В воздухе носились возгласы:
– Убийство! – Врача! Врача! – Прокаженный! – Полицию, скорее полицию! – Он еще жив! Он открыл глаза. – Нет, умер, кончено! Все-то выставка повинна, поглядеть которую прибывают, по дороге кончаясь! От нее только горе и хаос.
Глава 15. В морге
– Ну пожалуйста, сестричка, – взмолилась Соня, сидя боком на постели Бриедиса, спящего и с замотанной бинтами головой, – ну еще немножечко, я видела, его веки дрогнули, он начинал просыпаться. Опять уйдем, он проснется – и никого нет. Ведь сами говорили, к нему никто-никто не ходит, только околоточный надзиратель один, и все. Так ведь нельзя!
– Как же никто не ходит? Не говорила я такого. Вы, отец ваш, этот юноша, – сестра милосердия выпростала из широкого рукава палец, едва не ткнув им в тужурку Данилова, робко притулившегося в изножье. – А еще целый полк полицейских чиновников туда-сюда носится.
– Он жизнью рисковал ради нашей с вами безопасности, а вы не разрешаете ему увидеть лиц друзей!
– Пять минут, – строго сказала сестра и, кинув на Данилова укоризненный взгляд, отошла к другому пациенту.
Арсения положили в общую палату военного госпиталя, стоящего на отшибе города, тотчас же, как хирург наложил на его виске швы и вправил хрящи носа, успокоительно заявив, что черепные кости не задеты, просто теперь под волосами будет красоваться полумесяц, а нос из греко-нордического на несколько недель станет римским.
Гурко повезло меньше – пуля, пробив правый висок, застряла в стволе мозга, и он умер сразу. Застрелился в собственном кресле, на теле обнаружили множественные язвы лепры.
Когда в лавку Каплана вбежала соседка сообщить, что пристава и его помощника из их участка нашли мертвыми, Соня не поверила такой страшной и нелепой новости. Арсений не мог дать себя убить, он же такой сильный и храбрый!
Она помчалась в полицейскую часть на Парковую и провела там два часа, пока отец с боем не забрал ее. Но перед самым их уходом успел явиться из госпиталя старший надзиратель Ратаев, на которого взвалили осиротевший участок, он как раз и передал слова хирурга о красивом шраме под челкой и римском носе.
Каплан закрыл лавку, и через полчаса они были у Александровской высоты на Дунтенгофской улице, где неподалеку от церкви Св. Троицы стояло длинное двухэтажное здание военного госпиталя.
Четыре дня кряду Каплан с дочерью и Данилов, сменяя друг друга, по очереди приезжали к приставу, справляться о его здоровье. И никогда не заставали его в бодрствовании, хотя сестры милосердия уверяли, что пациент уже вставал и садился.
Соне не терпелось дождаться, когда полицейский чиновник выслушает ее. Она долго размышляла о том, как же новоиспеченный Дракула лишает своих жертв крови, и пришла к невероятной идее, но Арсений, как нарочно, все не желал прийти в себя.
Пять минут истекло, Бриедис и не пошевелился. Девушка неохотно поднялась, медленно оправила складки темно-синей юбки, оборки светлой сорочки с высоким воротником, волосы, которые после окончания гимназии могла носить согласно моде, подобранными кверху, заколотыми чудесной серебряной с каменьями наколкой, что подарили родители ко дню вручения свидетельства. Помедлила еще, потом еще немного, сестра сверлила ее ненавидящим взглядом. И собралась было уйти. Но тут Бриедис повернул голову, и Соня бросилась на колени, сжав в отчаянии его руку.
Через минуту борьбы с дремотой, отбормотав что-то, чего ни Соня, ни Данилов не разобрали, Бриедис открыл глаза.
– Сонечка, – прогундосил он с улыбкой, но тотчас та сошла с его лица – он увидел Данилова и нахмурился: – Адъютант ваш тоже здесь?
Данилов вспыхнул, Соня сияла, как тысяча отполированных ручных зеркалец на солнце, сжала руку пристава еще сильнее и, совсем не обращая внимания на нависшую над ней сестру с крестом на груди, затараторила:
– Сеня, как хорошо, как здорово вновь видеть ваши глаза! Мы так боялись, так страдали.
Сестра, качая головой, отошла. Арсений чуть улыбнулся Каплан, обратился взглядом к Грише:
– Данилов, вы должны пойти сейчас к своему приказчику… – заговорил он в нос, но замолчал, зажмурившись от боли, – к Дильсу… или кто у вас теперь приказчиком служит?
– Сеня, ничего не говорите, – встряла Соня. – Вам сейчас нельзя… дела подождут.
– … и попросите конторские книги. Сами изучите их на предмет всех, абсолютно всех расходов и доходов. Если попадется, – пристав продолжал, упрямо сопротивляясь головной боли, – упоминание каких-либо лечебных заведений, санаториев, вод, источников – всего, где люди обычно подолгу лечатся, все выписать, мне снести.
– Что мы ищем? – просто спросил учитель.
– Лепрозорий.
Данилов сжал зубы.
– Ваш отец… Марк Данилов, болен лепрой, кажется, он жив, но сбежал из лечебного заведения. Если его отправили в лепрозорий, то наверняка есть какая-нибудь, может, и завуалированная пометка в конторских книгах вашей семьи. Надо найти эту лечебницу и поговорить с персоналом.
– Сделаю, тотчас же, – кивнул Данилов. А потом, чуть замешкавшись, покраснев, тихо спросил: – А что с вашим помощником? Все говорят, он застрелился.
