Столь нездоровая атмосфера подогревалась искусственно. Умелый вброс какой-либо информации, злорадная ухмылка на лице стражника, поданное холодным блюдо… Мелочи, но мелочи важные и понятные каждому представителю Света.
Романовым давали понять, что не испытывают к ним уважения, что не пустят назад на трон ни при каких обстоятельствах. И время от времени, подведя очередного представителя Дома до нервного срыва, демонстрировали непосвящённой общественности.
Игра нехитрая, но очень эффективная, ныне вся Россия свято уверена, что Романовы все до единого изрядно скорбны на голову. Отсюда следовал и в общем-то логичный вывод, что потому-то царедворцы и забрали такую власть. Всё-то они знали и шантажируя потихонечку душевным нездоровьем, отнимали власть шаг за шагом, выбивая себе всё новые привилегии и возможности для обогащения.
Людям разумным предлагалась версия не столь лубочная, но ничуть не противоречащая. Собственно, версий несколько, и все они исключали возвращение Романовых во власть.
С кликой придворных сложней, но в большинстве своём они замарались участием в Революционном Движении самого начала. Для большинства придворных это всего лишь очередной заговор из многих, уважающиеся себя царедворцы не могли пройти мимо. Пусть даже формально.
Другие, не участвуя в заговорах, привычно отстранились от решения проблем, надеясь отсидеться по давней привычке[266]. Одни решили отсидеться в поместьях, другие при царской семье. Суть одна – придворные не хотели отвечать, надеясь в очередной раз получить преференции, пользуясь связями при дворе и козыряя древностью рода.
Не в этот раз. Валуев и прочие члены хунты оказались готовы и как только царедворцы привычно самоустранились от работы, их быстро устранили от власти. Несколько десятков царедворцев коротали ныне время с Романовыми, мало чем отличаясь от представителей Дома унылым настроем и склонностью к алкоголизму.
Пьянство и короткие интрижки едва ли не виду у всего общества, сменялись короткими периодами покаяниями и истеричного благочестия.
– Бог, он всё видит! – Экзальтированно выкрикнула Дагмара, высунувшись зачем-то в окно и потрясая томиком Евангелия.
Почти тут же прогремел взрыв и несостоявшаяся императрица исчезла в огненном смерче. В смерче исчезли и остальные члены Дома Романовых, которых (совершенно случайно!) собрали в этот день в правом флигеле Александровского дворца.
Полковник Истомин, сняв фуражку, перекрестился, не обращая внимания на хлопья пепла, падающие на плечи и лысую, моментально взмокшую голову. Вину свою он осознавал, но пошёл на такое деяние вполне осознанно, пусть и по приказу. Боевой офицер ни за что не стал бы раскачивать судно, но если оное попало в шторм, а капитан выказывает некомпетентность, то если следует сменить, пусть даже и силой оружия.
Мятеж, предательство… как угодно называйте. Пока капитан выполняет свою работу, он Первый после Бога. Пока… В голове у Истомина билась единственная мысль:
– Тройной… три взрыва, почти слившиеся в один… кто ещё!?
Глава 36
Представленная техника и вооружение настолько впечатлили хунту, что Фокадан получил самые широкие полномочия, но неформально. Числился попаданец ныне частным предпринимателем, всего-то сотрудничавшим с армией. Официальным главой Технического Комитета стал генерал Беляев, грамотный инженер, перескочивший после начала Революции через звание. Неофициально же Беляеву велели прислушиваться с Фокадану и верить ему, как самому себе.
– Сам понимать должен, брат, – чуточку фамильярно повествовал подвыпивший Черняев на банкете по завершению испытаний, – к иноземцам на Руси ныне подозрительно относятся.
– Сам-то! – Засмеялся такой же нетрезвый попаданец, – мать у тебя кто?
– Француженка, – согласно кивнул фельдмаршал под смешки Бакланова, – вот потому я должен быть выше подозрений – стать более русским, чем самые что ни на есть русские.
– Эк завернул, – хмыкнул Яков Петрович, – но прав, чего уж там. Черед годик-другой эта ерундистика с национализмом должна поутихнуть малость, а пока ничего поделать не можем. Одни только еврейские погромы чего стоят.
– Не скажи, Яков Петрович, – поднял палец генерал Агранов, взлетевший в высокие чины уже после Революции (за столом таких добрая половина), – с евреями не всё так однозначно! Гоняют кого? Спекулянтов да ворьё! Ремесленников я защищаю и защищать приказывал. Беда в том, что у них сапожник, к примеру, может ещё и какими-то гешефтами незаконными заниматься. Вроде чистый сапожник, ан глянешь – ещё и скупкой краденого промышляет, иль водку гонит на продажу. Скажешь, не так, Иван Ильич?
– Так, – угрюмо отозвался полковник-кантонист[267] из крещёных евреев, – всё так. Как вспомню наше местечко, так вздрогну. Отец у меня на этом погорел – честный портной, да пришли уважаемые люди и попросили сделать что-то для других уважаемых людей. Мимо ребе и верхушки жить там не получится, вот и сделал раз, да другой. А на третий пришли полицейские и отца взяли.
