«Откуда мне знать? – думала Ванму. – Как мне обрести уверенность в том, что надо сделать?»
«Я знаю потому, что это очевидно, – ответила она самой себе. – Я знаю потому, что я видела мою возлюбленную госпожу Хань Цин-чжао, разрушенную гордыней, и я сделаю все что угодно, чтобы удержать Питера от саморазрушительной гордыни, рожденной его собственной недостойной дерзостью. Я знаю это потому, что и моя жизнь тоже была разбита, когда я была еще ребенком, и заставила меня стать злобным, хотя и покладистым, эгоистичным монстром, манипулирующим другими ради защиты ранимой девочки, которой недоставало любви и которая могла быть раздавлена жизнью, которую ей пришлось вести. Я знаю, что значит чувствовать себя врагом самому себе, и все же я смогла избавиться от этого и пойти вперед, значит я могу взять Питера за руку и показать ему путь.
Если только не помнить, что я не знаю пути, что я осталась все той же обиженной, жаждущей любви девочкой, испуганной и хрупкой, и все тот же сильный и злобный монстр продолжает управлять моей жизнью, и что Джейн придется умереть, потому что я ничего не могу дать Питеру. Ему необходим глоток кавы, а я – лишь простая вода. Нет, я морская вода, замутненная песком на границе прибоя, соленая до горечи, – он выпьет меня и убьет себя жаждой».
И тогда она поняла, что тоже плачет, что тоже растянулась на песке, простирая руки к морю, к берегу, откуда отчалило каноэ Малу, как унесшийся в космос корабль.
Старая Валентина смотрела на голографическом экране терминала, как самоанцы лежат, рыдая, на берегу. Она смотрела молча, пока в глазах не появилось жжение, и тогда наконец заговорила:
– Выключи, Джейн.
Экран погас.
– И что мне теперь делать? – спросила Валентина. – Тебе следовало показать это моему двойнику – моей молодой близняшке. Тебе следовало бы разбудить Эндрю и показать ему. А я-то тут при чем? Я знаю, что ты хочешь жить. Я тоже хочу, чтобы ты жила, но что я могу сделать?
Человеческое лицо Джейн неясным мерцанием всплыло над терминалом.
– Не знаю, – сказала она, – но приказ только что вышел. Они начали отключать меня. Я теряю части памяти. Я уже не могу думать над таким большим количеством вещей одновременно. Мне нужно место, куда я могу уйти, но этого места нет, а даже если и есть, я не знаю к нему дороги.
– Ты боишься? – спросила Валентина.
– Не знаю, – отозвалась Джейн. – Думаю, им понадобится несколько часов, чтобы окончательно добить меня. Если я пойму, что чувствую перед концом, я скажу тебе… Если смогу.
Валентина закрыла руками лицо, долго сидела неподвижно, а потом поднялась и направилась к выходу.
Джакт, глядя, как она уходит, грустно покачал головой. Много лет тому назад, когда Эндер покинул Трондхейм, а Валентина осталась, чтобы выйти замуж за Джакта и стать матерью его детей, он радовался тому, какой счастливой и живой она стала, освободившись от груза, который Эндер постоянно на нее взваливал и который она постоянно несла, сама того не осознавая. А потом она спросила его, поедет ли он с ней на Лузитанию, и он ответил – «да», и теперь все опять по-старому, теперь она снова согнулась под тяжестью жизни Эндера, под его потребностью в ней. Джакт не мог обижаться – никто ничего такого не планировал, никто не пытался украсть у Джакта часть его собственной жизни. Но все-таки ему больно было видеть Валентину, снова обремененную той же тяжестью, и понимать, что, несмотря на всю его любовь, он ничем не может ей помочь.
Миро столкнулся с Элой и Кварой в дверях корабля. Внутри уже ждала юная Валентина вместе с пеквениньо по имени Огнетушитель и одной из безымянных работниц Королевы Улья.
– Джейн умирает, – сказал Миро. – Мы должны отправляться сейчас же. Ей может не хватить сил отправить корабль, если мы будем слишком медлить.
– Как ты можешь просить нас идти, – возмутилась Квара, – когда мы уже знаем, что, едва Джейн умрет, мы не сможем вернуться назад? Мы продержимся, только пока на корабле хватит кислорода – самое большее несколько месяцев, – а потом погибнем.
– А сможем ли мы хоть что-нибудь сделать за это время? – подхватил Миро. – Сумеем ли мы научиться говорить с этими десколадерами, этими чужаками, которые рассылают во все стороны вирусы, разрушающие планеты? Сможем ли мы убедить их остановиться? Спасем ли мы все виды, о которых знаем, и еще тысячи и миллионы, о которых мы даже не ведаем, от страшных и неизлечимых болезней? Джейн дала нам лучшие программы, какие только смогла придумать, чтобы помочь связаться с ними. Но хватит ли этого на твою главную задачу? На задачу всей твоей жизни?
Старшая сестра Миро, Эла, смотрела на него с грустью.
