Кап-кап
И все же, зачем он здесь? И почему не помнит, как сюда пришел? Бутылочка «Вдовы Клико» – может, дело в ней? Он собирался распить шампанское вдвоем с Юленькой в ванне,
(если ванна не окажется занятой) и решил проверить… что?
Опять вопросы. Сплошные вопросы. Дмитрий Олегович Бобков, антиквар и директор, в последнее время превратился в один большой вопросительный знак. О чем он и собирался поговорить сегодня с Юленькой, а сам стоит на пороге собственной ванной, совершенно не понимая, как и зачем здесь оказался. Можно было бы поинтересоваться у Лже-Дмитрия,
ты что-то видел
но этот буффон всегда пропадает в самые ответственные минуты.
(а что ответственного в этой минуте?)
У директора запершило в горле, он слабо, почти беззвучно прокашлялся.
Взгляд Дмитрия Олеговича вдруг остановился на дверной ручке. Сердце забилось быстрее, он сглотнул прелый ком, поднявшийся к горлу. На золоченой дверной ручке «помывочной» Дмитрий Олегович обнаружил небольшой прилипший кусочек горчицы.
(ты что-то видел, что-то очень нехорошее)
Ну и что! Это ничего не значит. Он сейчас готовил мясо, и… Конечно, это может значить все что угодно. В том числе и то, что он уже побывал там,
(внизу?)
внутри, побывал в ванной комнате и что-то там видел. А потом вышел.
Директор быстро облизал губы, они сделались очень сухими. Наверное, все же что-то случилось, и…
– Надо туда войти, – проговорил Дмитрий Олегович осипшим голосом. Верхний краешек прилипшей горчицы был смазан, явно следы пальцев, которые поворачивали ручку. Получается, у него проявилось что-то вроде лунатизма, и он совершает сомнамбулические прогулки по собственному дому, ничего о том не зная.
«Верно, кацапчик! – подал наконец голос Лже-Дмитрий. – Правильно замечено. Только одного ты не догоняешь. Так и не понял: в минуты, которые ты называешь „ответственными“, пропадаешь ты, я-то остаюсь и, к примеру, прекрасно знаю, что сейчас происходит за дверью».
– Что происходит? – слабо проговорил Дмитрий Олегович.
(внизу, в глубине?)
Тишина. Мрачный комизм ситуации очевиден: вот так стоять посреди собственного дома, вымаливая ответы у самого себя. Что ж, мы уже привыкли к таким штучкам.
Тишина. Лишь далекий маятник часов. И что-то такое внутри…
(а любопытство кошку сгубило)
(кто-то закрыл шторку ванной)
Надо туда войти. Нет там ничего плохого. Ну, не Серый же волк из детской сказки!
Директор пристально уставился на дверь. В глазах у него появился алчный огонек. Плохого там нет ничего… Большой палец правой руки вновь потянулся к линии губ. Вот губы разомкнулись…
– Т-с-с-с, – протянул директор. В следующую секунду он уже, испуганно озирался, словно его могли застукать за чем-то непристойным. – Т-с-с, все в порядке.
Директор издал непривычный низкий звук: то ли вздох, то ли стон. Конечно: его не сожрут, не укусят, но, возможно… поцелуют.
Глупости!
(кто-то закрыл шторку ванной)
Глупости. В зеркалах всякое мелькает, мало ли что привидится.
– Т-с-с-с, – прошептал директор, почти заставив себя не слышать прозвучавшей в голосе мольбы, – тс-с-с…
Надо туда войти. Там ничего нет. Конечно надо! Пока фантом страха не превратил его, еще недавно светского льва, антиквара и директора, в окончательно сбрендившего старика. Это его дом, его собственная ванная. Он должен убедиться, должен проверить, потому что там действительно ничего нет.
– Это моя жизнь! – с нажимом произнес Дмитрий Олегович. Его пальцы бодро потянулись к дверной ручке и в последний момент… повисли в воздухе.
Директор поморгал.
Ну вот она, золоченая ручка, ее осталось лишь повернуть, толкнуть дверь и
(мосты будут сожжены)
убедиться, что все в порядке. Все это ты проделывал уже не раз.
(кошку сгубило. И только ли любопытство, только ли оно?)
Директор снова облизал губы. Золоченая ручка выглядела очень заманчивой. Способной разом разрешить все проблемы и ответить на все вопросы.
Если только ответы не окажутся намного хуже вопросов. Что-то он слышит там, за дверью, какие-то еле различимые беззаботные голоса, словно кто-то все еще по ошибке принимает ванну и не прочь, чтобы директор присоединился к общему веселью…
(любопытство кошку поцеловало)
Что-то холодное беглыми пальцами опустилось по спине Дмитрия Олеговича, деликатно нажало на копчик, двинулось ниже и внутрь, заставив ноги моментально ослабеть. Неизвестно, как там с зазеркальем, и может ли Серый Волк выбраться из детской сказки, только, похоже, встреча с ним будет несколько необычной.
(– Бабуська, бабуська, а посему у тебя такие больсие глазки?
– Внуче-е-нька, – маразматический голос, – внученька, это чтобы тебя лучше видеть.
– Бабуська, бабуська, а посему у тебя такие больсие ушки?
– Внуче-е-нька, это чтобы тебя лучше слышать.
