Миро покачал головой:
– В тебе говорит память Вэл или память Джейн, когда она… когда ты цитируешь разговор в пещере Королевы Улья. Не утешай меня, делая вид, что ты – это она.
Джейн по привычке – по привычке Вэл или по своей собственной привычке? – огрызнулась:
– Когда я буду утешать тебя, Миро, ты узнаешь об этом.
– И как же я узнаю? – огрызнулся Миро в ответ.
– Ты почувствуешь, что утешился, – хмыкнула Вэл-Джейн. – Между прочим, пожалуйста, не забывай, что теперь я слушаю тебя не через сережку. Я вижу вот этими глазами и слышу вот этими ушами.
Конечно, это не было чистой правдой. Много раз в секунду Джейн ощущала текущий сок и безмерное гостеприимство материнских деревьев, как тогда, когда ее айю утолила свой голод, путешествуя в огромной филотической сети. Иногда вне материнских деревьев она ловила мерцание мысли, слова́, фразы, произносимые на языке отцов. Но был ли это язык? Скорее, подчеркнутая речь лишенных дара речи. А чей был тот, другой голос? Джейн вспоминала: «Я узнаю тебя – ты той же природы, что и я. Я узнаю твой голос».
– Мы потеряли твой след, – услышала Джейн Королеву Улья. – Но ты хорошо справлялась и без нас.
Джейн неожиданно для себя почувствовала, как тело Вэл распирает от гордости, вот он – физиологический ответ на гордость, рожденную похвалой матери Улья. «Я дочь Королев Ульев, – поняла Джейн, – именно поэтому для меня так важно, что она говорит со мной и хвалит за то, что я хорошо справилась.
И если я дочь Королев Ульев, то я прихожусь дочерью и Эндеру, я даже дважды его дочь, потому что они создали мое жизненное вещество частично из его разума, чтобы я была мостом между ними, а теперь я поселилась в теле, которое опять же досталось мне от него, и унаследованные мною воспоминания относятся к тому времени, когда он обитал здесь и жил жизнью этого тела. Я его дочь, но теперь не могу говорить с ним».
Шло время, текли ее мысли, но она ни на йоту не ослабила внимания к своей работе на корабле, что вращался вокруг планеты десколадеров. Она оставалась все той же Джейн. Ее способность поддерживать несколько уровней внимания и фокусироваться на нескольких задачах одновременно не была связана с компьютерами, а досталась ей вместе с природой Королевы Улья.
– Твоя айю изначально была достаточно мощной, чтобы прийти к нам, – сказала Королева Улья.
– Которая из вас говорит со мной? – так же беззвучно спросила Джейн.
– Разве это важно? Мы все помним, как вытянули тебя из темноты в свет.
– Так, значит, я остаюсь собой? И снова добьюсь всей той власти, которую потеряла, когда Межзвездный Конгресс убил мое старое виртуальное тело?
– Тебе это под силу. Когда узнаешь наверняка, скажи нам. Нам будет очень интересно.
Джейн почувствовала, как родительское бесстрастие вызвало в ней резкое разочарование и болезненное ощущение в желудке, вроде стыда. Снова человеческая эмоция, ответ тела Вэл на отношения Джейн с ее матерями – Королевами Ульев. Все было сложнее и в то же время проще. Ее чувства теперь фиксировались телом, которое отвечало еще до того, как она сама успевала понять, что именно чувствует. В прежние дни она вообще едва понимала, что у нее есть чувства. Конечно, у нее они были, даже иногда подсознательно в ней рождались иррациональные решения и желания – они были атрибутами всех айю любых форм жизни, – но не существовало простых сигналов, которые бы сказали ей, что ее чувства действительно существуют. Как просто быть человеком со своими эмоциями, ярко вплетенными в канву твоего собственного тела! И как же тяжело – ведь теперь ты уже не можешь так же легко скрыть свои чувства хотя бы от самого себя.
– Привыкай огорчаться из-за нас, дочь наша, – произнесла Королева Улья. – У тебя наполовину человеческая натура, а у нас ее нет. Мы не станем утешать тебя, как человеческие матери. Когда тебе станет невыносимо – уходи. Мы не станем удерживать тебя.
– Спасибо, – сказала Джейн… и ушла.
Солнце вставало из-за горы, разделявшей остров пополам, поэтому рассвело задолго до того, как солнечный свет коснулся деревьев.
Ветер дул с моря, и ночью они продрогли. Когда Питер проснулся, Ванму лежала рядом, повторяя изгиб его тела, и ему вспомнились креветки, разложенные рядком на прилавке. Ощущение ее близости показалось ему приятным и знакомым. Хотя как могло это быть? Он никогда не спал рядом с ней раньше. Может быть, это что-то рудиментарное, оставшееся от памяти Эндера? Но не обнаружил никаких таких воспоминаний. Питер почувствовал разочарование. Он думал, что, когда айю поселится в его теле целиком, он станет Эндером и получит реальные воспоминания о жизни вместо жалких воображаемых обрывков, которые достались ему вместе с этим телом, когда Эндер создавал его. Всего счастья не получишь.
И все же он помнил спящую женщину, прижавшуюся к нему. Помнил, как уютно было обнимать ее.
