– А я вот ключи забыл. Приходится куковать на лестнице.
– А-а, – протянул Джонсон. – Бывает.
– Знаешь, извини, что невольно подслушал. – Незнакомый мальчик мотнул головой на дверь Джонсоновой квартиры, где скандал разгорался с новой силой. – Но… твоей вины в этом нет.
– Ты о чем? – сконфузился Джонсон.
– Еще раз извини.
Светловолосый мальчик, казалось, теперь был смущен еще больше:
– Это она из страха говорит. Но ты ни в чем не виноват. И на самом деле она так не считает. Я думаю, твоя мама любит тебя. И папа тоже.
Джонсон открыл рот – он даже не успел удивиться, – и вместо нормальной реакции почему-то спросил:
– Думаешь?
– Ага.
– Хотелось бы верить. – Удивление наконец настигло Джонсона, но вместе с ним пришло нечто другое, похожее на неожиданное и потому тем более необъяснимое доверие. – Хоть порой оснований для этого все меньше.
– Хочешь шоколадного печенья? – предложил светловолосый. – У меня еще осталось.
– Давай, – согласился Джонсон. – О! Финское?!
– Ага… А ты – новенький? Да? Вы недавно переехали.
– Так точно, – подтвердил Джонсон. Печенье оказалось очень вкусным, и все напряжение быстро стало улетучиваться. – Я б тебя домой пригласил, чтоб тут не сидеть, – Джонсон развел руками – стены подъезда были исцарапаны разными надписями, и пахло кошками. Джонсон посмотрел на свою дверь и вдруг с оторопелой веселостью добавил, – но там поле битвы. Так что тут лучше.
– Ага. Это точно.
Они переглянулись, и в следующую секунду оба хихикнули.
– Продержимся на печенье, – сказал светловолосый.
За Джонсоновой дверью что-то загрохотало, возможно, посуда.
– Ого! – с экзальтированной невозмутимостью, словно Багз Бани, свихнувшийся мультяшный заяц, произнес Джонсон. – В ход пошла тяжелая артиллерия.
Оба снова заговорщически переглянулись. Когда за дверью была выдана очередная порция грохота, светловолосый, не меняясь в лице, поднял руку с выставленным указательным пальцем:
– О! Извини, но… По-моему, это залп реактивных минометов.
– Думаешь? – удивился Джонсон. – Неужто «Град» подоспел?!
Они еще доли секунды таращились друг на друга и теперь уже заржали так, как могут смеяться лишь дети – с жестоким безразличием к усталому, рушащемуся глупому миру взрослых. В детстве так бывает – церемониями и деликатностью люди обставляют свои отношения значительно позже.
Снова грохот… Оба буквально покатывались с хохоту, и где-то в середине этого смеха они стали друзьями.
– Игорь, – Джонсон протянул светловолосому руку.
Так он познакомился с Буддой. Так началась одна из лучших мальчишеских дружб. В тот же день Будда представил своих друзей: долговязого, несколько нелепого и очень верного Ваню Лобачева по прозвищу «Икс» и Миху, в котором тогда одновременно и без всяких противоречий уживались до одури здоровая веселость и хрупкая, почти болезненная восприимчивость, за что его иногда дразнили «Плюшей».
Их стало четверо.
Джонсон вышел в зал своего пустеющего к закрытию ресторана. Сегодня он ничего не ел – «слегка разгрузочный день», как он это называл: лишь много воды и 200 граммов орешков кешью. Джонсон привык к таким полуразгрузкам и не испытывал дискомфорта. Ему требовалось кое-что проверить, и когда он думал об этом, еле ощутимый холодок пробегал у него по спине.
– Эх, Миха-Миха, – почти шепотом произнес Джонсон. – Что ж ты задумал?
Скандалы родителей не прекращались, то затихая, то разгораясь с новой силой.
Как-то Джонсон позвал в гости Будду включить макет электрической железной дороги производства ГДР. Это были модели настоящих локомотивов и вагонов, выполненные в масштабе 1:87 с сохранением мельчайших подробностей. А еще были стрелки, семафоры, станции, мосты и туннели, и все это работало, надо было лишь пустить ток.
– Этот масштаб называется «Аш-ноль», – пояснял Джонсон, указывая на коробку, где значилось «Н.0», – ширина колеи 16 миллиметров. Самые прикольные – это паровозы, смотри, у них даже шатуны на колесах крутятся.
Будда смотрел, как зачарованный. Он влюбился в эту железную дорогу буквально с первого взгляда.
– Вот трансформатор, – подсказал Джонсон. – Бери, сам управляй.
Будда повернул ручку реостата – маленький паровозик потащил свои вагоны в горный туннель. У Будды загорелись глаза; Джонсон решил, что именно сейчас может задать свой вопрос. И упавшим голосом слабо промолвил:
– Как ты думаешь, они разведутся?
Будда по-прежнему смотрел на бегающие по рельсам игрушечные составы. А потом выражение безграничного счастья стерлось с его лица.
– Да, – тихо кивнул он. И помрачнел, выглядел виноватым.
Пауза длилась недолго. Тяжесть и печаль тоже неожиданно ушли из взгляда Будды:
– Да, к сожалению. Но это ничего не значит. Каждый из них все равно будет любить тебя.
Джонсон вздохнул.
Будда наконец повернулся к нему:
– Так даже будет лучше для них, – с робкой улыбкой сказал он. – Для всех. Они успокоятся и сохранят больше, чем потеряют. Не грусти.
