Если прежде борцы смотрели на мальчиков с удивленным любопытством, – так, должно быть, матерый волк смотрел бы на атакующего его той-терьера, – то теперь все трое смеются. Кроме Тани.
– Ребята, идите отсюда! – говорит она. – А то хуже будет!
– Хуже уже не будет, – огрызается Миха. – И вы это знаете. Вы все!
– Я не пойму, ты смелый или больной? – наконец произносит борец. – А? Оборзел, что ли?
– Верните майку, и мы уйдем! – мямлит Икс.
Борец вздыхает, его мышцы чуть напрягаются. Таня отстраняется от него.
– Приди и сними, – холодно предлагает борец, и глаза его становятся какими-то темными. – Ну? Она ж твоя, говоришь!
Икс неуверенно кивает, однако делает шаг вперед. Теперь становится ясно, что остановить уже ничего не удастся.
Борец поднимает руки и ждет:
– Снимай, – говорит он со спокойной улыбкой, в которой все угрозы уже остались позади. – Забирай, если она твоя.
Икс покупается и как загипнотизированный кролик подходит к борцу. Словно в замедленной съемке Джонсон видит, как Икс протягивает руки к майке.
«Нам конец, – думает Джонсон и вдруг тоже ощущает безрассудную отвагу. – Ну и что, значит, будем биться». И его взгляд быстро пробегает по густой траве в поисках чего-нибудь тяжелого, какой-нибудь палки или большого камня на худой конец.
(«Как странно», – думает Джонсон в пустынной тишине своего дома: это ощущение, зародившееся тогда впервые, когда утихают все звуки, мысли, оканчиваются сомнения, и остается лишь дурманящее предвосхищение битвы, часто потом ему помогало.)
– Нет! – Миха пытается остановить Икса. – Сам снимай! – Его голос захлебывается, и он кидается к борцу.
Дальше все происходит очень скоро, словно время замедляется.
Борец сделал молниеносный выпад и мягко, раскрытой ладонью оттолкнул Миху в лоб. Но тому хватило – он отлетел назад и повалился рядом со своей сумкой. Коренастый товарищ борца повел себя более жестко: он по кошачьи мягко подпрыгнул к Иксу (Джонсон никогда не видел, чтобы люди двигались так быстро: только что он сидел, и вот уже он рядом с Иксом), и нанес ему снизу в челюсть сокрушительный удар. Икс перевернулся в воздухе, упал в траву, ударившись головой о корень чинары, и затих.
– Ты что, сдурел? – борец с изумлением смотрит на своего товарища. – Они ж дети!
Время вернулось, картинка задвигалась.
– Сволочи! – закричал Джонсон и бросился на коренастого. Тот поймал его одной вытянутой рукой, занес кулак и смачно сплюнул в траву:
– Что, борзой, тебе еще дать? Добавить?!
И тут они все услышали голос Михи:
– Оставь-ка его в покое.
И коренастому не понравилась в его голосе эта прохладная, убийственно-спокойная решимость.
– Оставь, сука, и сядь на место, если хочешь жить!
Коренастый повернул голову, посаженную на короткую мощную шею, и увидел то, что уже видел капитан сборной.
Миха держал в руках поджигу и поднес к запалу горящую бензиновую зажигалку – пламя могло вот-вот облизать фитиль. Коренастый помолчал, потом недоверчиво усмехнулся:
– Что это за фитюлька?
– Ты же видишь, что не фитюлька! – возразил Миха. – Отпусти его.
Коренастый снова сплюнул и притянул Джонсона к себе. Однако борец коротко сказал ему:
– Сядь!
То, что это не «фитюлька», стало ясно всем. И дело даже не в том, с какой любовью и тщательностью Икс вырезал и отполировывал приклад, цевье и ложе, не в том, каким продуманным оказался механизм запала, дело было в стволе – прочной стали, которая сейчас холодной черной бездной смотрела на коренастого. Любой мог дать сто процентов, что обрезанную трубу не разорвет при первом же выстреле. Скорее всего, не разорвет и при втором; вполне вероятно, что из этой штуки вообще можно стрелять.
– Прекрати это, парень, – негромко, но внятно попросил борец. – Это не шутки.
– Уже нет, – согласился Миха и добавил. – Прекращу, когда вы прекратите.
Коренастый уже отпустил Джонсона, и тот подошел к Михе и встал рядом. Икс застонал, открыл глаза, сел – Миха быстро покосился на него. Икс замотал головой, видимо, не сразу вспомнив, что случилось, потом сообразил и в ужасе уставился на происходящее.
(Позже довольный Икс с гордостью говорил Джонсону, что не зря столько провозился с самодельным оружием.)
Борец раздумывал. Никто не проронил ни звука. Наконец он сказал:
– На плохую дорожку ты сегодня встал. – Он указал на поджигу. – Ты знаешь, что за такое бывает?
– Не гони! – дерзко возразил Миха. – Я несовершеннолетний, мне ничего не будет! И потом, ты же слышал, у нас троих нервный срыв. Крыша поехала, чердак протек, – и Миха вдруг удивленно хихикнул.
– Ты позорил меня в милиции, позоришь меня здесь, – борец развел руками в стороны. – Думаешь, я тебе спущу? Думаешь, если ты еще щенок, то все можно?
– Я вам не щенок, – сказал Миха, и его голос на мгновение дрогнул.
