– Но сегодня ничего уже нельзя сделать, – возразил Ясухиро. – Ансибли отключены, как и вся компьютерная сеть, до тех пор, пока страшный всепожирающий вирус не будет изгнан из системы.
– Завтра ансибли будут восстановлены. И завтра же позор японского участия в ксеноциде должен быть предотвращен.
– Почему вы пришли ко мне? – спросил Ясухиро. – Меня назвали именем моих великих предков, но именами Ясухиро, Йошиаки или Сейхи названа половина мальчиков в нашей семье. Я всего лишь управляющий «Цуцуми-Холдинга» в Нагойе…
– Не будь таким скромным, Ясухиро. Ты – Цуцуми из мира Священного Ветра.
– Ко мне, конечно, прислушиваются в других городах, – согласился Ясухиро, – но приказы приходят из семейного центра в Хонсю. Я вообще не имею никакого политического влияния. Если проблема в необходимистах, обратитесь к ним!
Аимаина вздохнул:
– А-а, это ничего не даст. Они потратят шесть месяцев на споры о том, как связать свою новую позицию со своей старой позицией, постепенно убеждаясь, что они вовсе не поменяли своего мнения и что их философия охватывает полный ставосьмиградусный спектр мнений. А политики – они уже связали себя своим выбором. Даже если философы изменят свое мнение, потребуется, чтобы сменилось, по меньшей мере, поколение политиков – три полных срока, как говорится, – чтобы новая доктрина стала реальностью. Тридцать лет! Лузитанский флот сделает свое черное дело задолго до того, как это произойдет.
– «Что же тогда остается, кроме отчаяния и позора, – процитировал Ясухиро, – если вы не собираетесь исполнить бесполезный и неумный ритуал».
Он улыбнулся своему учителю, понимая, что Аимаина узнает слова, которые он сам произносил, порицая древнюю практику сеппуку – ритуального самоубийства, из которого дух Ямато вырос, как ребенок вырастает из своих пеленок.
Аимаина не ответил на улыбку.
– Флот для Лузитании – сеппуку для духа Ямато.
Он подошел к Ясухиро и навис над ним, как скала, хотя, наверное, Ясухиро так только показалось, потому что он был на полголовы выше пожилого учителя.
– Политики сделали флот легитимным, поэтому философы не могут теперь изменить своего мнения. Но когда философия и выборы не могут изменить мнения политиков, это могут сделать деньги!
– Вы же не предлагаете унизиться до взятки? – спросил Ясухиро, пытаясь угадать, знает ли Аимаина, насколько широко распространен подкуп политиков.
– Ты думаешь, что я смотрю себе в задницу?
Услышав такое грубое выражение от своего учителя, Ясухиро поперхнулся нервным смешком и отвел глаза.
– Ты думаешь, я не знаю, что существует десять способов купить каждого продажного политика и сотни вариантов подкупа каждого честного? – поинтересовался Аимаина. – Пожертвования, угроза спонсирования оппонентов, денежные дары к знаменательной дате, работа, предоставленная родственникам или друзьям, – мне весь список перечислить?
– Вы серьезно хотите использовать деньги Цуцуми, чтобы остановить лузитанский флот?
Аимаина снова вернулся к окну и как бы обхватил руками все, что видел перед собой.
– Лузитанский флот нанесет урон бизнесу, Ясухиро. Если молекулярный дезинтегратор будет использован против одного мира, то его применят и против другого. И на этот раз военные, сосредоточив в своих руках такую огромную власть, не отдадут ее.
– Должен ли я убедить глав моей семьи цитатами вашего пророчества, сэнсэй?
– Это не пророчество, – возразил Аимаина, – да и не мое. Это закон человеческой природы, этому нас учит история… Остановите флот, и Цуцуми прославятся как спасители не только духа Ямато, но и вообще человеческого духа. Не позвольте этому смертельному греху пасть на головы наших людей.
– Простите меня, сэнсэй, но мне кажется, что вы – единственный, кто считает это грехом. До того, как вы подняли этот вопрос, никто и не думал, что на нас возложено бремя ответственности за это прегрешение.
– Я ни на кого не возлагаю никакого бремени. Я едва приподнял шляпу, под которой стыдливо прячутся наши грешки. Ясухиро, ты был одним из моих лучших учеников. И то, что ты такими окольными путями использовал все, чему научился у меня, я тебе простил, потому что ты делал это ради своей семьи.
– А то, о чем вы просите меня сейчас, – это простой способ?
– Я совершил самый прямолинейный поступок в своей жизни – открыто высказался перед самым влиятельным представителем богатейшего из японских торговых семейств, к которому у меня сегодня есть доступ. И тебя я прошу совершить минимальное количество требуемых действий – сделать то, что необходимо.
– Даже этот минимум поставит мою карьеру под угрозу, – задумчиво проговорил Ясухиро.
Аимаина промолчал.
– Мой лучший учитель однажды сказал мне, – добавил Ясухиро, – что человек, который рискует своей жизнью, знает, что все карьеры никчемны, а человек, который никогда не станет рисковать своей карьерой, ведет никчемную жизнь.
– Так ты сделаешь это?