– Уважаемые люди откупились, – понимающе кивнул Фокадан, – а тебя в кантонисты?
– Так, – криво усмехнулся полковник, – как вспомню… не знаешь, где хуже – в местечке или в школе кантонистов. Бить-то в местечке не били, у нас вообще детей бить не принято, но знаешь… безнадёга. Тухло. Нищета невероятная и вылезти из неё можно только за счёт нарушения законов. Честно же… придут уважаемые люди и… как с отцом будет.
– А сейчас как с родными? – Поинтересовался Алекс.
– Нет у меня родных, – ответил Иван Ильич с каменным лицом, – в кантонистах стараются привести в православие всех нехристей. Вот и… привели. Там и не так-то несладко, а уж когда на тебя унтер персонально вызверяется, то и вовсе. Вот… как крестился, так отца и потерял, отрёкся он.
– Если б в детство вернулся, то как бы сейчас поступил?
Полковник задумался, потом усмехнулся грустно полными губами…
– Сбежал бы. В Конфедерацию или ещё куда, но сбежал бы. Я ж с десяти лет в кантонистах, а благородием аж в двадцать два стал. Снова терпеть боль в поротой спине, да зуботычины? Я б нашему унтеру в первый же день глотку перерезал бы, спящему…
Красивое, совершенно славянское лицо Ивана Ильича исказилось в звериной гримасе и попаданец, уж на что битый и тёртый мужик, дрогнул невольно.
– Детские травмы, они такие…
Неловкий момент удачно разрешил Черняев:
– Так что, Алекс, быть тебе формально независимым инженером, а фактически начальником. Есть у тебя чутьё на технические полезность, есть!
Попаданец только дёрнул щекой, комплимент достаточно сомнительный, если знать о его иновременности.
Черняев понял его по своему.
– С орденами и патентами не обидим. С патентами, правда похуже… может, долей в предприятиях каких возьмёшь? Железо под Курском добывать начали… как?
Доля в Курской Магнитной Аномалии… звучит заманчиво, только вот зачем? Денег у него столько, что… не то чтобы лишние, но и новым Ротшильдом становиться не хочется, недаром начал на благотворительно столько тратить. К третьему миллиону состояние подбирается, шутка ли[268]?! И это ведь ещё вложения в участки под застройку не выстрелили.
Ему лично… хотя почему бы и нет? В конце концов, будучи формальным ирландцем, сделал немало полезного для своего нового народа. Почему бы не начать заниматься благотворительностью в России?
– Идёт, – согласился Фокадан, – за патенты буду брать земельными участками.
К академику Фоменко[269] и его последователям Алексей Кузнецов относился двойственно. Сторонники криптоистории[270] поднимали неудобные моменты истории официальной, коих более чем достаточно.
В своё время Алексу, свято верящему в истинность учебников, сунули под нос учебники по истории разных времён. Дореволюционных, рассматривавших всё с точки зрения православия и величия Дома Романовых; советских образца двадцатых и начала тридцатых, где на исторические события смотрели исключительно с классовой точки зрения; образца пятидесятых годов, семидесятых, восьмидесятых и наконец – девяностых. Сравнив их с ныне действующими, Алексей не поверил глазам – одни и те же события не только трактовались по разному, но порой нельзя сходу понять, что это одно и то же событие!
Как и подобает неофиту, Кузнецов уверовал в Фоменко и Носовского, но быстро отошёл. Осталось только скептическое отношение к истории как науке и твёрдое убеждение, что пусть Фоменко с последователями перегибают палку, но криптоистория как явление вполне себе существует. Независимо от скепсиса.
Хотим мы того или нет, но власти и правда скрывают от населения немалый объём информации. В частности, выборы… ну в самом-то деле, верить в демократию!
Внушительные обрывки информации о Новой Хронологии остались в голове Алекса и ныне он посчитал своим… Долгом, это пожалуй слишком громко будет, но должным… пустить информацию в оборот.
Ознакомившись с официальной трактовкой истории от Карамзина[271], попаданец пришёл в священный ужас. Откровенного бреда там не меньше, чем в истории по версии РЕН-ТВ.
Диверсия под здание истории как науки, Фокаданом задумана давно, но всё руки не доходили. Вброс должно не только грамотно составить, но пройти вовремя, что ещё трудней. А уж обеспечить информационную поддержку и вовсе.
Выглядеть шутом не хотелось, да и опасно это. Что в двадцать первом, что в девятнадцатом веке, случаев травли инакомыслящих предостаточно. Становится объектом травли желания не возникало, не поможет даже ирландская община.
Острые вопросы истории и трактовка оных Фоменко и Ко давным-давно выписаны в отдельную тетрадь. Сюда же пошли сюжеты РЕН-ТВ и прочие страшилки про пришельцев, Тайны Древних и прочее. В редкие минуты отдохновения вполне себе интересное хобби, тянущее за собой интересные воспоминания и ассоциативные цепочки.