[144]. Такие молодые люди склонны долго оставаться в амбивалентной зависимости от дома (хотят и боятся уйти). Если освободиться «мирно» не удается, из родительского дома приходится вырываться. Один из способов – завести собственную семью. Девушки, которые в целом лучше приспосабливаются и которым труднее убежать, провоцируя постоянные конфликты (как это делал Марио), часто позволяют «соблазнить» себя, уходят «с первым встречным». Разумеется, партнер в итоге оказывается совсем не тот, который был нужен.
При этом дети из разведенных семей в большинстве своем стремятся к счастливому партнерству, испытывают огромное желание не повторить ошибки родителей и даже исправить их на собственных детях. Однако на этом пути встречается много препятствий. Например, есть девочки, которые просто не знакомы с моделью партнерства, предполагающего преодоление кризисов – ведь в детстве им не удалось удержать рядом с собой объект эдиповой страсти (отца). Мальчики тоже сталкиваются с трудностями, они чувствуют себя покинутыми, если не было понимания в отношениях с отцом. Так, Анна-Мария, привлекательная деловая женщина тридцати лет, обратилась за помощью – она страдала от депрессий и у нее были психосоматические жалобы. У пациентки были отношения с мужчинами начиная с восемнадцати лет, и в сексуальном плане ее все устраивало. Однако Анна-Мария жаловалась, что ей попадаются только женатые мужчины, поэтому приходится жить одной. Более того, она дважды делала аборт. В ходе терапии выяснилось, что Анна-Мария может позволить себе испытывать эротические чувства, только если изначально ясно, что длительные отношения невозможны. Женщина тосковала по настоящей семье с детьми, но у нее не было уверенности, что это выполнимо. Подспудно присутствовала уверенность, что партнер ее обязательно покинет. Поэтому ей и не удавалось создать семью. Точно такая же история была у Эрика Б. Трижды он жил с женщинами, и достаточно подолгу, от года до трех лет. Но затем происходил разрыв, и всегда по его инициативе. Всякий раз, когда дело доходило до первых больших разногласий, он уходил. Конфликты он переживал как «конец всему», и из страха, что его бросят, предпочитал уйти первым.
Обычно такие ситуации мы наблюдаем у бывших детей из разведенных семей, у которых были сложности с управлением агрессией (см. выше). Многим людям прекращение отношений – любовных, дружеских или рабочих – кажется единственной возможной стратегией разрешения конфликтов.
Альфред Н., которому было всего двадцать два года, уже поменял три хороших места работы. В каждой фирме благодаря своей интеллигентности и старательности он быстро завоевывал расположение начальства. Но он не мог вынести, когда какое-то из его предложений не было принято или по какой-то причине у руководства возникал повод для недовольства. Парень переживал это как потерю позиции любимого и уважаемого «сына». Восхищение шефом сменялось разочарованием и ненавистью, и Альфред Н. уходил с работы, теряя таким образом все шансы на успех[145].
На любовных партнеров, как правило, переносится отношение к родителям. Однако ни подсознательное ожидание женщины, что муж ее предаст и бросит, как когда-то отец, ни образ могущественной женщины, созданный выросшим мужчиной на примере матери, не гарантируют хороших партнерских отношений. Как и перенесение на любовных партнеров образов беспомощных и слабых матери или отца. Выросшие дети из разведенных семей подсознательно выбирают партнера, соответствующего их ожиданиям. Часто повторяются конфликтные ситуации из детства. В каждом отдельном случае следует проанализировать, какие из возникающих страхов можно преодолеть и какие подсознательные потребности могут быть удовлетворены. Сорокалетняя Мария С. чувствовала себя «использованной» и униженной, находясь в отношениях с мужчинами, которых любила. Она чувствовала, что это нечто большее, чем просто отсутствие везения в выборе партнера: «Может, это зависит от меня, и это я постоянно выбираю не того, кто мне нужен». В ходе терапии женщина выявила связь между своими взрослыми отношениями и семейным сценарием. Когда ей было пять лет, мать и отец разошлись (отец легко впадал в ярость, бил дочь и кидался на мать, когда та пыталась ее защитить). Вначале казалось, что пациентка подсознательно выбирала из мужчин в ближайшем окружении именно того, кто по характеру был похож на отца. Но потом мы пришли к выводу, что чувство унижения она испытывала и по относительно безобидным поводам. Да, Мария С. чувствовала себя «как наказанный ребенок», даже когда мужчины старались сделать как лучше. В конце концов, стало ясно, что у Марии была потребность в каждых новых отношениях вновь переживать детские отношения с отцом. Унижение стало неотъемлемой частью ее любовной жизни, и даже если мужчина в действительности ее не унижал, она инсценировала подобные ситуации. Со временем мы поняли, что речь шла не только о переносе агрессивных образцов отношений из детства на взрослую жизнь, но и о попытке «сохранить» в настоящем некогда любимого отца, «отменить» разлуку.