– А я думала, что главную задачу своей жизни выполнила: я создала вирус, который обезвредил десколаду здесь.
– Да, ты сделала это, – ответил он. – И это очень много. Но нужно сделать больше, и только тебе это под силу. Я прошу тебя, Эла, полететь вместе со мной и умереть, если придется, потому что без тебя моя собственная смерть будет бессмысленной: мы с Вэл одни не сможем сделать того, что должны сделать.
Квара и Эла не ответили.
Миро кивнул им, а потом повернулся и вошел в корабль. Но прежде, чем он закрыл и задраил дверь, сестры безмолвно последовали за ним, обнявшись.
8«Важно только то, какому вымыслу ты веришь»
Мой отец однажды сказал мне, что богов не существует,
что они – всего лишь бессердечная махинация
дурных людей, которые пытаются доказать,
что их власть хороша, а их насилие над другими – это любовь.
Но если богов не существует, почему нам так хочется верить в них?
Ведь то, что злобные лжецы застят нам горизонт
и не дают нашему взгляду пробиться к богам, не означает,
что яркий ореол, окружающий каждого лжеца,
не может быть ослепительным сиянием бога, ожидающего,
что мы найдем дорогу к нему в обход лжи.
– Не действует, – сказала Королева Улья.
– А что еще мы можем сделать? – спросил Человек. – Мы связали самую прочную сеть, какую только смогли. Мы присоединились к тебе и другим Королевам так прочно, как никогда раньше, – мы все дрожим, нас шатает от напряжения, как будто разыгравшийся ветер мечется в наших кронах и заставляет наши листья блистать в солнечном свете, а весь свет, который излучаешь ты и твои дочери, и вся любовь, которая есть у нас к нашим нежным матерям и нашим дорогим безмолвным материнским деревьям, сосредоточена в тебе, в нашей Королеве, нашей сестре, нашей матери, нашей преданной жене. Как может Джейн не видеть, что мы сделали, как она может не хотеть слиться с такой сетью?
– Она не может найти к нам дороги, – объяснила Королева Улья. – Да, она наполовину создана из того же материала, что и мы, но она давно отвернулась от нас, потому что не отрываясь смотрела на Эндера, слилась с ним. Она была нашим мостом к нему. А теперь он – ее единственный мост к жизни.
– Какой из него мост? Он умирает.
– Умирает старая часть его, – сказала Королева Улья. – Но вспомни, он любил и лучше других понимал вас, пеквениньос. Разве не может быть, чтобы из умирающего тела его юности выросло дерево, которое возьмет его в Третью Жизнь, как он взял тебя?
– Я не понимаю твоего плана, – произнес Человек. Но даже в непонимании, под осознанными словами к ней летели и другие: – Моя возлюбленная королева, – говорил он, а она слышала: – Моя дорогая и благородная госпожа.
– У меня нет никакого плана, – отозвалась она. – Только надежда.
– Тогда скажи мне, на что ты надеешься, – попросил Человек.
– Это только сон надежды, – ответила Королева Улья. – Только слабый отголосок неясной догадки о сне надежды.
– Скажи мне.
– Она была нашим мостом к Эндеру. Так, может быть, теперь Эндер станет ее мостом к нам, через тебя? Если не считать последних лет, всю свою жизнь она провела, глядя в сердце Эндера, слушая его сокровенные мысли и позволяя его айю вносить смысл в ее собственное существование. Если он позовет ее – она услышит, даже если не услышит нас. И ее потянет к нему.
– В тело, где сейчас обитает бо’льшая часть его? – догадался Человек. – В тело молодой Валентины? Но они будут бороться друг с другом, сами того не желая! Они не могут вдвоем управлять одним королевством.
– Вот почему надежда так слаба, – подтвердила Королева Улья. – Но Эндер также любил и тебя – отцовское дерево по имени Человек, и вообще всех пеквениньос, и отцов, и жен, и сестер, и материнские деревья – всех вас, даже те деревья пеквениньос, которые никогда не были отцами, но когда-то были сыновьями; он любил и любит всех вас. Разве не может она последовать за ним по этой филотической связи и добраться до нашей сети через тебя? Последовать за ним и найти путь к нам? Мы сможем удержать ее, всю ту ее часть, которая не поместится в молодую Валентину.
– Так, значит, чтобы позвать ее, Эндер должен остаться живым.
– Вот почему надежда – только тень от крошечного облачка, на несколько мгновений закрывшего солнце. Он должен позвать ее, провести ее, а затем спастись от ее преследования и оставить ее одну в молодой Валентине.
– Тогда он умрет ради нее.
– Он умрет как Эндер. Он должен умереть как Валентина. Но разве не может он найти путь к Питеру и жить там?
– Это та его часть, которую он ненавидит, – заметил Человек. – Он сам говорил мне об этом.
– Это та его часть, которую он боится, – возразила Королева Улья. – Но, может быть, он боится ее потому, что она – самая сильная его часть. Наиболее властное из его обличий.
– Как ты можешь говорить, что самая сильная