Дед прищурился и поднял указательный палец – в этот момент все Михины подозрения насчет маразматика выглядели более чем убедительно.
– За экраном видел когда, блядун-красавчик? – вопросил соломенный, а Миха-Лимонад отказывался верить собственным ушам. – В телевизоре иль где в кино? За экраном – пусто. А когда нет изнанки, ничего и нет, – дед развел руками. – Все – пиздец! Ни там – ни здесь.
Миха покачал головой:
– Для меня это слишком сложно, – он ухмыльнулся. – Слов много непонятных.
И тогда дед еще выше поднял поясняющий перст, и по закону жанра должна была сверкнуть молния, превращая соломенного в самую экстравагантную версию свирепого пророка, встречающуюся на автобанах вокруг Москвы.
– Слушай, пиздовертыш! – промолвил он. – Глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу. – Дед сделал внушительную паузу, а потом расстроено причмокнул. – Вот на этой хуйне все и держится.
– Что держится? – автоматически переспросил Миха.
Дед развел руки в стороны, словно собираясь танцевать гопака:
– Да, все это ебливище вокруг, – радостно резюмировал он и совершил характерный жест руками и тазом, что тут же придало ему вид мелкого пса-мерзавца, облюбовавшего хозяйскую ногу. – Мужья и жены, зверье, гады во мгле, камни очень любят звезды, а минералы – лед, ворон и дуб, береза и песня дудочки, чертополох, и снова парни и девки, хороводы и вода-водица в тайную ночь… Слушай – может, поймешь в чем отличие пениса от фаллоса.
– Иди уже, – осадила соломенного бабка и пояснила Михее: – Парацельсом увлекся в последнее время. Совсем, старый дурак, рехнулся.
– Кем? – оторопел Миха-Лимонад и снова засмеялся. – А с чего он столько матерится?
– Он не матерится, – бабка пожала плечами, и Михе показалось, что она взглянула на него с сожалением. – Он отцуется.
– Отцу… чего? Отец, что ли? Ну, вы… – Миха смахнул смешливую слезу. – Ладно. Понял. Буду знать.
– Ебать тебя носком: небесполезное знание, – вставил дед. И вдруг повторил: – В нем совсем нет тени. Она сможет видеть его только твоими глазами. Избавься от тени – слушай песню сестры.
– Иди уже! – махнула на него бабка.
– Это уже какой-то Гребенщиков! – расхохотался Миха.
Пора было ехать. Миха повернул ключ зажигания.
– Ну, пока вам, – с сожалением сказал он старушке-заправщице.
– На-ка тебе от деда моего подарок, – отозвалась та, протягивая Михе-Лимонаду крохотный пакетик.
– Это что? Памятка матершиннику? Оц… отцу…
– Еще чего! Тайные слова захотел, – перебила его бабка. – Это тебе свирелька на память. Сам же про дудочку пастушка вспомнил. Свирелька. Чтоб про свою не забыл в дальней дороге.
– Какую свирельку? – спросил Миха.
– Такую! – старушка развела большой и указательный пальцы не больше, чем на сантиметр. – Малюсенькую.
Соломенный снова захихикал – видимо, любое упоминание продолговато-конических предметов вызывало в его воображении лишь шуточки конкретно-урологического толка.
– Повесишь на ключ, – подсказала старушка. – Презент.
– Спасибо, – Миха взял подарок. Это был брелок в запаянном полиэтилене, скорее всего китайского производства. Миха-Лимонад в третий раз подумал, что хозяева бензоколонки действительно молодцы.
Миха выехал на дорогу. Посмотрел в зеркало заднего вида. Огонек в ночи исчез, должно быть, скрылся за поворотом.
Мир вокруг спал. Лишь свет фар выхватывал куски пространства из густой тьмы. Миха-Лимонад курил «Галуаз» и думал о странных вещах. Уже много ночей подряд он видел во сне море. И ощущение того, что всем им сулил вначале мир, накатило внезапной волной. Наивное и свежее, как утренний дождь, обещание радости, и долгий великолепный путь, полный опасностей, от которых можно погибнуть, но невозможно устать. Куда сбежали эти четверо мальчишек? Иногда Михе-Лимонаду казалось, что они пропали вместе с Буддой. Миха видел во сне море, похожее, как две капли воды, на море его детства, но в то же время совершенно другое; это было удивительное знакомое место, только во всей географии своей дневной жизни Миха-Лимонад не смог бы определить его местоположение. Там были ответы. Ответы на все вопросы, много лет назад вынесенные взрослеющим сознанием на периферию. С каждой ночью он, как в детстве, подходил все ближе к разгадке, но, как это всегда бывает, в последний момент просыпался. Счастливым и ничего не знающим.
– Странная заправка, – проговорил Миха. – Или странные таблетки, – добавил он, поглядывая в зеркало и пытаясь рассмотреть кого-то явно несуществующего на заднем сиденье своего автомобиля.
Ни там – ни здесь
И тут Миху осенило:
– А ведь я ей ничего не говорил про пастушка со свирелью, – произнес он, глядя во тьму перед собой. – Ни про какие дудочки не говорил!
