В Большую Игру вернулась Испания, успев в явочном порядке забрать у Великобритании часть былых колоний. Впрочем, серьёзным успехом её возвращение не назовёшь – слишком поздно она вступила в Игру и потому на слишком малое могла претендовать.
Османская империя прекратила существование. Балканы отошли Черняеву, короновавшемуся как король Югославии и Фракии. Болгария осталось формально независимой, ныне там интересные времена с делёжкой власти.
В азиатской части владений строили свои национальные государства национальные меньшинства. Имелись и османские султанаты – дюжина, на выбор!
Не потерялись и черкесы, начав строить национальные княжества на территории азиатской части ушедшей в небытие Османской Империи. Строили со всеми привычными ошибками, потенциальных князей выходило куда больше, чем княжеств.
Ещё княжества алавитов, друзов, иудейские… очень интересно получалось. И взрывоопасно.
Персия переживала вторую молодость, вернув значительную часть былых владений и избавившись от чрезмерно активной части населения, отправившейся воевать в Индию. За Скобелева или против… это уж кто как…
В Индии продолжались боевые действия и по всему видно, что до окончания ещё далеко. Напротив, война разгоралась такая, что постепенно перекидывалась на территорию всей Юго-Восточной Азии, Китая и арабских государств. Тартария обещала стать очень неспокойным местом.
Конфедерация потихонечку восстанавливалась, выбрав президентом Джеймса Лонгстрита. В дела других государств КША почти не лезла, сосредоточившись на промышленности и восстановлении разрушенных городов.
Тихая интервенция в экономику развалившихся штатов САСШ и государств Южной Америки, да сотрудничество с Россией и Баварией, позволяли смотреть в будущее с оптимизмом.
Фокадан впервые за последние несколько лет счастлив. Вернувшись в Конфедерацию, решительно отказался от всех политических постов и зажил жизнью инженера и чуть-чуть писателя. По прежнему курируя дела ИРА, потихонечку передавал бразды правления, оставив себе почётный пост Отца-основателя.
Эпилог № 1
– Ключ на четырнадцать, – Алекс протянул руку. Внук загремел железом – по малолетству ещё путал цифры. Один и четыре по отдельности различал слёту, а вот со сдвоенными пока терялся.
– На! – Холодное железо ткнулось в руку, попаданец подтянул разболтавшиеся гайки. Проверив напоследок соединения, вылез из-под самолёта неизбежно чумазый.
– Подай-ка полотенце, – попросил маленького Фреда, пятилетний мальчишка с готовность сбегал за висевшей неподалёку чистой тряпицей.
Первый самолёт Фокадан поднял в воздух ещё пятнадцать лет назад, аккурат в восемьдесят шестом. Полёт первого аппарата тяжелее воздуха произвёл фурор на неизбалованную зрелищами публику. Пролился дождь наград, считать которые попаданец перестал, как только количество их перевалило за второй десяток…
Ложная скромность? Вот уж нет! Алекс умело пользовался популярностью, продавливая нужные законы, лоббируя интересы ИРА по всему миру и общество Российско-Американской Дружбы в КША. Появления Фокадана в свете сопровождались большой помпой. Другое дело, что из своего калифорнийского поместья выбирался дай бог пять-семь раз в год.
К славе привык уже давно, признавая за ней определённую пользу. Устранившись после Победы от Большой Политики, не участвовал в делёжке пирога, получив взамен некий моральный авторитет. Но вот удовольствия от популярности не получал.
Даже самолёт начал строить не столько из-за желания быть первым в небе, сколько из-за желания как можно реже сталкиваться с людьми при путешествиях. Свою первую и единственную после Победы поездку по железной дороге до сих пор вспоминает с содроганием.
Положение не спасал даже личный вагон, путешествие в Нью-Йорк из Калифорнии запомнилось встречами на каждой станции, флажками, маленькими детьми и речами, речами… Его причастность к Победе раздули по политическим мотивам, Конфедерации как воздух требовался генерал, выковавший Победу вместе с Черняевым.
Несколько лет спустя ажиотаж вокруг него сильно угас, но… появились психологические барьеры. И без того не жаждущий славы, Алекс стал фактически затворником. Лекции в университете, да нечастые официальные приёмы за пределами поместья, общение же с широкой публикой ограничил до минимума.
Заработанный моральный авторитет вкупе с рядом инженерных изобретений, сделали из попаданца этакого гуру, всезнающего и несомненно благого. Очень немногие способны увидеть в нём не Великого Инженера, Писателя или Полководца (непременно с большой буквы!), а обычного… ну ладно – необычного, но человека.
Даже женился второй раз не от большой любви, а потому, что Джина смотрела на него с симпатией в глазах, но без пиетета. Любовь пришла позже.
Похожие проблемы у Кэйтлин с Глебом – слишком рано и слишком сильно прославились. Для мужчины слава воина несомненное достоинство, но от Глеба начали ожидать каких-то подвигов, тогда как он хотел стать (и стал!) инженером.
