– Проверенно, командир! Кляп во рту, а кожа ощущает холодную сталь на глазике или на яйцах. Уже страшно, да не видно же к тому же ни хрена! Так и кажется, что кто-то другой сейчас заговорит, а тебя будут пытать для острастки.
– А глаза завязывать? – Поинтересовался Фокадан.
– Пусть думают, что раз лица не открываем, то в живых оставим, – засмеялся рейнджер, – сами же смотрим, кто готов ответить больше других, да кляп вытаскиваем, а там и остальные петь начинают.
Наблюдая за допросом, попаданец убедился, что ближник прав, кололись бандиты легко, сдавая друг друга и хозяев. Ну да если к хозяйству приставлен нож, да чуть-чуть поцарапано причинное место, тут любой заговорит, кроме разве что фанатиков. Искать таких среди бандитов? Не стоит даже и пытаться.
Главарей у Бодоха собралось столько, сколько и доверенных телохранителей. Ныне о них говорить можно только в прошедшем времени: два часа допросов, после чего ликвидировали всех, кто бы в том злосчастном доме, включая двух служанок, кухарку и двух мальчишек-подростков. И совесть не мучила.
Дети? Мальчики-гимназисты, запоздалые дети матёрого уголовника, уже вовлечены в деятельность отца. Аналогично и со служанками – не деревенские бабы, попавшие случайно в притон, да оставшиеся там на положении фактически рабынь. Проверенные, хитровские кадры…
– Не вздыхай, командир, – хлопнул его по плечу Келли, – не накручивай. Думаешь, я не вижу, что тебе неприятно было приказывать зачищать дом? Давить таких надо, как тараканов, со всем потомством, даже если потомство и не причастно. Что, не знали, кто хозяин дома? Знали… а хлеб его ели, деньги брали. Так что даже если на самих крови нет, то виновны.
– Знаю, Риан, – мрачновато отозвался Фокадан, – сам же продавливал в ИРА закон о крысином племени, согласно которому давим таких с чадами и домочадцами. Не знал о том? То-то… Зато нет желания войти на преступную дорожку у тех, кто ради своих деток готов пойти по телам деток чужих. Шалишь… перешёл черту, так всю семью. А всё одно погано: одно дело теория, а другое – вот так…
Трофеев у Болдоха взяли немало, одного только золота, серебра да ассигнаций[168] более чем на пол миллиона рублей. Отдельно акции, ювелирные изделия, меха… По заранее составленному уговору, половина денег шла непосредственным участникам налёта, да не на руки, а на счета в банках КША. Остальное ИРА.
Вещицы же памятные предстояло подбросить в нужное время в нужное место. Авось да и получится стравить друг с другом врагов! Ну или расплатиться при найме с нехорошим человеком, особенно если шёл он от чужого имени.
Главной же ценностью стала информация, да такая, что сто раз подумаешь, а стоит ли связываться с сановниками такого ранга? Мальчики, девочки, наркотики, заказные убийства… грязи на московские верхи с избытком, суметь бы распорядиться, да целым остаться.
А самое главное…
– Долгоруков Владимир Андреевич, – мрачно выговорил Алекс, – это ж когда я перешёл ему дорогу?
Глава 21
Убийство с чадами и домочадцами в доме Болдоха перепугало обывателей. Полиция рыла землю, но подкованный просмотром детективов, попаданец не дал ей ни единого шанса. Вскоре полиции стало не до Болдоха, на Хитровке начался перед власти.
Гибель сразу нескольких уголовных авторитетов, да ещё и в смутное время, не могла не нарушить баланса сил в уголовном квартале. Фокадан, однако, на этом не успокаивался и раз за разом подбрасывал хитровцам всё новые улики, дёргая уголовников за ниточки.
Найденные документы, вкупе с результатами допросов, дали достаточно материала для работы. Консул и его люди не встречались с хитровцами, работая исключительно дистанционно. Письмо в условленном месте, подброшенные из разграбленного особняка памятные вещички и прочие ходы, тривиальные для выходца из двадцать первого века, но почти незнакомые куда более простодушным предкам.
Трупы стали находить на улицах десятками, да не только на Хитровке. Для мирной Москвы, где убийства, в том числе и непреднамеренные, происходили не каждый день и даже не каждую неделю[169], происходящее стало глубоким шоком. Оружейные магазины опустели в считанные дни, а отставные солдаты никогда ещё не получали столь выгодных предложений от потенциальных работодателей.
Гимнастический клуб под давлением общественности открыли для этой самой общественности. Купцы и мещане из тех, что позажиточней и помоложе, хлынули в клуб и усиленно потели на занятиях по борьбе и боксу. Пример наставников-ирландцев, лихо расправлявшихся с известными силачами и именитыми кулачными бойцами Москвы, вдохновлял горожан на свершения, принося тренерам полновесные золотые червонцы.
Лейф светился от счастья и выписал из Конфедерацию новую партию инструкторов.
– Никак не меньше трёхсот человек на Россию нужно, – убеждал норвежец консула, – командир, сам посуди…
– Знаю, знаю, – сдался тот, – мои гарантии требуются?
