Она прервалась, грустно усмехаясь.
— Полагаю, не стоит и говорить, что это не было правдой. Это произошло не за один день, вот только... Ты знаешь, что мы уходили на войну, а на войне убивают. Я была готова это понять. Но для него, убийство было не крайней мерой — оно было самым простым решением. Я пыталась объяснить ему, что он не может решить все проблемы фавнов — все его и мои проблемы - простой бойней. Адам говорил что понимает меня, что это была необходимость или случай, но я же не дура. Это были простые отговорки, просто слова чтобы я замолкла и перестала ему докучать. В самом конце, я даже начала бояться того, что где-то там, в будущем, одним из будущих трупов между ним и победой буду я сама. Какая уж тут любовь — она отмирала с каждым кусочком.
Блейк грустно усмехнулась, проводя рукой по волосам.
— Я мечтала о том, чтобы бросить это всё. Стать охотницей, защищать всех — людей и фавнов, не смотреть ни на какие различия. Начала собирать вещи, думала что он не заметит. И в один день...
Задумчиво нахмурившись, Блейк провела рукой по стали корабля. Кали заинтересованно склонила голову на бок, внимательно всматриваясь в лицо дочери. Та же продолжала хмуриться, словно не понимая того, что произошло в то время, почти год назад.
— Что-то его напугало. Напугало, до дрожи в руках. Я спрашивала его об этом — он отвечал, что увидел сон, но честно, Адам был не из тех, кого испугаешь кошмарами. Они и так часто ему снились, мне ли не знать? Но... Не знаю, что это было, но он испугался так, что чуть ли не сам выпроводил меня из лагеря — меня, зная что я собираюсь стать охотницей, присоединиться к тем, кого он презирал.
Блейк нервно хихикнула, качая головой.
— Я не могла понять, кто из нас сошёл с ума — я или он? А может быть, всё это было лишь одним безумным сном?
Выдохнув, она прикрыла глаза и продолжила:
— Я ушла. Стала частью команды охотниц, жила в общежитии, ходила на уроки — это было словно сном или другим миром. Затем начались нападения Клыка — на город, ограбления и рейды. Это было глупо, но я надеялась на то, что это не Адам. И когда оказалось, что это так на самом деле, когда я увидела его, стоящего в окружении бывших братьев Клыка, с мечом наголо, я вдруг поняла, что полюбила его снова — совсем немножечко. А дальше...
Кали внимательно разглядывала замолкнувшую Блейк. Она же снова смотрела вдаль, мечтательно прищурив глаза и чему-то печально улыбаясь.
— Мам... Я не думаю, что с Адамом хоть когда-нибудь всё будет в порядке. Шни, люди... Они что-то сломали в нём тогда. Что-то важное. Даже после всего того, что мы прошли вместе с ним, он всё равно не стал бы тем героем, которого я видела в нём тогда. Он никогда им не станет.
Кали непонимающе прищурилась:
— И тем не менее, многие считают его именно героем. Твоя юная подруга, например.
Блейк грустно вздохнула.
— Ну конечно она считает. Я не говорю, что Адам не способен на милосердие, на доблесть, на то, чтобы протянуть руку помощи незнакомцу. Он может это сделать, но это никогда не будет его искренним решением. Каждое такое решение, каждый поступок, это не порыв его собственной души. Нет. Это ответ на вопрос — как бы поступила на его месте я. Что бы сделала Янг? Что бы сказала Руби? Сам он так не поступит, не сможет. В его сознании всегда будет эта часть, это эхо — холодное и безжалостное, что будет звать его на простые, жестокие решения, на то, чтобы пролить вёдра чужой крови за каплю своей. Но...
— В свой первый раз, я полюбила героя — рыцаря в сверкающих доспехах и разочаровалась, когда поняла, что рисовала эту картину лишь у себя в голове. Но... Знаешь, мама, поступать правильно, поступать как должно, это не просто. Даже если ты родился таким фавном или человеком, даже если ты с детства знал, что хорошо, а что плохо, знал, что нужно помогать нуждающимся, что нужно творить добро... Это никогда не просто. Но ты только представь, каково это, каково делать так, для фавна, который никогда в это не верил? Который презирал героизм и отмахивался от благородства, считая всё это — позерством и тратой времени?
Блейк прервалась, тихо рассмеявшись.
— В первый раз я полюбила героя. Выдуманного героя, который был рождён для героизма и никогда не был реален. Во второй раз, я полюбила фавна, который выбрал быть героем. Выбрал, несмотря на то, что он никогда не воспримет эти идеалы, как свои собственные. И знаешь, каждый раз когда он находит слова поддержки для тех, кто в этом нуждается, каждый раз когда встаёт между невинными и ещё одним злом, я влюбляюсь в него ещё сильнее. Просто потому, что прирождённые герои делают это не думая, не размышляя — для них это естественно, как дышать. Но Адам... Он делает выбор, мама. Каждый раз и до последнего дня.
Некоторое время они молчали, вместе наблюдая за далёкой линией горизонта, подсвеченной едва заметным алым цветом — отблеском давно зашедшего за горизонт солнца. Кали поднялась со своего места и вдруг, внезапно обняла Блейк. Та ошарашенно моргнула, замирая в руках матери.
— Мам?
— Это моя роль, Блейк, — мягко объяснила ей Кали, — делиться жизненными мудростями со всеми, кто окажется поблизости.
