– Или умрут все трое.
– Я знаю одно, – сказал им Малу через Грейс, – чтобы богиня все-таки сохранила жизнь и вернула свою власть, Эндер Виггин должен умереть и отдать ей свое тело. Другого способа не существует.
– Вернула свою власть? – переспросила Ванму. – Это возможно? Я думала, что отключение всех компьютеров навсегда закроет ей доступ в компьютерные сети.
Малу снова засмеялся и похлопал себя по голой груди и бедрам, изливая потоки самоанских слов.
Грейс переводила:
– Сколько сотен компьютеров у нас на Самоа? Месяцами, с тех самых пор как она явилась мне, мы копировали, копировали и копировали. Мы сохранили всю память, какую она просила сохранить, и готовы полностью восстановить ее. Возможно, это только маленькая часть того, к чему она привыкла, но самая важная часть. Если она сможет вернуться в сеть ансиблей, у нее будет все, что ей нужно и для того, чтобы вдобавок войти обратно в компьютерную сеть.
– Но они не собираются присоединять компьютерные сети к ансиблям, – удивилась Ванму.
– Это требование разослано Конгрессом, – кивнула Грейс. – Но не все приказы выполняются.
– Зачем же тогда Джейн привела нас сюда, – разочарованно спросил Питер, – если вы с Малу утверждаете, что не имеете никакого влияния на Аимаину, если Джейн уже связалась с вами и вы уже состоите в заговоре против Конгресса?..
– Нет-нет, это совсем не так, – горячо возразила Грейс. – Мы делали то, что сказал нам Малу, но он никогда ничего не говорил о компьютерном существе, он говорил о богине, а мы подчинились ему, потому что верим в его мудрость и знаем, что он видит вещи, невидимые для нас. Только с вашим приходом мы поняли, кто есть Джейн.
Когда Малу перевели сказанное, он указал на Питера:
– Ты! Ты пришел, чтобы принести богиню.
А потом на Ванму:
– А ты пришла, чтобы привести человека.
– Что бы это ни означало, – произнес Питер.
Но Ванму показалось, что она понимает. Они уже пережили один кризис, но этот мирный час был только передышкой. Сражение возобновится, и на этот раз его исход будет иным. Чтобы Джейн выжила, чтобы оставалась хоть какая-то надежда на мгновенные звездные перелеты, Эндер должен отдать ей по крайней мере одно из своих тел. И если Малу прав, то Эндер должен умереть. Существовала слабая надежда, что айю Эндера удастся сохранить за собой одно из трех тел и перебраться туда. «Я здесь для того, – сказала себе Ванму, – чтобы удостовериться: Питер выживет не как бог, а как человек. Все зависит от того, – поняла она, – будет ли Эндер в образе Питера любить меня больше, чем Эндер в образе Валентины любит Миро, или Эндер как Эндер любит Новинью».
Тут ее охватило отчаяние. Кто она? Миро долгие годы был другом Эндеру. Новинья – женой. Но Ванму? Эндер узнал о ее существовании несколько дней или, может быть, несколько недель назад. Что она для него?
Но отчаяние сменилось другой, более приятной, хотя и беспокойной мыслью: «Что важнее – те, кто любит, или то, какая из ипостасей разделенной личности Эндера пылает любовью? Любовь Валентины – совершенного альтруиста – может быть самой сильной, и все же Вэл сможет отказаться от Миро ради возвращения звездолета. А Эндер? Он уже потерял интерес к прежней жизни. Он ослаб, измучился. А Питер честолюбив, он жаждет развития и созидания. Дело не в том, что он любит меня, важно, что он вообще любит, а еще важнее, что он хочет жить, а я – часть его жизни, я – женщина, которая любит его вопреки его декларируемой порочности. В ипостаси Питера Эндер больше всего нуждается в любви, потому что меньше других ее достоин, значит именно моя любовь, потому что именно я люблю Питера, будет самой ценной из всех.
Если кому-то достанется победа, то мне и Питеру, и не из-за возвышенной чистоты нашей любви, а просто из-за неутоленной жажды влюбленных.
Конечно, история нашей жизни, может, и не будет такой уж значительной и красивой, но все же мы будем жить, и этого достаточно».
Она впилась пальцами стоп в песок и почувствовала слабую сладостную боль от трения крошечных кварцевых осколков о ее нежную кожу. «Вот она, жизнь, – болезненная и грязная, но такая приятная!»
Связавшись через ансибль с братом и сестрами, которые находились на корабле, Ольяду рассказал о том, что произошло между Джейн и материнскими деревьями.
– Королева Улья говорит, что так не может продолжаться долго, – сказал Ольяду. – Материнские деревья недостаточно сильны. Они будут слабеть, будут терять контроль, а потом Джейн сама станет лесом, и точка. Правда, немым лесом. Просто очень красивыми, очень яркими и очень плодовитыми деревьями. Уверяю вас, выглядит это очень красиво, но слова Королевы Улья прозвучали как похоронный звон.
– Спасибо, Ольяду, – отозвался Миро. – Но для нас в любом случае нет особой разницы. Мы выброшены сюда и собираемся приступить к работе; слава богу, Вэл больше не бьется о стены. Десколадеры до сих пор нас не обнаружили – на этот раз Джейн забросила нас на орбиту повыше, – но как только у нас будет работающий перевод их языка, мы им свистнем и дадим знать, что мы тут.