– Да! – Отозвался гигант, глядя преданными глазами и как никогда похожий на очеловеченного хаски, – парни должны быть уверены, что если что пойдёт не так, они хотя бы смогут найти денег на обратный билет.
– Ладно, – вздохнул Фокадан, – придётся раскошелиться…
– Никакого риска, командир! В Москве столько народа боксом да борьбой заинтересовались, что и пяти клубов будет мало! В Петербурге несколько клубов открыть можно, в губернских городах. Мало, что ли, богатых людей? Кто придёт в клуб, следуя за модой, кто из-за опаски за жизнь и здоровье – времена в России ныне неспокойные. Нам не всё ли равно? Будут посетители, а там и нишу эту займём окончательно, пока всякие там французишки не припёрлись.
Под бормотание Лейфа, консул выписал чек, гарантирующий новой волне десанта возвращение на Родину в случае проблем. Сияющий норвежец, мечта которого начала осуществляться вот прямо сейчас, а не много лет спустя, схватил его и убежал. Фокадан с трудом подавил улыбку, настолько в эти минуты огромный атлет походил на маленького ребёнка, встретившего Деда Мороза и получившего исполнение всех желаний.
Передел власти начался в Петербурге, весьма кроваво и жёстко. Открытых столкновений ещё не случилось, но с десяток аристократов погибли, порой весьма эффектными способами. Одно только утонул при купании в Неве чего стоит… в ноябре-то!
Дело уверенно шло к Гражданской, поскольку в первые дни Романовы не смогли выдвинуть единого кандидата, а позже ряд вельмож, окрылённые безволием Дома Романовых, встал в оппозицию династии. Долгоруковы вспомнили, что они Рюриковичи и происхождением куда более знатны, нежели худородные[170] Романовы. Поскольку за Долгоруковыми Москва с её ресурсами, часть гвардейских полков и немалая часть родни, баланс сил качнулся резко.
Знать Российской Империи стремительно начала разделять на русскую и немецкую. Деление более чем условное, поскольку русские дворянские рода за последние пару веков изрядно смешали свою кровь с германскими, а выходцы из Европы обрусели.
Единого кандидата нет ни у европейцев, ни у славянофилов. Среди обоих партий хватало как убеждённых сторонников монархии, так и республиканцев всех оттенков. Единственное, что оставалось неизменным, так это отсутствие социалистов, обе стороны если и говорили о либерализации, то исключительно для верхов. Третьему же сословию предлагалось довольствоваться патриотизмом.
Сановники усиленно набирали себе личную гвардию, на глазах превращаясь в магнатов[171] времён упадка Речи Посполитой. Всем стало ясно, что вот-вот полыхнёт, если не… а вот если у разных сословий и партий различалось существенно.
Рядовые граждане делали ставку на Наследника и если бы не авторитет Владимира Андреевича, московское ополчение давно бы уже шло на Петербург. По отзывам знающих людей, примерно такие же настроения и в других городах, за исключением разве что столицы.
Слишком велико число сановников, министерств и ведомств, крупных чиновников… и лакеев. Сама атмосфера Петербурга, с его столичным снобизмом и богатой историей заговоров и дворцовых переворотов, располагала к ловле момента. Очень уж много среди тамошних фамилий тех, кто некогда рискнул, став князем из грязи.
– Гражданская война на подходе. – констатировал Келли в один сумрачный ноябрьский день, – до Рождества всё решится.
– Решится? – Хмыкнул консул, – вряд ли. Решительные действия начнутся, спорить не буду, а вот решится ли, вопрос большой. Заметил, что настроение народа и настроение верхов разительно отличается?
– Задавят, – мотнул головой секретарь, вытаскивая из кармана червонец.
– Принимаю, – отозвался Алекс, – ещё кто в деле?
– Не задавят, – уверенно отозвался Бранн, – кладя монеты. Ты, Риан, слишком уж по верхам лазать увлёкся, настроения народа не видишь. Если вместо наследника поставят кого другого из Романовых, а в целом ситуация не слишком изменится, бунта может и не быть. Поставят… ну хоть Долгоруковых, так войны не избежать. А если…
– … сделают по образцу некогда существовавшей Польши, – подхватил Фокадан, – олигархической республикой, то народ восстанет. А к тому всё и идёт.
Поднявшись, Алекс присел у постели дочери, проверив лоб.
– Нормально, пап, – пробормотала девочка сквозь сон, – голова уже не болит.
Фокадан поднялся было, но дочка вцепилась в его руку.
– Посиди со мной, ладно?
Схватив отца за руку, Кэйтлин быстро заснула. Сам же попаданец, сидя на кровати, только вздыхал. Ребёнок болеет, это всегда плохо, а при отсутствии антибиотиков сильная простуда может стать фатальной.
Вот же, незадача какая… только хотел отправить дочку домой, дабы не подвергать опасностям Гражданской войны, а тут такое. Теперь минимум месяц от сквозняков оберегать нужно, а путешествовать по России зимой, значит снова подвергать её опасности простудиться по новой. Тот случай, когда любое действие ведёт к неприятностям.