– На моих глазах, Гриша, – так же тихо ответил Бриедис, повернув голову, чтобы глянуть, не рядом ли сестра милосердия. И, убедившись, что ее нет, коротко поведал о том, что произошло в квартире Гурко.
– Получается, что тот монстр, пивший кровь нашей учительницы, – ваш помощник? – едва слышно, с ужасом проронила Соня, прижав ладони к лицу. – Полицейский?
– И да и нет. Они оба. Прежде господин, а потом и слуга, когда для господина Камилла перестала быть полезной. Гурко был назначен полицией следить за порядком в поместье. Все боялись, что Марк вернется из лепрозория. Но никто не подозревал, что Михаил Ярославович станет служить тому, от кого должен был оберегать обитателей поместья. Данилов оплатил его долги, тотчас превратив в своего преданного пса.
– О боже, он убил нашу Камиллу, – всхлипнула Соня. – Потому что… потому что она перестала для него быть полезной? Какая чудовищная бесчеловечность.
– Камилла была… больна на голову – другого объяснения у меня нет. К тому же они были все равно что сообщники. Гурко, прежде чем застрелиться, звал ее своей Макбет. Она все знала. Оставлять в живых ее было нельзя, тем более я на пятки наступал.
– Ах, бедная, бедная Камилла! – сокрушалась девушка.
– А он сознался, что выкрал ваш «смит-вессон»? – спросил Данилов.
– Сознался.
– Но почему в тот день так меня и не застрелил? Ведь он вернулся. И лишь подбросил в портфель оружие?
– А где был ваш портфель в ту ночь? – спросил Бриедис, улыбнувшись одним уголком рта.
– В маменькином кабинете.
– Там, где вы крепость соорудили? Для отвода глаз?
– Да. – Гриша не мог взять в толк, к чему клонит пристав.
– А вы сами где схоронились?
– В… в людской.
– Вот и ответ, почему он вас не обнаружил, а нашел только ваш портфель, Данилов.
Бриедис, посчитав объяснение исчерпывающим, вернулся взглядом к Соне, выдавив мученическую, но совершенно искреннюю улыбку, словно исполнил свой долг и теперь мог позволить себе удовольствие беседовать с барышней.
– Я знаю, как Дракула выкачивает кровь, – выпалила она. – Из артерии под языком!
Пока Арсений лежал в госпитале, Соня не сидела сиднем и на вечере вручения свидетельств поведала Даше, что в Риге орудует настоящий Дракула, который не оставляет следов на теле жертв. И та, поразмыслив со свойственной ей медлительностью, пробежавшись мысленно по всему анатомическому атласу, предложила Соне искать под языком.
– Мягкие слизистые – единственное место, где ранки регенерируют быстро. А под языком проходит глубокая артерия, она широкая и довольно хорошо видна. М-м, запамятовала, как будет на латыни, но Даша говорила. При известном мастерстве тонкую иглу вогнать в нее не составляет труда. И кровь будет бить толчками, и быстро очень, ведь это артерия. Но только если жертве не наскучит некоторое время находиться с открытым ртом, – поведала Соня Бриедису, заставив его испустить жалобный стон. – Она готова сама обследовать тело Камиллы.
– Соня… – Пристав побелел, приподнялся на локте и перегнулся через край кровати. Подлетела сестра милосердия, верно, предположив, что больного вновь начинает мутить. Тот поднял руку, останавливая ее, отдышался и опустился обратно на подушки. А потом холодно попросил говорить с визитерами еще минуту. Тон полицейского чиновника сработал быстро, и сестра ретировалась.
– Соня, вы же дали обещание, – взмолился он.
– Вы ведь не предупредили, что готовитесь нас так напугать, – тотчас парировала девушка. – Это тоже нарушение обещания! Нельзя было так пугать. Он вас чуть не убил. Послушайте, у вас нет хорошего прозектора, а Даша готовится в Петербург на женские медицинские курсы, она провела шестьдесят девять вскрытий, она настоящий профессионал.
– Ну что вы сочиняете, какие еще шестьдесят девять вскрытий в девятнадцать лет!
– Ей двадцать один, – поправила Соня. – Я вам сейчас скажу такое! Это не все знают, но Финкельштейн в своей дочери давно талант разглядел, медицинский, он ее сам многому обучил и водит в анатомический театр. Даша просто гений! Она два года гимназии пропустила, но в эти два года усиленно занималась дома. И у нее теперь не так много времени, уже середина июня, дни на исходе, в следующем месяце она едет в столицу, подавать документы. Тело Камиллы еще в морге…
Бриедис уже слушал внимательней, а Соня в душе ликовала, что смогла хотя бы заставить его призадуматься.
– Тело Камиллы еще в морге, – повторила рефреном она, подражая оперным духам.
В эту минуту сестра милосердия подбежала к кровати пристава, сообщив, что явился надзиратель Ратаев, спрашивает, не пришел ли Бриедис в сознание, – какое-то очень важное сообщение.
В палату, вышагивая бодрым строевым шагом, вошел поручик Ратаев, который был переведен в полицию в позапрошлом месяце. Вместе с Гурко он ходил делать обыск квартиры Камиллы Бошан. Нынче его оставили во втором городском участке за главного. Мальчишке было едва за двадцать, служил он чуть больше месяца и с трудом скрывал смятение, всякий раз, как случалось в части что-то значительное, прибегал в госпиталь, чтобы просить совета у пристава, но, находя того без сознания, в том же смятении убегал обратно.