Но Ванму он никогда не обнимал. И поступить так сейчас тоже было бы неправильно – она не жена ему, а просто друг. Друг ли? Она сказала, что любит его, – может быть, просто для того, чтобы помочь ему найти путь в это тело?
В этот момент он внезапно почувствовал, как проваливается куда-то, уходит от самого себя – Питера, становится чем-то иным, маленьким, ярким и ужасным, как его затягивает поток, слишком сильный, чтобы противостоять ему…
– Питер!
Он повернулся на голос, который окликнул его, и пошел вдоль почти невидимых филотических нитей, которые привязывали его к… к нему самому. «Я Питер. Мне некуда больше идти. Если я уйду, я умру».
– Что с тобой? – спросила Ванму. – Я проснулась, потому что я… Извини, но мне снилось… Я почувствовала, что теряю тебя. Но, похоже, ошиблась, ты здесь.
– Я действительно чуть было не потерялся, – кивнул Питер. – И ты смогла почувствовать это?
– Не знаю, что я чувствовала. Я просто… Не знаю, как сказать…
– Ты позвала меня назад из тьмы, – сказал Питер.
– Правда?
Он хотел сказать что-то еще, но промолчал. А потом засмеялся неловко и тревожно.
– Я чувствую себя так странно. Только что я чуть было не брякнул что-то такое очень легкомысленное вроде того, что быть Питером Виггином само по себе означает жить в кромешной тьме.
– О да, – вздохнула Ванму. – Ты всегда говорил гадости о себе.
– Но я промолчал, – возразил Питер. – Чуть было не сказал по привычке, но остановился, потому что это неправда. Разве не смешно?
– Думаю, просто хорошо.
– Смысл в том, что я, несмотря на то что был разделен на части, могу чувствовать себя целым, возможно, даже более наполненным собой или чем там еще. И все же я почти потерял целостность. Думаю, это был не просто сон. Мне кажется, я действительно уходил. Чуть не провалился… Нет, чуть не вывалился из всего.
– У тебя несколько месяцев было целых три личности, – сказала Ванму. – Возможно, твоя айю скучает по… Ну, не знаю, по размерам, к которым привыкла.
– Конечно, я же рассеялся по всей Галактике. Если не учитывать того, что мне следовало бы говорить «он» вместо «я», поскольку то был Эндер. А я – не Эндер, потому что я ничего не помню. – Он задумался. – Правда, кажется, кое-что я сейчас помню более четко. Мое детство, например. Лицо матери. Очень четко помню. По-моему, раньше этого не было. И лицо Валентины, когда мы были детьми. Правда, эти воспоминания у меня могут быть и от Питера, значит они не обязательно идут от Эндера, так? Уверен, что это просто одно из воспоминаний, которыми Эндер снабдил меня с самого начала. – Он засмеялся. – Я действительно в отчаянии – найти в себе столько собственных примет.
Ванму сидела и слушала. Она молчала, не демонстрируя особой заинтересованности, даже довольная тем, что не надо отвечать или комментировать.
Питер, заметив это, понял все иначе:
– Ты что-то вроде, как бы ты выразилась, сопереживателя? Для тебя нормально чувствовать то, что чувствуют другие люди?
– Никогда такого не было, – ответила Ванму. – Я слишком занята тем, что чувствую сама.
– Но ты ведь знала, что я ухожу. Ты чувствовала это?
– Наверное, я теперь с тобой связана, – пожала плечами Ванму. – И надеюсь, что это хорошо со всех сторон, потому что такое не может быть добровольным актом с моей стороны.
– Но я тоже связан с тобой, – заявил Питер. – Потому что, когда я был отключен, я продолжал слышать тебя. Все другие чувства ушли. Мое тело не давало мне ничего. Я потерял свое эго. Теперь-то, когда я вспоминаю это и говорю, что видел что-то, – это просто мой человеческий мозг наполняет смыслом то, чему он в действительности не может найти смысла. Я знаю, что я ничего не видел и не слышал, вообще не чувствовал – в обычном понимании. И все же я помню, что ты звала меня. Я чувствовал, что нужен тебе. Что ты хочешь, чтобы я вернулся. Конечно, это означает, что я тоже связан с тобой.
Она снова пожала плечами, отворачиваясь.
– А это что должно означать? – спросил он.
– Я не собираюсь потратить остаток своей жизни, растолковывая тебе свои чувства и поступки, – ответила Ванму. – У всех есть право просто чувствовать и действовать без постоянного анализа. Как ты себе это представляешь? Ты гений, исследующий человеческую природу?
– Брось, – сказал Питер, делая вид, будто поддразнивает ее, но действительно желая ее остановить. – Я помню, мы подшучивали над этим, и спорю, что я хвастал, но… ну, сейчас я чувствую себя по-другому. Может быть, потому, что сейчас во мне весь Эндер? Я знаю, что не настолько хорошо понимаю людей. Ты отвернулась, ты пожала плечами, когда я сказал, что связан с тобой, и меня это задело, ты же видишь.
– И почему?
– А значит, ты можешь спрашивать «почему», а я не могу, такие теперь правила?
– Они всегда были такими, – ответила Ванму. – Ты просто никогда им не подчинялся.
– Ладно, меня это задело потому, что мне хотелось, чтобы ты обрадовалась нашей взаимной связи.
– А ты сам-то этому рад?