[137], окружённая требующими ремонта двух и трёхэтажными неказистыми домами. Меж домов тянутся извилистые переулки, из которых сочатся ручейки зловонной жижи.
Алекс поморщился, глядя на такое непотребство и проводник, степенный старовер с жёсткими глазами профессионального убийцы, объяснил:
– В домах не менее десяти тысяч людей проживает, все удобства на улице. Когда переполняются нужники, а когда и добегать постояльцы не желают. Посетители рынка тоже свою лепту вносят.
– Десять тысяч? – Бранн, неплохо воспринимавший на слух русский язык, хохотнул, – если каждый хоть раз в неделю угол обоссыт, то ручеёк этот никогда не пересохнет.
– Зайдём? – Предложил проводник, – у Румянцева публика по здешним понятиям приличная собирается.
Задумчивый кивок и еле заметный жест ближникам приготовиться. Что бы там не гарантировали староверы, но надеяться можно только на себя.
– Эт правильно, – одобрительно кивнул сопровождающий их рослый городовой, – приличные они по здешним понятиям. Те ещё душегубы, не шантрапа какая – дуриком не полезут, но если уж полезут, то тяжко будет.
В ответ смешки…
– Полезут, трупов будет много, – сказал с акцентом Конан, – мы все в таких же трущобах не один год прожили, да воевать пришлось. Генерал и вовсе зачистил целый город от бандитов силами горожан. А в Нью-Йорке таких Хитровок добрая сотня наберётся.
– Да? – Неопределённо сказал городовой, глянув искоса. Хмыкнул и не скрываясь, вгляделся в лица кельтов ещё раз, – верю. Иваны[138], да? Только что наверх вылезли…
Хамство Рудникова осталось без внимания, городовой не боялся ни местных Иванов, ни начальства. Немолодой великан, да такой же безбашенный гигант Лохматкин[139], являлись чуть ли не единственными представителями власти, способными приструнить здешних бандитов. Правда, где кончается Беня и начинается полиция, понять сложно[140]…
Рудников и сопровождающий их представитель староверов (не называющий своего имени, что наводило на некоторые подозрения) немного переигрывали с опасностью. По некоторым деталям Фокадан без труда понял, что визит подготовлен и наиболее авторитетные обитатели ночлежки предупреждены о недопущении неприятностей.
Сложный лабиринт маленьких комнат и узких коридоров навеяли ностальгию. Вши, грязь, нехватка воздуха и самые неприятные запахи. Знакомо…
– Съёмщики, – прокомментировал Рудников фигуры опрятно одетых людей, настороженно встречающих высоких гостей у дверей комнат, – документы только у них, они и считаются квартиросъёмщиками.
Смачно высморкавшись в пальцы и небрежно вытерев руку о носовой платок (переигрывает, как есть переигрывает!), полицейский погрозил пальцем смутно видимой в полумраке фигуре и продолжил:
– Из солдат отставных или крестьян таких, что свет прошли, да живы остались. Ну а съёмщики уже гостей пускают – вон, полюбуйтесь.
Рудников бесцеремонно отодвинул некую личность от двери и вошёл, остальные вошли следом. Тесная комната густо заставлена четырёхэтажными нарами из сучковатых досок и горбылей. Окошко наполовину заложено кирпичами и досками, стекло грязное, составлено из осколков.
– Зимой здесь по ночам и топить не нужно, – пробормотал попаданец, окинув взором нары, – такое количество людей нагреют помещение даже при открытом окне. Сколько за место платят?
– Пятачок за место, – отозвался Рудников, – только-только чтоб поспасть притулиться. Ну или двугривенный[141] и уже по барски – в номере.
Номер представлял собой отделённое рогожей помещение под нижними нарами, поднятыми едва ли на аршин[142] от пола. Аршин в высоту, да полтора в ширину, вот и весь номер, где спать полагалось на собственных лохмотьях. Нары, к слову, широченные, рассчитанные не на одиночку, а на нескольких ночлежников, спят на них поперёк.
– Сколько же здесь народу помещается? – Вслух задумался Бранн, – сотня?
– И полторы бывает, – с непонятной гордостью отозвался съёмщик.
– Пойдёмте, – позвал Рудников, – другие комнаты покажу.
Комнаты по большей части мало отличались одна от другой, но встречались и приличные. Так, в одной из комнат метров этак тридцати квадратных, жили местные почти бугры, в основном из числа торговок с семьями. Поделенная тряпичными ширмами на отсеки, комната делилась как минимум на дюжину отнорков.
Местные обитатели почти все ныне на промысле – торгуют, попрошайничают, занимаются воровством, мелкими афёрами… Честных тружеников здесь в общем-то и нет, если не считать торговок снедью да проституток.
Немногочисленные аборигены, оставшиеся в комнате, либо больны, либо пьяны до изумления. Чаще же – больны и пьяны.
– В трактир зайдём? – Поинтересовался старовер брезгливо.
– Зайдём, – согласился Фокадан, надо же составить полное впечатление.
– Два трактира в подвале, – басил Рудников, неторопливо спускаясь по лестнице, – куда прёшь, зараза!? Не видишь, господа идут?