Бабуська! А посему у тебя такой больсой ротик?
– Внученька, – голос становится более осмысленным, в нем даже появляются нотки укоризны. – Внученька! – со строгой деловитостью. – А ты член-то у дедушки видела?!)
Дмитрий Олегович нервно хихикнул, но приступ шального веселья быстро прошел. Директорские губы растянулись в капризном росчерке: Серый волк, не Серый волк… Только там кто-то есть. Кто бы это ни был, он сейчас там.
Дмитрий Олегович почувствовал, как весь покрывается гусиной кожей, а волосы на затылке начинают шевелиться. Плеск? Его пальцы, с гибельной решимостью, словно против воли, потянулись к дверной ручке, сомкнулись на ней и плавно повернули. Легкий сквознячок потянул из образовавшегося проема. Нащупав выключатель, директор утопил его, одновременно приоткрывая дверь:
– Кто здесь?
(видел в свой последний визит, а потом вышел, запустив в рот большой палец правой руки)
От звука собственного голоса директор клацнул зубами, и в паху сковало так, что он не смог бы сделать и шага. Сам голос показался больным, словно треснувшим пополам и совсем чужим.
В «помывочной» никого не было.
Директор в оцепенении стоял на пороге и слушал, как бешено бьется его сердце. Затем кивнул и решил сделать шаг вперед. Все зеркала, все стеклянные поверхности оказались протертыми домработницей со скрупулезной добросовестностью – в них отражалась лишь стерильная чистота, повисшая в воздухе.
(видел. В зеркале она была. Ванна в зеркале казалась наполненной какой-то темной, пропахшей тиной водой. И она всплыла. Лицо… Всплыла из глубины.)
Прикусив до крови губу, Дмитрий Олегович бросил косой взгляд на ванну – обрамление из темно-зеленого мрамора было сухим, бутылочки с экзотическими солями, веточка кораллов, настоящие морские губки и серебристая чаша с кусочками мыла Luch ручной лепки – все было на своих местах. Даже шторка оказалась открытой. В белоснежной ванне, разумеется идеально чистой, директор не обнаружил ни капли влаги.
Дмитрий Олегович снова кивнул и решил сделать еще шаг. В большом полукруглом алькове разместился туалетный столик, раковина и шкафчик из красного дерева, но даже в нем вряд ли кто смог бы укрыться. Если только в парилке, прикрытой дверцей из матового стекла.
Прихватив большой хрустальный штоф с одеколоном, будто это было самое грозное оружие, имеющееся в доме, директор двинулся в парилку.
Его шаги сухим разваливающимся эхом отражались от зеленого мраморного пола, красного дерева, строгих пилястр, от всего этого неоклассического великолепия, в котором так чувствовалось мужское начало.
В парной кабинке никто не прятался. Словно в насмешку, на деревянной скамеечке лежал забытый с прошлого раза кусок натуральной старорежимной пемзы.
– Ну где же ты, сука? – вдруг устало выдохнул Дмитрий Олегович, глядя на пемзу, совершенно сухую и безвредную. – Где? Юленька права: где ты, безмозглая шлюшка? – Внезапно и обескураживающе расставленные точки над «i» стали последней каплей, но остановиться он уже не мог. – Нет тебя! Выкусила? Член у дедушки видела?! Я не виноват. Нечего так гонять. Нечего летать с мостов!
(видел. Как она всплыла. Длинноногая блондинка)
И тут дверь в «помывочную» закрылась.
Дмитрий Олегович вздрогнул, не сразу сообразив, что дверь закрывается автоматически, он сам недавно переставил рычажок пружины на самый медленный режим.
Но дело было не в этом.
Неожиданно странно изменился воздух, а потом Дмитрий Олегович почувствовал босыми ногами, каким невозможно холодным сделался подогреваемый пол помывочной. Снова плеск? Теперь это уже неважно. Его мошонку сковали ледяные металлические клещи, потому что с конечной, животной достоверностью директор понял, что то, чье присутствие он чувствовал несколько минут назад за дверью, чем бы оно ни было, находится здесь. У него за спиной.
Кровь в жилах застыла, словно превратилась в серебряные сосульки, и эти ледяные клещи еще чуть-чуть повернули. Темной шершавой волной что-то поднялось снизу, от подкашивающихся колен. Директор вжал голову в плечи, изо всех сил пытаясь не поворачиваться…
Он обернулся. И увидел.
Женщина за его спиной вставала, выбиралась из ванной. Мутно-коричневая вода струйками стекала с нее на мраморный пол. И даже беглого взгляда хватало, чтобы понять: она давно мертва.
Крик не вышел горлом Дмитрия Олеговича, хотя сердце его чуть не остановилось. Челюсть задвигалась, будто ему не хватало воздуха и одновременно он пытался что-то прожевать. Директор отшатнулся, но, наткнувшись на холодную мраморную колонну, всхлипнул и почему-то на мгновение зажмурился, успев подумать лишь о том, что если откроет глаза и ничего не изменится, он просто умрет.
Когда его глаза открылись, покойницы не было на прежнем месте.
Она шла к нему, почему-то по кругу и не сводила с него застывшего взгляда. Ее груди покачивались из стороны в сторону; и их также не пощадили пятна разложения.