Кассия и Шёпот молча смотрели на то, как их лидер упрямо топтал ошмётки твари своими ботинками, раскидывая их в сторону, полосуя наиболее крупные куски клинком и разрывая на части всё ещё подёргивающиеся щупальца.
Он успокоился лишь после того, как создание гримм распалось на чёрный дымок, не оставляя на полу ни следа своего существования. Только тогда, Адъютант выпрямился, механическими жестами поправляя свой костюм и пряча револьвер в кобуру.
— Это то, о чём я думаю, шеф? — пробормотал Шёпот, сжимая свою винтовку.
— Создание гримм с разумом, близким к человеческому? — уточнил Адъютант, разворачиваясь к нему, — наиболее вероятная версия. Предсказано ведущими исследователями, первая гипотеза — триста семнадцать лет назад. Коррелирует с известными сказаниями о тёмной ведьме. Необходимо провести более подробный анализ фольклора.
— Чтоб меня, — Шёпот опустил плечи и тяжёло вздохнул, — лучше бы я думал о деньгах.
Кассия поджала губы.
— Я вынуждена потребовать...
— Согласен, — Адъютант кивнул, — свидетельства уничтожены. Следовательно, Лайонхард держал связь по консоли. Мы не нашли здесь ничего. Мне нужен закрытый канал связи с генералом Айронвудом и директором Озпином.
— Меня не оставляет подозрение, — пробормотала Кассия, — что они знают о ней.
— Весьма вероятно. Слова создания дали понять, что оно способно использовать агентуру из рядов людей. Эта утечка информации не единственная. Высока вероятность формирования влиятельной группы, противодействующей её целям. Впрочем, гипотеза. Необходимо уточнить.
Адъютант сделал задумчивую паузу.
— Даже в случае моей ошибки, необходимы союзники. Не справлюсь в одиночку. Мы всё узнали. На выход.
Шёпот бросил последний взгляд назад, на зал, отделанный плиткой, а затем опустил плечи, поворачиваясь вслед за своими спутниками.
— Всё довольно плохо, да шеф?
Адъютант мазнул взглядом по одной из стен коридора, отмечая мельчайшие неровности и трещины в блоке коричневого песчанника.
— Отнюдь. Ситуация позволяет делать более оптимистичные прогнозы на будущее.
— Более оптимистичные? — Повторил за ним Шёпот, снова бросая взгляд назад, — У нас тут разумное создание гримм, которое может управлять другими созданиями гримм. Или создавать их — эта мелкая дрянюшка явно была сделана как замена консоли. Гримм не нужна консоль — обычным гримм.
Кассия задумчиво прищурилась, переступая через обломки разрушенной двери и разворачиваясь к Адъютанту. Тот же вышел на середину директорского кабинета и заложил руки за спину.
— Верные утверждения. Однако.
Он резко прервался, молча шевеля губами, а затем столь же резко продолжил, словно бы и не сделав этой паузы.
— Гримм, до этого дня, можно было сравнить со стихийным бедствием. Разумеется, с ними можно бороться, но в общем и целом — они представляют собой неподвластную человеку силу. Современная наука с некоторой погрешностью может предсказать приближение ураганов, землетрясений и извержений. Но.
Скривившись, Адъютант непроизвольно дёрнул правой рукой, тут же перехватив её за запястье и прижимая к телу.
— Если я попытаюсь обмануть ураган — я не достигну ничего. Если я попытаюсь перехитрить извержение — я не достигну ничего. Я не смогу поймать снежную бурю в ловушку. С крайне малой вероятностью у меня получится обратить действия оползня в своих интересах. Так же и гримм. Сила, лишённая предсказуемых паттернов поведения. Сила, к которой практически невозможно адаптироваться — все попытки кончались плачевно. Но. Теперь...
Кассия и Шёпот внимательно наблюдали за стоящим перед ними Адъютантом. Тот же сложил руки за спиной и медленно улыбнулся — уверенной, самодовольной улыбкой.
— Приняв все преимущества человеческого разума, это существо вступило в ту область, где действуют установленные нами правила. Более того, оно получило и критический недостаток разума.
Он сделал паузу, оглядывая стоящих перед ним охотников, а затем прищурился, оправляя кобуру револьвера.
— Каждый разумный, что живёт на нашей планете, обречён совершать ошибки.
Арка четвёртая: Последний рыцарь
Глава 47. Family
В подвешенном, сумрачном состоянии не было ни счёта времени, ни зрения, ни понимания. Лишь смутные ощущения, приходящие и уходящие, словно ночные видения. Миражи, лишь пытающие разум, не несущие в себе ни капли истины.
Он помнил боль — боль была знакома, но не менее мучительна. Она впивалась в грудь, не давая дышать, рвала его лёгкие, расползалась, словно расплавленная смола по всей коже. Висок постоянно пульсировал, словно крошечный маяк, посылая мучительные вспышки во тьму его разума.
Он помнил дурноту, волнами накатывающую на рассудок. При встрече с ней боль отступала, словно бы прячась, и Адам оказывался во власти бредовых видений, коротких вспышек фантазии или стремительных призраков воспоминаний. Порой, фантазии и память проникали друг в друга, трансформируясь в раздутые, пульсирующие образы. Это тревожило его — пусть он и не мог их различить. Голова кружилась, словно бы он падал в темноту.