Для родственников супруги и для неё самой миролюбивость Глеба и его желание жить обыденной жизнью, стали таким разочарованием, что дело дошло до редкого в эти времена развода. Оказалось, что молодой человек требовался не столько как муж и зять, сколько как ходячая реклама и этакое пугало для конкурентов. Не срослось…
Найти супруга для Кэйтлин оказалось ещё большей проблемой. Дочь отца-основателя ещё полбеды, в памяти людей остался тот случай, когда она ещё девочкой уничтожила людей, попытавшихся её похитить. Сюда же легло и то, что она умело управлялась с делами отца, когда тот воевал с австрийцами.
Слишком яркая, слишком сильная… Ухаживали за ней всё больше либо откровенные тряпки, готовые с восторгом целовать туфельки, либо напротив – потенциальные тираны, желающие подмять под себя сильную девушку. Ещё один интересный вариант – маменькины и папенькины сынки, родители которых видели в ней этакий инкубатор для производства внуков – как можно большего количества. Интересы Кэйтлин при этом отметались напрочь, ведь им нужны внуки! А тут кровь хорошая, внуки здоровые и сильные будут!
Пережив несколько неудачных романов, Глеб и Кэйтлин сошлись, чему Алекс только порадовался. Не родные по крови, но воспитанные вместе и одинаковым образом, жили они дружно и понимали друг друга с полуслова. Нечастые ссоры не переходили в скандалы и длительные обиды, а шестеро детей получились удачными. Впрочем, Алекс пристрастен.
У самого попаданца не всё так гладко, но в общем-то жаловаться нечего. Джинни обычная женщина, хорошая жена и мать из тех, что растворяются в семье. Не друг и единомышленник, но что есть. Трое мальчишек, дочь – все неглупые, любознательные, здоровые, без подлинки. Что ещё нужно?
Младшенькие пока учатся, не успев проявить себя громко. Но стремление к знаниям и научная любознательность в наличии у каждого из детей.
Глеб занимается разработкой сельскохозяйственной техники с последующим внедрением в земельных кооперативах калифорнийских ирландцев. Этакий директор сети МТС[360] и глава КБ[361] в одном лице. Счастливый человек из тех, у кого работа и хобби совпадают.
Кэйтлин, получив инженерное образование, неожиданно заинтересовалась биологией и медициной. Собрав воедино разрозненные познания отца в этих науках, она усиленно двигала науку, быстро став основоположником и непререкаемым авторитетом.
Спорить с женщиной, открывшей[362] пенициллин и давшей мощный толчок генетике как науке, ныне никто не осмеливался. Хобби немного непривычное для женщины – конструирование огнестрельного оружия. Попаданец успел потерять к нему интерес, а вот дочь к сегодняшнему дню имела в этой области более сотни патентов.
– Пошли, деда, – потянул Фред за рукав, прерывая размышления, – мама к столу звала, тебе ещё помыться нужно.
За столом привычный негромкий гомон, никакой светскости нет и в помине.
– Что там дядя Фред? – Поинтересовалась Кэйтлин, кивком поблагодарив ещё очень бодрую Женевьеву, хлопотавшей около своей девочки.
– В Индию собрался, – прожевав, ответил Алекс, – после смерти Скобелева наследники Тартарию на куски делят. Нужен какой-то духовный лидер, который не даст перерасти делёжке в кровавую вакханалию.
– Империя ненадолго пережила своего императора, – флегматично пробасил Глеб.
– Может и переживёт, – пожал плечами Фокадан, – у них это мирно как-то идёт. Пока, по крайней мере. Единственно – каждый из больших и малых народов требует себе личного правителя из числа потомков Скобелева.
– Михаил Григорьевич знатно постарался в своё время, – хохотнул Глеб, – сколько у него потомков? Сотни две?
– Больше. И всё равно не хватает, – засмеялся в ответ Алекс, – в одной только Индии тысячи народов и всем позарез нужны его потомки! Вроде как благословение Бога с ними. Но вообще есть шанс, что Тартария сохранится, хотя и больше на бумаге. Законы общие – пусть и с поправкой на национальные особенности. Таможенных барьеров между отдельными княжествами нет.
– Только на потомках Скобелева и держится, – сказал дочь, – да пожалуй, на казаках. Сколько их сейчас в Тартарии? Больше миллиона?
– Много больше, – отозвался Алекс, – они там привилегированное сословие, этакие кшатрии[363] над кшатриями и отчасти даже немного брахманы[364]. Они в расколе не заинтересованы, не успели пока толком укорениться.
– Не успели, а уже в Австралию лезут? – Усмехнулась Джина. – Народ такой, – пояснил Глеб, – неугомонные. Как ты там говорил, отец? Пассионарность[365], да? На подъёме у них пассионарность и как водится – недовольных полно. Не недовольных даже, а вождей переизбыток. Некоторые из них с Советом Атаманов так разругались, что в Азии им ныне не рады.