– Дерзайте, – сказал Ольяду. – Но все же не отказывайтесь от возвращения домой.
– Шаттл, сказать по правде, не годится для двухсотлетнего полета, – ответил Миро. – Мы слишком далеко, а этот маленький кораблик не может даже подобраться к релятивистским скоростям. И потом, за двести лет нам осточертеет пасьянсы раскладывать. Да и карты сотрутся.
Ольяду засмеялся («Как-то слишком светло и искренне», – подумал Миро) и сказал:
– Королева Улья говорит, что, как только Джейн уйдет от деревьев, а Конгресс запустит новую систему, Джейн сможет нырнуть назад. По крайней мере, она сможет войти в систему ансиблей. И если она сделает это, тогда, возможно, она снова сможет устраивать звездные перелеты. Есть такая вероятность.
Вэл оживилась:
– Королева Улья предполагает это или она знает наверняка?
– Она предсказывает, – сказал Ольяду. – Но наверняка будущего никто не знает. Даже по-настоящему умная Королева Пчелок, которая откусывает головы своим мужьям при спаривании.
Они промолчали. Им нечего было ответить ему, тем более на его шутливый тон.
– Ну, если все в порядке, – сказал Ольяду, – вперед – шевелите извилинами. Мы оставим порт открытым и запишем в трех экземплярах все сообщения, которые вы пришлете.
Лицо Ольяду пропало с терминала.
Миро развернул свое кресло и посмотрел на остальных: Эла, Квара, Вэл, пеквениньо Огнетушитель и безымянная работница Королевы Улья, которая безмолвно наблюдала за ними, способная только печатать на терминале. Но Миро знал, что через нее Королева Улья следит за всем, что они делают, и слушает все, о чем они говорят. Ждет. Ему было известно, что это она все организовала. Что бы ни происходило с Джейн, Королева Улья была катализатором, который запустил все это. Даже то, что передал им Ольяду, она сказала ему там, в Милагре, через кого-то из своих рабочих. А здесь ее посланница печатает только идеи, относящиеся к расшифровке языка десколадеров.
Миро понял, что Королева Улья сама ничего не говорила, чтобы не показалось, будто она на них давит. Как давит? На кого давит?
«На Вэл. Она не хотела давить на Вэл, потому… потому что Джейн может получить одно из тел Эндера, только если он добровольно откажется от него. По-настоящему добровольно, без давления, без уговоров, без чувства вины, потому что такое решение нельзя принять сознательно. Эндер решил для себя, что хочет разделить жизнь матери в монастыре, но подсознательно оказался более заинтересованным в проекте расшифровки языка и делах Питера. И неосознанный выбор отразил его истинную волю. Эндер решится отказаться от тела Вэл только тогда, когда у него возникнет острое нежелание в нем оставаться, во всяком случае в глубине души. Он должен принять решение не из чувства долга, как когда он остался с матерью, а потому, что действительно этого хочет».
Миро смотрел на Вэл и любовался ее красотой, не столько красотой физических черт, сколько душевной чистотой. Он любил ее, но может быть, он любил ее совершенство? Ведь именно ее совершенная добродетель может, вероятно, оказаться тем единственным, что позволит ей – точнее, Эндеру в ее обличье – с готовностью распахнуть двери и впустить Джейн. Однако когда Джейн явится, совершенная добродетель исчезнет, разве нет? Джейн сильна и добра (Миро верил: добра – конечно, добра, ведь она хорошо относилась к нему и была ему настоящим другом). Но даже в своих самых смелых надеждах Миро как-то не очень рассчитывал на особую добродетельность Джейн.
«Если она окажется в теле Вэл, станет ли она ею? Возможно, останутся воспоминания, но личность может стать много более сложной, чем просто слепок с созданного Эндером шаблона. Буду ли я продолжать любить ее, когда она станет Джейн?
А почему нет? Я ведь люблю Джейн, разве не так? Но смогу ли я любить Джейн из плоти и крови, а не просто голосок в моем ухе? Или я буду смотреть в ее глаза и оплакивать потерянную Валентину?
Почему у меня раньше не было никаких сомнений? Я пытался отмахнуться, поворачивал назад, не успевая дойти до конца и понять, насколько все сложно. И теперь, когда это только призрачная надежда, я вижу, что я… Что? Хочу, чтобы этого не случилось? Вряд ли. Я не хочу умирать. Я хочу, чтобы Джейн вернулась, хотя бы только для того, чтобы снова сделать возможными звездные перелеты… Какой альтруизм! Я хочу, чтобы Джейн снова обрела свою силу, и в то же время хочу, чтобы Вэл не менялась.
Хочу, чтобы все плохое закончилось и все были счастливы. Хочу к маме. Что за инфантильным олухом я стал?»
Он внезапно понял, что Вэл смотрит на него.
– Привет, – сказал Миро.
Остальные тоже на него смотрели. Переводили взгляд то на него, то на Вэл.
– За что голосуем, растить ли мне бороду?
– Да ни за что, – отозвалась Квара. – Я просто расстроилась. Я же знала, что за дела мне предстоят, когда поднималась на этот корабль, но, черт, как-то трудно гореть энтузиазмом к работе по расшифровке языка этих людей, когда по датчикам кислородных емкостей можешь посчитать, сколько тебе осталось.