэзию въехал на белом коне, а ушел с перехваченным горлом… И снесли тебя други на вечный покой. Приспустите Андреевский флаг над поэтом, чьи стихи за Россию исполнены светом: с Божьей искрой — слезою морской!»
Осторожно — убьет! Такое значение имеет сегодня изображение черепа с костями — белого, как в жизни, цвета. Как и в смерти. Поэтому пиратский символ на черном — «веселый Роджер» — можно назвать реалистичным.
А над зданием, где находился временный фильтрационный пункт и другие службы ГУОШ (группы оперативных штабов федеральной милиции в Грозном), развевался на ветру белый стяг с черным черепом и костями.
К последним выборам президента фильтр расформировали. В этом же здании располагались и мы — следственная группа Кавказской межрегиональной прокуратуры. Здесь я жил в 1995 году. И в 1996-м — с апреля по август. Обстановка фронтовая: постоянные обстрелы, окна заложены кирпичом, на крыше — блок-посты.
Белый цвет, думал я, — что это? Признание капитуляции, поражения? Белый флаг — это что, вызов всему миру тех людей, которые осознают себя российскими смертниками? А может быть, череп с костями — штандарт беспредела, поднятый милицией над прокуратурой?
В любом случае, если такой негатив напечатать на фотобумаге, все увидят: ба! Да тут пятнадцать человек на сундук мертвеца! И бутылка рому…
По ходу дела я понял, что в ИВС ВУ (ГУОШ) МВД РФ ЧР боевиков содержалось мало. В основном там были взятые по соседскому доносу, что удивительно, поскольку чеченцев считали дружным народом. Арестованные за избирательные бюллетени, найденные при обыске (к вопросу о демократических выборах!). В конце концов, сидели те, кто просто «медленно открывал двери» представителям вооруженной власти.
Однажды, когда я выходил из этого здания, стоявшие у дверей посетители сунули мне передачу и 50 тысяч рублей. Пришлось объяснять местным, что к ИВС я отношение имею другое.
Ни та, ни эта сторона брезгливостью не отличалась. Продавали и покупали все — и всех.
Однажды летом, если помните, из Грозного пропал священник — отец Сергий. Как оказалось, православный сидел в «зиндане» — шестиметровой яме, в селении Гехи Урус-Мартановского района, которое контролировалось бандформированием полевого командира Доки Махаева. В той же яме находились несколько солдат внутренних войск. Пленные работали на огородах, покачиваясь от голода. Кожу да кости представлял из себя отец Сергий, когда его обменяли. Кроме того, рядом с Гехи был найден труп журналистки Надежды Чайковой.
Тогда руководство внутренних войск приняло решение провести в селении так называемую зачистку — проверку паспортного режима.
Правда, останки Чайковой нашли чеченцы — и сами сообщили об этом нашим. Возможно, женщину пристрелили федералы, которые на блок-посту могут убить кого угодно. Чеченцы, раненные в таких случаях, в военную прокуратуру даже не обращаются.
К месту операции подошли две колонны — 1-й тактической группировки (ТГ-1) и спецназа. Со стороны Урус-Мартана и Валерика. Кто забыл «Валерик» Лермонтова? Напомним: «Раз — это было под Гихами — мы проходили темный лес; огнем дыша, пылал над нами лазурно-яркий свод небес». Уже тогда, 156 лет назад, война с Ичкерией выглядела историей: «Как при Ермолове ходили в Чечню…»
Ничего, Русь триста лет была под татаро-монгольским игом, но освободилась.
Наступило 9 июля. Бой начался в центре Гехи, у дома Доки Махаева. Погиб подполковник Дорофеев и несколько спецназовцев. От офицера осталась одна рука и горстка пепла.
«Ура!» — и смолкло. — «Вон кинжалы! В приклады!» — и пошла резня».
Откуда такая непримиримость? Помнится, в военной прокуратуре, что в аэропорту «Северный», я стал свидетелем одного случая. Туда зашел чеченец и стал буквально умолять, чтоб ему помогли: солдаты под командованием офицера по кличке «Грек» увели брата и угнали машину. Чем дело кончилось, я не знаю, но догадываюсь, поскольку через несколько дней мы с этим чеченцем встретились. Он узнал меня, подошел и тихо сказал: «Всех вас, собак, перестрелять надо!»
Подоспевший полк оперативного назначения никакой помощи оказать не смог, и войска из Гехи были отведены.
10 июля. Утром удалось договориться об обмене тел наших погибших на живых боевиков. Вернувшийся из Гехи разведчик привез останки и рассказал, что там находятся и женщины — все в «разгрузках», в магазинах, вооруженные до зубов. И даже дети — с гранатометами.
В этот день бой развязался уже у первого дома. И войска отошли, потеряв еще несколько человек и три БМП.
Мрачное утро, черное солнце. На управляемом фугасе подорвался БТР Николая Васильевича Скрипника, объезжавшего позиции. Генерал-майор, командовавший ТГ-1, погиб.
Мирным жителям было предложено покинуть Гехи.
А я вспомнил другое: когда группа сибирских СОБРовцев приехала в село Побединское и остановилась перед зданием местной администрации, автоматный огонь по ним был открыт с крыши средней школы. СОБРовцы развернулись и ответили — в результате, как объясняли бойцы, был убит 12-летний мальчик, труп которого привезли в прокуратуру. «Он напал на нас! — утверждали они, выворачивая карманы пацана. — Вот патроны, а вот автомат!» «Да вы что, — возмутился я, — хоть бы смазку со ствола стерли…»
Поэтому смею утверждать, что героев на Чеченской войне не было — ни с той, ни с этой стороны. А порядочные остаются такими везде.
Одна из засад в Гехи находилась за стенами сельской бани, перед окнами которой погиб не один российский военнослужащий. Старший лейтенант ВВ рассказывал мне позднее, как подростки подносили туда гранатометы.
«Стрелять по мальчикам? Ты возьмешь грех на душу? Я — точно нет», — закончил он. Все как у Лермонтова: «И слезы капали с ресниц, покрытых пылью…»
После того как исход мирных жителей был завершен, начался авианалет на село. Кроме обычных, пятисоткилограммовых, сбрасывались и бомбы, называющиеся вакуумными. После парашютного спуска такой штуки из баллонов начинает выходить газ, заполняющий пространство вокруг, особенно низкие места — подвалы, окопы. А затем происходит объемный взрыв. Парашют одной из таких бомб не раскрылся, и при ударе о землю она разломилась пополам. На следующий день я сфотографировал обе части. Дело в том, что 10 октября 1980 года в Женеве была принята «Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие».
Вечером, после налета, жители Гехи вернулись к своим домам. А на следующее утро снова начался исход.
Люди шли по дороге к блок-посту. И в это же время боевики Махаева двинулись на прорыв: впереди шла «Нива» и УАЗ, в котором был сам чеченский майор, за ними — автобус и медицинский УАЗ-фургон. Машины мчались по обочине дороги — вдоль колонны, сознательно подвергая стариков, женщин и детей смертельной опасности. Поскольку солдаты не могли не открыть огонь — из всех имевшихся в руках видов оружия.
Что и произошло. «Нива» взорвалась от детонации боеприпасов, находившихся в машине.