Джонсон всхлипнул и пожал плечами, проговорив «ладно», словно суровый вердикт был окончательным и бесповоротным. Он почему-то знал, что так оно и есть.
Через девять месяцев его родители развелись.
В тот каникулярный день они слонялись по центру. Сходили в «Ударник», а потом решили навестить парк Горького. Они шли по Крымскому мосту, и Икс уже некоторое время рассказывал, что какой-то пьяный студент МГИМО (уж почему был выбран именно этот ВУЗ, так и осталось на совести Икса) на спор прыгнул отсюда, прямо с середины моста, с самой высокой точки. Икс подошел к парапету, ухватился руками и перевесился через перила.
– Ты что? – Будда побледнел, он даже боялся подойти к краю. – Улетишь сейчас.
Икс оглянулся, и все еще свесившись, посмотрел на Будду:
– А ты че, высоты, что ли, боишься?
– Ну… – замялся тот.
Икс перегнулся еще ниже, Будда зажмурил глаза.
– А-га-а! – заверещал Икс. – Смотрите: высоты боится!
– Ничего я не боюсь, – отмахнулся Будда.
– Ну, подойди сюда.
– И подойду!
– Ну?
– Я… – Будда снова побледнел.
– Говорю же, – Икс теперь оторвал от земли ноги. – А мне вот по фиг.
– Там же вода холодная, – пролепетал Будда.
– А-га-а! И высоко!
– Хорош, балбес! – встрял Джонсон. – Не заставляй людей волноваться. А то мы тебя сами сбросим.
– О! Еще один ссыкун! – ухмыльнулся Икс.
– Сказал тебе, завязывай! – поддержал Миха, – Гастелло хренов, Икар недоделанный.
– Чего наехали-то?
– И ваще, только козлы давят друзьям на больные мозоли, – разъяснил Джонсон. – Пошли отсюда! – добавил он, увлекая за собой Миху и Будду. – Не будем мешать бешеному парашютисту.
– Да, ладно, чего вы? Чего вы – я пошутил! – до Икса наконец дошло, что он перегнул палку. – Хорош вам…
Будда остановился.
– Подождите! – Он с обидой посмотрел на далекую, темную и холодную воду Москвы-реки, и зрачки его расширились от страха. – Икс прав. Сколько здесь? – голос Будды упал до почти хрипа. – В высоту?
– А что? – спросил Джонсон.
– Нет, правда, сколько?
– Метров двадцать будет, – прикинул Миха.
– Двадцать, – завороженно повторил Будда. – Немало. Да… Ну что ж – я прыгну отсюда. Двадцать – так двадцать.
– Чего?!
– Прыгну с самой середины, – сказал Будда окрепшим ровным голосом. – Не на спор, а просто так.
– Ну, да! – тут же выпалил Икс. – Рассказывай…
– Совсем рехнулся? – поинтересовался Миха у Будды, а Джонсон с укором посмотрел на Икса.
– Я, правда, очень боюсь высоты, – Будда поморщился. – Это правда – очень боюсь.
– Бывает, – развел руками Джонсон.
– Мы никому не скажем, – попытался загладить вину Икс и добавил в своей неподражаемой манере, – не бзди!
– …и всю жизнь боялся, – продолжил Будда. – Это, наверное, врожденное. И если не вы – мои лучшие друзья, то… Словом, Икс прав – я буду прыгать. С этим давно надо было что-то делать. Прыгну отсюда. С самой середины.
– Прекрати.
– Спорим? – весело, но не без вызова произнес Будда.
– Ты же сказал «без всяких споров».
– Неважно!
– Когда? – недоверчиво и уважительно поинтересовался Икс и тут же пожалел о своем длинном языке – и Миха и Джонсон были готовы испепелить его взглядами.
– Через триста шестьдесят пять дней, – не задумываясь, ответил Будда. – То есть не позднее, чем через год.
– Слушай, ты это самое… – попытался замять дело Икс.
– Только научусь. И… сейчас-то уже холодно.
– Икс, ты тупой! – процедил Джонсон.
– Да, он тупой, – ухмыльнулся Будда. – К тому же от стыда красный, как рак. А я отсюда прыгну! – Будда засмеялся, да и все уже улыбались. – Икс, ты тупой красный рак!
Миха покачал головой:
– Хорошо. – Он вздохнул, глядя в глаза Будде и убеждаясь, что тот не шутит. – Еще один бешеный парашютист. Придется мне научить тебя прыгать.
Следующим летом Миха сдержит слово. Но Будда так и не прыгнет с середины Крымского моста. Ему не будет отведено 365 дней.
Вечером того дня Джонсон узнает, что его родители сегодня развелись.
Вмешиваешься
Они развелись, и от папы-флейтиста у Джонсона остался инструмент, который он всюду таскал с собой. Кстати, эта флейта-piccolo также в свое время была яблоком раздора. Когда импозантный, куртуазно-вальяжный «фатер» на пикниках развлекал своей игрой офицерских жен, вечерами мамочка закатывала ему сцены ревности.
И сейчас, выйдя в зал опустевшего ресторана, Джонсон думал об этой флейте.
– Эх, Миха-Миха! – снова вздохнул он и забросил в рот несколько жареных кешью.
Он думал о флейте и еще вспоминал один из дней того лета, когда Будда потряс их, потому что все возвращалось, и это надо было как-то связать.
Две утонувшие девочки