И тут вмешалась Таня:
– Я их вспомнила, – сообщила она на удивление будничным тоном. – Это те москвичи, что подглядывали за нами. – Она чуть ли не презрительно ухмыльнулась, но потом ее немного влажные глаза заблестели, их на мгновение заволокло что-то, покорное и завлекательное одновременно. – Так, может, в этом все дело? А? – В голос вернулась присущая ему низкая хрипотца. – Может, я тебе покажу сейчас кое-что?
Таня на секунду раздвинула ноги, и мальчики увидели ее кружевные трусики, но тут же она свела ноги вместе, поднялась и неспешно направилась к Михе, не сводя с него улыбающегося взгляда. И Миха, двенадцатилетний мальчик, которому еще только предстояло узнать, что означают такие улыбки, делает шаг назад. Он уже видел эту улыбку, на фотографии, когда та изменилась, видел в их первый визит в немецкий дом.
– Вернись на место! – попытался остановить ее борец, но Таня не подчинилась.
– Не будет же он стрелять в женщину, – произнесла она своим грудным голосом. – Ну, что ты, он всего лишь малыш, которому надо кое-что другое.
И тогда коренастый, по-своему прочитав ситуацию, вскочил на ноги. Он, видимо, решил подхватить и присвоить ускользающий авторитет своего капитана.
– Да он вообще не будет стрелять, щенок сопливый! – коренастый ринулся к Михе, словно пытаясь опередить Таню. – Кишка у него тонка, у сучьего потроха!
Миха успел разглядеть, как сузились зрачки коренастого и как плавно с другой стороны двигалась к нему Таня; успел вспомнить, каким коренастый оказался быстрым и беспощадным, и вдруг, на интуитивном уровне, осознал одну парадоксальную вещь: как ни странно, единственный человек, который смог бы их сейчас защитить, – вовсе не Таня, им был человек, своровавший их майку, борец, конфликт с которым Миха счел их личным делом. И подчиняясь вспышке этой мгновенной интуиции, Миха понял, как надо действовать. Он поднес пламя зажигалки к запалу, направив ствол на трехлитровую банку с сухим вином.
Выстрел оказался оглушительным; Таня истерично завизжала, коренастый остановился, как вкопанный. Он действительно буквально врос в землю. Банка сухого вина и часть фанерного стола превратились в пыль, словно по ним ударили кувалдой. Если б Миха стоял дальше, коренастого могло зацепить, но, к счастью, картечь ушла кучно, лишь разворотив стол. От сильной отдачи Миху чуть не опрокинуло, однако он тут же отбросил отстрелянное оружие и извлек из сумки вторую поджигу. Коренастого все же поцарапало осколками.
– У меня там целый арсенал, – сообщил Миха с незнакомым ему хладнокровием и вдруг заорал, срываясь в визгливого «петуха». – Суки! Я вас поубиваю, суки!
– А ну, всем сесть! – Голос борца был совершенно спокоен, никаких истерик. – Я же сказал, вернись на место, шалава! – грубо прикрикнул он на Таню, потом бросил взгляд на коренастого. – А ты чего вскочил? Упал на место!
У Джонсона дернулась щека. Он видел, что Миха на пределе, видел, как дрожит его рука, но зажигалка опять была у фитиля.
Борец повернул голову и посмотрел на Миху. Вот так и вышло – они стояли друг против друга. У Михи заложило уши, перед глазами вот-вот все поплывет.
– Ты сумасшедший? Псих? – то ли спросил, то ли констатировал борец.
Джонсон и Икс были смертельно бледны. Коренастый и третий, сидевший, как гипсовое изваяние, и не сказавший не слова, будто был немым, напуганы не меньше мальчиков. У Михи, наконец, прекратился звон в ушах, он услышал, как кричат потревоженные птицы.
– Майку, – сказал Миха. – Майку! – закричал он, и его голос вновь сорвался.
Борец смотрел на Миху молча, угрюмо. Потом вдруг быстрым движением сдернул с себя майку и швырнул на землю.
– Да подавись ты!
И спокойно повернулся к Михе спиной, наклонился над большой спортивной сумкой с надписью «СССР». Миха кивнул Иксу, тот немедленно подобрал майку, тут же вывернув ее на изнанку.
– Вот, – сказал Икс. – Она моя. Вот моя метка, крестик, видите? Вот, я же говорил!
Борец оставил в покое сумку, посмотрел на застиранный, но вполне различимый крест, сделанный шариковой ручкой, щелкнул языком и еще более угрюмо проронил:
– Крест-мест… Откуда я знал? Я туда лезу, что ли?! – потом все же наклонился к своей сумке и извлек оттуда новенькую, «командную» футболку тоже с надписью «СССР». – Не брал я вашу майку, – с тихим достоинством сказал он. – На толкучке купил, у барыги одного. Валет, я его маму, вырву! Пятьдесят рублей… Не вор я. Понял?!
Икс стоял между Михой и борцом, держал в руках майку и не знал, что ему делать.
– Все, идите! – махнул борец. – Инцидент исчерпан. Довольны?
Миха опустил поджигу и бросил ее на землю. Он теперь знал, почему перед глазами все расплывалось. Миха посмотрел на лежащее на траве самодельное оружие и увидел на нем блеснувшую слезинку, как каплю росы или бисерину. Миха хотел отвернуться и вдруг разревелся, сразу, без всхлипываний. Слезы покатились из глаз бесконечным потоком.
Обнаружив, что грозный самострел теперь валяется на земле, коренастый моментально поднялся – не оставлять же последнее слово за сопляками! Михе было все равно.