Пример Марии С. говорит о том, что большую роль в таких ситуациях играет идентификация – в данном случае с беспомощной, избиваемой матерью. Результат этой идентификации может быть и другим – такие мужчины и женщины не в состоянии быть счастливее «бедной, покинутой матери» или «бедного, покинутого отца». Вероятна идентификация и со «злым и неверным» родителем – выросший ребенок будет подсознательно вести себя как ушедший отец (или ушедшая мать), и это уничтожит сознательное желание сохранить хорошие отношения. В обоих случаях объект идентификации «продолжает жить» в личности самого человека, и чувство вины смягчается благодаря самонаказанию. Кроме того, это позволяет удовлетворить и агрессию по отношению к партнеру (перенесенную с родительской фигуры).
Наконец, партнерство разрушается или страдает из-за сексуальных проблем. Во-первых, сексуальные проблемы почти всегда возникают, когда у человека есть невротические нарушения. Во-вторых, сексуальная идентификация трудна для детей из неполных семей. Валлерштейн (1989) обращает внимание на следующий аспект: нередко встречается связь агрессивных стремлений и фантазий с сексуальными желаниями. Развитие садистских и (или) мазохистских склонностей наиболее вероятно, когда в период расцвета инфантильной сексуальности (в эдиповой фазе) ребенок наблюдает ссоры между родителями и домашнее насилие. (Отношения Марии С. с мужчинами и ее сексуальные фантазии имели ярко выраженные мазохистские, а иногда и садистские черты.)
Бывшие дети разведенных родителей также часто попадают в трудные ситуации, когда речь идет о тройственных отношениях. Создание образца триангулярных объектоотношений происходит в течение многих этапов, начиная со второго года жизни, но у большинства – в ходе развода или после него – эти модели нарушаются из-за конфликтов родителей, ухода или отсутствия одного из них (ср. разделы 5.6 и 10.3). Тройственные отношения отнюдь не являются чем-то редким. Едва ли вообще существуют двойственные отношения, в которых один или оба партнера не держали бы в голове кого-то третьего. Этот третий может быть реальным человеком, системой, каким-то персонажем из прошлого или даже фантастическим идеальным образом. Один молодой человек рассказывал мне, что мог получать удовлетворение от секса с женой, которую очень любил, только если во время полового акта не смотрел ей в лицо. Этот молодой человек спал с фантастическим созданием, и это дарило ему яркие переживания. Одна мать жаловалась, что ее второй брак, довольно счастливый, отравлен ее постоянным страхом, что она в сексуальном отношении не может подарить мужу так много радости, как его первая жена.
Итак, даже интимные отношения не застрахованы от вмешательства третьего. Проблематичность тройственных отношений для бывших детей разведенных родителей связана с тремя обстоятельствами. Во-первых, дети, пережившие конфликты и (или) развод родителей, не имели возможности пережить отношения с третьим лицом (с другим родителем), как способ получить облегчение. Гораздо чаще возникали конфликты лояльности, чувство, что отношения с третьим исключают любые другие. Во-вторых, нарушения в эдиповой фазе (раздел 6.1) уменьшают шансы на нормальное переживание и преодоление ревности, а также не дают разработать эффективной стратегии конкурентных отношений. В-третьих, у таких детей часто отсутствует опыт, помогающий извлечь пользу из отношений с другими – опыт временного исключения себя из этих отношений: время для собственных интересов, освобождение от ответственности и т. д. (сравним также со с. 270, 277). Дети из разведенных семей чаще всего живут в тесном контакте с одним из родителей и, обращаясь за его спиной ко второму, испытывают страх потери.
Боязнь серьезных отношений Анны-Марии Д. (см. выше) была связана не только с отсутствием уверенности, у этого страха были и более глубокие причины. Пациентка боялась оказаться «съеденной», утратить автономию, потерять себя как личность. Завести тесные отношения с мужчиной значило для нее «утонуть» в симбиотическом союзе, подобном союзу с матерью. Такая модель любовных отношений сформировалась у нее еще в детстве – после того как была утрачена семейная триангуляция (раздел 5.1). Вместе с тем в каждых новых отношениях Анна-Мария символически «повторяла» эдипову любовь к отцу. Она также идентифицировала себя с матерью, которая тосковала по некогда счастливому браку и была вынуждена жить одна, в то время как отец снова женился.
У других детей разведенных родителей главной проблемой становится неспособность поддерживать иные отношения, кроме партнерских. Они мучительно ревнуют своих любимых ко всем и ко всему. Таким людям трудно или вообще не удается сохранить отношение к отсутствующему человеку, каким бы важным оно ни было. Герберт Г., например, когда речь шла о важном для него человеке, стремился сразу оказать ему поддержку или пообещать ее, не мог обмануть ожидания и отклонить просьбу. «Я сделаю!» – таков был его девиз, и он действительно так думал. Из-за этого возникали конфликты