Звуки и запахи — тревожный писк, шипение и едва слышное гудение мешали ему забыться, вырывая из состояния бездумья и апатии. Запахи — мёртвые, раздражающие запахи медицинских антисептиков, лекарств, стерильности. Пластик и отчётливо ощутимый привкус железа. Они никак не давали ему отвлечься, вися в воздухе едва заметной, раздражающей плёнкой.
Однажды, после особо сильного приступа дурноты, запахи не исчезли — нет, но они сменились на новые. Теперь пахло деревом и отдалённо — лесом. Едва заметно пахло краской, но даже этот запах не раздражал. Доносились запахи еды. Два других — он никак не мог их вспомнить или описать. Но с ними было спокойно. Гул, писк и шипение сменились на едва слышные голоса — тоже знакомые и успокаивающие. На треск половиц и едва заметное поскрипывание досок. Всё это было куда лучше, чем то, другое место.
Дурнота постепенно отступала, но боли не было — боль словно бы затаилась, ожидая удачного момента, а может быть и вовсе ушла прочь, в поисках другой добычи. Он был благодарен этому и не заботился о причине. Рассудок медленно возвращался, позволяя ему постепенно, по капле осознать себя и своё окружение. Память вернулась первой — фавны и люди, Блейк, ночь перед поездом, Синдер, Янг и Руби. Коко и её команда. Озпин и Салем. Арк, все остальные. Память о том, кто он. Память о том, что он делал. Память о турнире, схватке и смерти. Память о Синдер, истекающей кровью, о Блейк и Янг — снова о Блейк и Янг и о стреле, пробившей грудь. Ощущения пришли следом — мягкой, комфортной опорой кровати, прикосновением простыней и едва заметным дуновением воздуха.
Он открыл глаза. Потолок был белым — не раздражающим, стерильно белым цветом больницы, а мягким, кремовым и едва различимым в наступающих сумерках. Комната — с такими же белыми деревянными стенами, с большим окном, что было расположено прямо над ним — он мог бы дотянуться рукой. Мягкая кровать, с двумя толстыми подушками.
Знакомый силуэт, сидящий на придвинутом к кровати стуле.
Янг сидела свернувшись, опираясь боком на спинку стула и подпирая щёку кулаком и закрыв глаза. Её волосы волной спадали вниз, частично скрывая её лицо, а рот был чуть приоткрыт. Вместо привычного топа и лёгких шорт, на ней была коричневая футболка и штаны из плотной ткани. Куртка серого цвета была сложена на её коленях неровным, мятым пятном.
— Янг... — Тихо прошептал Адам, а затем поморщился, сипло кашлянув и тут же делая торопливый вдох. Говорить было тяжело — так, словно бы он разучился это делать и тратил куда больше усилий, чем требуется.
Янг вздрогнула, опуская руку и придерживая лежащую на коленях куртку, а затем сонно, непонимающе моргнула, поворачивая головой и осматриваясь по сторонам. Адам слегка пошевелил рукой, ловя её взгляд и устало улыбнулся. На секунду, Янг застыла. Затем куртка полетела на пол — вскочив, она тут же бросилась к нему и обняла, неловко опираясь локтями на кровать и покачивая из стороны в сторону, словно маленького ребёнка. Адам успокоенно прикрыл глаза, утыкаясь носом в её волосы.
— Очнулся... Ты уже очнулся... — она говорила тихим, полузадушенным голосом, едва слышным из-за упирающейся ей в лицо подушки. Он осторожно приподнял руку, проводя ей по волосам Янг. Она же полузадушенно всхлипнула, лишь прижимая его ближе.
— Я так боялась, Адам... Мы разобрались с теми гримм, бросились на помощь, а там был ты и та женщина, и мы ничего не смогли сделать, и...
Янг вздрогнула всем телом, едва заметно качая головой.
— Это было так близко — я думала... Мы все думали, врачи не были уверены, смогут ли... И мне до сих пор снятся кошмары — на тебя так страшно было смотреть... И Ятсу умер... И Вайсс забрали... И Руби...
Она сглотнула и Адам снова успокаивающе провёл рукой по её волосам. После нескольких секунд молчания Янг продолжила, тихим, обессилевшим голосом.
— И Руби не просыпается и никто не знает, что с ней. Дядя говорил про серебряные глаза, но он всё равно не знает, почему она спит. И никто не знает, а я...
Она сместилась, прижимаясь к его щеке своей, мокрой от слёз.
— Я пыталась её разбудить, я пыталась, но она не просыпается! И я не знаю что делать...
— Эй, — Адам потянулся к ней рукой, мягко проводя по щеке большим пальцем, — она проснётся, Янг. Я клянусь тебе, Янг. Она проснётся.
Янг замерла, прислушиваясь к его словам, а затем едва ощутимо кивнула головой.
— Угу...
Больше она не сказала ни слова, все продолжая мягко и осторожно покачивать его из стороны в сторону. Он прикрыл глаза, ощущая теплоту и тяжесть знакомых рук и вскоре уснул, уткнувшись носом в её волосы и убаюканный простыми, монотонными движениями.
* * *
Адам снова открыл глаза. В этот раз, комната была погружена в ночную темноту, лишившую её цветов, обострившую силуэты и превратив каждую трещинку на деревянных стенах в тонкие, тёмные линии. Тени от веток дерева, на которых трепетали последние, одинокие листья вяло двигались по полу, едва заметные в рассеянном, мягком свете луны.