Незадачливый обитатель ночлежки, допившийся, похоже, до белой горячки, награждён могучей оплеухой, спустившей бедолагу с лестницы.
– Два трактира, – продолжил полицейский, – Пересыльный и Сибирь. В Пересыльный заходить не стоит, публика там самая скотская – из тех, что за пятачок ночует. Одним смрадом дух вышибить может. Я на что привычен, а и то порой мутит. В Сибири публика почище – Иваны, аферисты, каталы, съёмщики. Да, господа хорошие – съёмщики здесь та ещё публика – каждый первый если с кистенем подрабатывает, так краденое скупает иль ещё какой пакостью подрабатывает.
– Да уж догадываемся. – пробурчал Конан, – обменявшись с Рудниковым взглядами. Оба великана явно прицениваются, примериваются… Алекс знал, что пройдёт несколько дней, и они сперва подерутся, затем напьются… и будет у Конана ещё один друг в Москве.
Сибирь в подвале и несмотря на дневное время, народу собралось немало. Уголовные рожи с интересом глядят на необычную компанию…
– Ишь, тиатра вам, – погрозил Рудников кулаком, – нечего глазеть!
– Выпьете? – Поинтересовался кабатчик с одутловатой мордой и заплывшими свиными глазами, щербато улыбаясь.
Попаданец даже не стал отвечать, вглядываясь сквозь полумрак, слабо разбавленный чадными огоньками коптящих светильников и огрызков сальных свечей, стоящих кое-где на столах. Посетители почти поголовно курят, да такую ядрёную дрянь, что дым мешает не только дышать, но и видеть.
Столы и скамьи грязные, колченогие, стены помещения покрыт копотью и потёками чего-то непонятного – как бы не крови.
– Кровь и есть, – подтвердил городовой, заметив интерес, – частенько здесь кого-нибудь убивают, да редко известно становится.
– Серьёзно? – Поинтересовался Алекс, не скрывая ехидства.
– Я-то всё знаю, – не смутился Рудников, пожав широкими плечами, – но если нет тела и нет заявления о пропаже, то с чего шум поднимать? Не та эта публика, о которой печалиться стоит.
Поднялись наверх, оскальзываясь на грязных выщербленных ступенях, и снова Хитровка. Воздух показался удивительно вкусным… по крайней мере, дышать можно.
– Это вовсе уж поганый домишко, – гудел полицейский, – есть и получше – крестьяне где ночуют, там поспокойней. Приезжают когда в Москву, так где им остановиться? Если родня да знакомые есть, так и хорошо, но не каждому так везёт. Вот и идут сюда, пятачки за ночлег платят. Артелями ходят, поодиночке тут пропадёшь, сами видите, господа хорошие. Разденут, разуют, да по голове стукнут.
– Есть и похуже домики, – процедил старовер.
– Как не быть, – кивнул Рудников, – не без этого. Проститутки из самых дешёвых, сифилитики, чахоточники – дно местное, которым ниже некуда. Можем и посетить такие, но помимо вшей ещё и заразу какую подхватить можно.
– Глянем, – бросил Фокадан и городовой продолжил экскурсию по узким коридорам и переходам, полуразрушенным лестницам. Чужой здесь потеряется и скорее всего, не выберется! На то и рассчитано.
Большая часть Хитровки – подземная. Подвалы глубокие, нередко в несколько ярусов, потайные. Подземные ходы часто ведут куда-то далеко от площади, и по некоторым деталям можно понять, что соединяются они с подземным городом[143] как бы не на всей территории Москвы.
– Побродить бы здесь с миноискателем, – мелькнула мысль, – столько интересного найти можно… Пока есть ещё подземный город, пока его не затопили, не забетонировали… мечты.
– Карамора! Сашка! – Заорал внезапно Рудников, и невнятная фигура, плохо видимая в подземелье, замерла покорно. Городовой подскочил к фигуре и отвесил затрещину, от которой человек упал.
– Что сразу я? – Раздался плаксивый мужской голос, после чего последовал ещё один удар, уже сапогом.
– Я тебе что говорил? Не появляться здесь! – Выговаривал городовой, – сбежал с каторги, так не отсвечивай. Где хочешь, не моё дело! В следующий раз возьму, понял?
– Беглый? – Вяло поинтересовался Конан.
– Он самый, – не стал скрывать Рудников, нимало не смущаясь.
Выбравшись на поверхность, решили наконец пройти по рынку.
– Орловец, – мотнул головой старовер на степенно выглядящего монаха. Расспросы прояснили ситуацию, монах оказался профессиональным нищим, такие целыми кланами жили в доме, принадлежащем Орлову – здесь же, на Хитровке.
– Публика эта по здешним понятиям благонамеренная, – рассказывал городовой, тычками разгоняя замешкавшихся прохожих с дороги, – поколениями милостыню просят. Если уж не выучился в детстве чему другому, то ни на что это ремесло не променяют! Кто на жалости копеечку выдавливает, кто паломником по монастырям прикидывается. Жулики, но не грабители!
– Картошка! Картошка! Тушёная картошка с салом! – Завопила толстая торговка истошно и немного гундосо. Фокадан не без содрогания отметил провалившийся от сифила нос, ничуть не смущавший покупателей, – Щековина! Горло! Рубец!