Она мягко рассмеялась, не выпуская дочь из объятий.
— Но когда же с тобой было по обычному, доча?
— Мам... — облегченно ответила Блейк и уткнулась ей в плечо, отвечая на объятье.
Какое то время, мать и дочь сидели так, вместе, не обращая внимания на ветер и на шум волн. Наконец, Кали опустила голову, встречаясь взглядом с Блейк и внезапно улыбнулась.
— Ты знаешь, слухи о вашем Сопротивлении доходили даже до нашего острова.
Блейк слабо хихикнула в ответ:
— Правда?
— Правда, — согласилась Кали, — но знаешь, я ещё не настолько стара, чтобы верить слухам. Расскажешь мне о том, как всё было на самом деле?
Облегчённо улыбнувшись в ответ, Блейк с готовностью кивнула головой.
— Конечно, мам. Что ты хочешь узнать?
* * *
Их особняк медленно погружался в темноту. С каждым ушедшим охотником, с каждым охранником или работником, вернувшимся домой, количество освещённых окон всё уменьшалось и уменьшалось, погружая комнаты в полутьму. Кали всё равно различала едва заметные силуэты оставшихся охранников, бдительно несущих свою службу у входных дверей, на балконах и в паре едва заметных схронов. На высокой пальме, растущей в нескольких метрах от дома, скрывался один из охотников — молчаливый мужчина со снайперской винтовкой. Он был неестественно беззвучен — она не могла различить ни дыхания, ни шевеления в ветвях. Ещё одна предосторожность — что Сиенна, что Адъютант были уверены, что Отступники не посмеют напасть, но всё же предпочли перестраховаться. Фавны Белого Клыка дежурили на стенах города, замещая утомлённую стражу.
В кабинете Гиры горел свет. Он упрямо пробивался через тканевые перегородки, ведущие на отдельный балкон, освещая деревянные перила и вздрагивая от теней — силуэтов двух фавнов, занимавших комнату.
Кали не нужны были кошачьи уши для того, чтобы понять, с кем спорил Гира в этот поздний час.
Вздохнув, она проскользнула между молчаливых стражников, стоящих у входа, проскальзывая внутрь и тут же направляясь к лестнице, спеша на звук раздражённых и злых голосов. Дойдя до нужной двери, Кали на секунду остановилась, но спустя секунду, протянула руку и открыла её, заглядывая внутрь.
Гира расхаживал по ковру в центре комнаты, вдоль широкого кофейного столика. Адам стоял у противоположной стены, рядом с книжным шкафом. Он держал руки сложенными на груди, пристально наблюдая за старшим мужчиной. Тот же напоминал пленённого тигра, планомерно расхаживая из стороны в сторону и не спуская с Адама полного подозрения взгляда. Ни тот, ни другой пока не видели её, поглощённые спором.
— Ты считаешь, что я должен во всё это поверить? В то, что ты вдруг взялся за ум, только потому, что у какой-то человеческой девушки хватило глупости тебя пожалеть?
Кали заметила, как напряглись плечи Адама. Но вместо того, чтобы отреагировать, он прикрыл глаза и сделал медленный вдох.
— Я сомневаюсь в том, что ты мне поверишь. Тебя не убедили мои действия. Очевидно, что мои слова не дадут результата.
Гира презрительно хмыкнул, останавливаясь на месте и разворачиваясь к Адаму лицом.
— И если это так, то почему мне желать того, чтобы ты сражался в передних рядах, Таурус?
— Ты не станешь отрицать её опасность, — в тоне Адама прорезалось раздражение, — при всей своей антипатии, ты не станешь этого делать.
Гира раздражённо заворчал, переступая с ноги на ногу.
— Я прекрасно осознаю опасность Синдер Фолл. Осознаю я и то, что она обречена проиграть, тем или иным способом. Но ты... Даже если смертельный удар не будет нанесён твоим клинком, сам факт того, что ты сражался с ней принесёт тебе последователей. Ещё больше последователей — охотников Академий, фавнов и людей. Победа над Синдер Фолл обернётся поражением меньшего зла, в угоду большему.
— Ты считаешь, что всё это — лишь часть какого-то плана? Моего плана? — в голосе Адама прорезалась насмешка, — громкие слова для фавна утверждающего, что видит меня насквозь. Тебе ли не знать, что я и подобные планы — ложь, обман и двуличие — вещи несовместимые?
— Ничего не могло помешать тебе научиться этому, — Гира сложил руки на груди. Адам вздохнул.
— Ты не веришь в то, что я мог научиться жить с людьми в мире. Хорошо же. Но верить в то, что за всего лишь год, я столь освоил искусство обмана, что смог провести Озпина? Айронвуда? Бранвенна и десятки других людей? Что говорит в тебе, Гира? Здравый рассудок или вражда?
— Во мне говорит рациональность, — парировал Гира, — я помню, как Блейк увлекалась сказками. Историями о магии, о дружбе и приключениях. Истории о фавне, вставшем на новый путь лишь благодаря силе любви, нашлось бы место среди них. Но не здесь. Не в реальном мире. Тут нет места чудесам.
В ответ на это, Адам внезапно рассмеялся, качая головой и даже не пытаясь скрыть своей улыбки. Секунду спустя, его смех перешёл во внезапный, натужный кашель и шагнувший к нему Гира, чьи кулаки были плотно сжаты, остановился, непривычный к столь открытому проявлению слабости.