Миха быстро извлек из кармана брелок-подарок соломенного деда, порвал зубами полиэтиленовую упаковку. Включил свет в салоне, пригляделся. Никаких привычных для рекламной продукции названий фирмы или адреса в Интернете он не нашел. Брелок был дешевенький, скорее всего, и вправду китайский; собственно говоря, открывашка для пивных бутылок. И украшал его лишь один рисунок. Забавный козлоногий человечек с рожками, – такими в детских учебниках по истории изображали то ли сатиров, то ли фавнов, – приплясывая, играл на дудочке-свирельке. Миха повернул брелок – собственно говоря, это была не совсем дудочка. Миха смотрел на брелок, а впереди уже появились огни ярко освещенной трассы.
– Забавно, – хрипло произнес он.
Козлоногий играл на флейте. Инструмент оказался небольшим. И хоть неведомо, что там пытался изобразить неизвестный китайский художник, флейту вполне можно было принять за piccolo, флейту-малышку.
– Забавно, – повторил Миха.
свирельку чтоб свою не забыл в дальней дороге
малюсенькую
И нога Михи-Лимонада незаметно, то ли случайно, то ли вообще против его воли, втопила педаль газа в пол. Бумер начал ускорение.
В этот момент кортеж крупного правительственного чиновника уже приближался к перекрестку, где дорога, по которой гнал Миха, пересекалась с Рублевским шоссе.
– Ну никаких гарантий, – пробубнил лейтенант дорожно-патрульной службы Свириденко, глядя на ночную трассу.
Некоторое время назад он получил повышение, и его перевели сюда, на элитную магистраль. Только Свириденко не знал, как относиться к подобному повышению. С одной стороны, вроде престижно, но с другой – здесь не особо-то разживешься. Даже в часы пиковых нагрузок автомобили шли ровным спокойным потоком, и никому в голову не взбредало совершить запрещенный маневр или нарушить скоростной режим. Здесь была словно другая страна, попав сюда, соотечественники забывали про лихость и удаль, испорченные нервы, комплексы и наплевательство на ближних; здесь, на этой дороге, никто не знал, сколько у кого бабла, и подозревал за каждым любые возможности. Свириденко думал, что из-за страхов, вызываемых подобными подозрениями, люди и создали законы. Здесь, на Рублевском шоссе, складывался замечательный ответ на вопрос, кто мы – Европа или Азия? И ответ этот лежал не в ментальности или духовности, а в количестве бабок и возможности тратить их с удовольствием и достоинством. Это любопытствующий лейтенант Свириденко, увлекающийся Интернетом, и записал в своем блоге. «На Рублевском шоссе соотечественники, словно попав в иное магическое поле, превращались в законопослушных вежливых европейцев, доброжелательных, улыбчивых, позитивных. Ведь вежливость, терпимость и взвешенное милосердие, облеченное в форму благотворительности, дают несравненно большее ощущение власти, чем пустая, голая деспотия». Так что здесь не особо-то разживешься, точнее, вообще не разживешься, и тогда мотивация стояния на ночной трассе становится более чем туманной.
– Никаких гарантий, – вздохнул Свириденко, погружаясь в сладостные мечтания об ожидающем дома выходе в Интернет.
Кто бы мог подумать, что через несколько минут начнутся события, которые вполне окупят стояние лейтенанта Свириденко на пустынной трассе и с лихвой заменят ему общение с Интернетом, по крайней мере, в эту ночь.
Кортеж двигался на очень большой скорости. Впереди, включив сигнальные огни и «трещотку», бежал милицейский «Порше-Кайенн» сопровождения, за ним следовали черный лимузин и два тяжелых джипа охраны.
– И не спится людям по ночам! – пробубнил Свириденко, хотя все, что от него требовалось, – это вытянуться по стойке «смирно» и отдать честь, сопровождая колонну разворотом корпуса. Что, собственно говоря, он и собирался сделать в самом, что ни на есть, ближайшем будущем. Однако даже этому столь простому намерению не суждено было осуществиться. Какой-то идиот, заметил лейтенант краешком глаза, гнал к перекрестку с не меньшей скоростью, чем правительственный кортеж, явно не собираясь останавливаться. Это напоминало компьютерную игру «леталку», где самолеты решаются на таран.
– Вот мудило из мультика! – вспомнил Свириденко. – Гонки устроил! Раньше, что ль, решил проскочить?!
«Остановиться! Пропустить колонну!» – строго прозвучало из громкоговорителя «Кайенна».
Дальше случилось то, что лейтенант Свириденко видел лишь в кино и совсем не ожидал лицезреть на правительственной трассе.
Черный Бумер, – цепким и опытным глазом лейтенант сразу определил марку, – игнорировал властный приказ. Не снижая скорости, автомобиль вылетел на Рублевку и вклинился в кортеж. Перепуганный Свириденко все же успел по достоинству оценить мастерство водителя: за рулем Бумера, бесспорно, сидел асс – короткий стонущий визг тормозов, машину почти не занесло, лишь чуть качнуло, и BMW вписался в крохотный зазор между милицейским сопровождением и несущимся на огромной скорости лимузином.
– Мать моя женщина! – очумело протянул Свириденко, глядя на приближающуюся и видоизмененную колонну. Вроде как отдавать честь в этой ситуации более чем нелепо. А что же делать? Делать-то теперь что?! Ну никаких гарантий! И рука лейтенанта Свириденко на всякий случай сама пошла под козырек.