– Я подготовлю сообщение, чтобы проинформировать семью Цуцуми о вашем приходе. Как только ансибли будут снова подключены, я отправлю его.
– Я знал, что ты не разочаруешь меня.
– Более того, – улыбнулся Ясухиро, – когда я потеряю работу, я приду жить к вам.
Аимаина поклонился:
– Я сочту за честь разделить с тобой кров.
Жизнь всех людей протекает сквозь время, и время течет одинаково через все жизни, равнодушное к тому, каким жестоким может быть каждый отдельный момент, сколь полным горя, боли или страха. Прошли минуты с тех пор, как Вэл-Джейн обнимала плачущего Миро, потом время осушило его слезы, разомкнуло ее объятия и в конце концов истощило терпение Элы.
– Давайте вернемся к работе, – раздраженно заявила она. – Не хочу показаться бесчувственной, но наше затруднительное положение не изменилось.
Квара удивилась:
– Но Джейн не умерла! Разве не ясно? Мы сможем вернуться домой!
Вэл-Джейн сразу же направилась к своему терминалу. Каждое движение давалось ей легко – сказывались развитые рефлексы и привычки Вэл, но разуму Джейн каждое движение приносило ощущение новизны и свежести.
– Не знаю, – ответила она на вопрос, который Квара произнесла вслух, а другие задавали себе молча. – В этом теле я пока еще чувствую себя неуверенно. Связи с ансиблями пока еще нет. У меня нашлась горстка союзников, которые подключат некоторые из моих старых программ к сети, когда ее восстановят, – несколько самоанцев на Пасифике, Хань Фэй-цзы на Пути, университет Або на Пустоши. Хватит ли этого? Позволят ли новые сетевые программы собрать достаточно ресурсов, чтобы поддерживать всю информацию о звездолете с таким количеством людей на борту? Не будет ли мне мешать тело? И потом, чем окажется моя новая связь с материнскими деревьями – помощью или будет только отвлекать мое внимание? И наконец, самый главный вопрос: действительно ли все мы жаждем оказаться участниками первого пробного полета?
– Кому-то все равно придется, – пожала плечами Эла.
– Я думала провести эксперимент на одном из кораблей Лузитании, если смогу восстановить с ней контакт, – продолжала Джейн. – Королева Улья выделит мне для этого кого-нибудь. Таким образом, если мы потеряем корабль, будет не так жалко.
Джейн повернулась к дочери Улья, которая была с ними:
– Прошу, конечно, прощения.
– Ты не должна перед ней извиняться, – безапелляционно заявила Квара. – В действительности это просто Королева Улья.
Джейн подмигнула Миро. Миро скривился, и на его лице появилось красноречивое выражение досады. Он знал, что рабочие не вполне соответствовали тому, что о них все думали. Королевам Ульев иногда приходилось усмирять их, потому что не все они полностью подчинялись воле своих матерей. Были они рабынями или не были – придется решать следующим поколениям.
– Язык, основывающийся на генетических молекулах, – задумчиво произнесла Джейн. – Какая у него может быть грамматическая структура? И что является его носителем? Звук, запах или жест? Давайте посмотрим, насколько мы умны, когда я не помогаю нам из компьютера.
Фраза показалась ей такой забавной, что она громко рассмеялась. О, каким чудесным показался ей собственный смех, звучащий в ушах, пузырьками поднимающийся по ее легким, сокращающий диафрагму, брызжущий слезами из глаз!
Когда она отсмеялась, то поняла, каким тяжелым должен был казаться ее смех всем остальным.
– Прошу прощения, – извинилась она, смутившись, и почувствовала, как краснеют лицо и шея. Кто мог бы поверить, что она может быть такой горячей! Джейн чуть не засмеялась снова.
– Я еще не привыкла быть такой живой. Я понимаю, вам неприятно, что я радуюсь, когда вы все такие мрачные, но разве вы не понимаете? Даже если все мы умрем через несколько недель, когда кончится воздух, я не могу не изумляться своим ощущениям!
– Мы понимаем, – подбодрил ее Огнетушитель. – Ты перешла в свою вторую жизнь. Это время – счастливое для всех нас.
– Я провела время среди твоих деревьев, ты же знаешь, – обратилась к нему Джейн. – Материнские деревья нашли для меня место. Они приняли меня и утолили мой голод. Может быть, теперь мы брат и сестра?
– Я слабо понимаю, что значит иметь сестру, – ответил Огнетушитель, – но если ты помнишь жизнь в темноте материнского дерева, значит ты помнишь больше, чем я. Нам иногда снятся сны, но никаких настоящих воспоминаний о первой жизни, в темноте, у нас нет. Между прочим, это говорит о том, что нынешняя твоя жизнь – третья.
– Значит, я уже взрослая? – поинтересовалась Джейн и снова засмеялась.
И снова почувствовала, как от ее смеха все напряглись.
Но когда она повернулась к ним, готовая извиняться снова, случилось что-то странное. Она взглянула на Миро, и вместо того чтобы произнести слова, которые она планировала, – слова Джейн, которые она могла бы нашептать через сережку ему на ушко, – другие слова сорвались с ее губ:
– Если у меня есть воспоминания, Миро, то, значит, я жива. Разве не так ты говорил мне?