– Ответь,– перебил его Кендаг.– Длань Света – это же гора?
– Да. Те, кто там бывал, рассказывали, что она такая же высокая, как Тенгри-Кот, но только много больше.
– В одной из наших обителей мне как-то говорили, что там живут святые отшельники.
– Не знаю,– пожал плечами Джучибер,– я ни разу там не бывал. Знаю только, что Длань Света находится далеко, за кочевьями наянкинов и таурменов.
– А ваши шаманы, что зовутся ведунами? Они что – ходят туда?
– Это ты не у меня спрашивай,– ответил коттер.– Может кто-нибудь из них и бывает там. Мне нет дела до них…
Джучибер сердито замолчал, вороша палочкой остывающие угли костерка. Стало прохладней. Он подбросил в огонь несколько щепок, которые тут же занялись. Кендаг тоже молчал, опасаясь: не коснулся ли он в разговоре какой-либо запретной темы. Он присмотрелся к коттеру, на лице которого плясали отсветы пламени. Но нет, кажется, тот сам хотел что-то спросить у него.
– Скажи-ка,– обратился к Кендагу Джучибер,– вот ты говоришь, что всё зло от ченжеров? А чем вы – тайгеты отличаетесь от них? Вы ведь тоже подбиваете нас на войну против своих супротивников. Везёте оружие в наши курени. Почитай половина всех палашей и копий сделана из вашего железа. Небось, радовались, когда мы разбили шестипалых?
От этих слов коттера Кендаг резко сел и выпрямился. Ого! Кажется, его хотят уличить в лицемерии. И кто – степной дикарь, не ведающий света божественных истин Мизирта! Кендаг не ожидал такого от дикого и простодушного, как ему показалось вначале, кочевника.
– Что же, постараюсь тебе растолковать разницу между нами и ченжерами. Мы исповедуем веру Мизирта, которая говорит, что всякий человек, неважно тайгет он или степняк, имеет своё предназначение. То, что вы верите в небо и своих духов, а мы во всемогущество Мизирта, ещё не делает нас врагами. А для ченжеров, все, кто не верует в их богов и не склоняется у подножия нефритового престола – проклятые язычники и враги. Вот потому-то мир между ними и нами невозможен. Во всяком случае, до тех пор, пока они не оставят нас в покое…
На мгновение он умолк, обдумывая следующие слова.
– Ну, а насчёт оружия скажу тебе так. Отличие состоит в том, что ченжеры вкладывают его в чьи-то руки со злым умыслом, а мы продаём его не каждому, а только тем, кто нуждается в защите. Человек, покупающий меч, не всегда стремится обрушить его на голову своего соседа. Вот так.
Окончив говорить, Кендаг отвернулся к костру. Некоторое время оба собеседника сидели молча, слушая ночь. Пустыня, окружающая их, словно дышала. В темноте чудилось шевеление чьих-то незримых крыл. Тайгет, слушая ночное дыхание пустыни, осенил себя ограждающим знаком.
– Странные всё-таки вы люди,– заметил Джучибер, глядя на мерцающие под сизоватым пеплом угли костра.– Многое знаете, многое умеете. У вас много красивых и полезных вещей. Но при всём при этом вы считаете нас дикарями, а сами готовы в глотку друг другу вцепиться из-за своих богов. Только хорошо было бы, если бы вы решали свои споры там – у себя дома, а не лезли бы в наши степи.
Бывший первосвященник Тайгетара даже оторопел, услышав сказанное молодым коттером. Тот удивлял его всё больше и больше. Но, будучи опытным спорщиком и проповедником, он тут же взял себя в руки. Он не стал торопиться с ответом.
– Наверное, ты сказал во многом справедливые слова,– вдумчиво произнёс Кендаг.– Но, если бы всё заключалось только в спорах, чья вера лучше. Пойми, в отличие от ченжеров мы не стремимся подмять под себя весь мир. Нам было бы довольно наших гор. Шестипалые же хотят покорить все земли и народы вокруг себя. Не просто покорить – а вынуть из них душу, убить мысли, выжать все соки во имя своих богов! Жаль, что ты не знаешь, как они поступили с кулбусами, чей народ изнывает под их ярмом уже более шести сотен лет, с тех самых пор как образовалась Империя Феникса. Впрочем, скоро ты сам всё увидишь и во всём разберёшься…
Когда Кендаг закончил говорить, он повернулся на бок, устраиваясь поудобнее, давая понять, что разговор окончен. Джучибер ещё некоторое время сидел в неподвижности, глядя на остывающие угли, потом он присыпал их песком и тоже стал укладываться спать.
Закрывая глаза, тайгет думал о своём спутнике. Он ощутил, что его нынешние доводы были довольно-таки неубедительны для степняка. И хотя последнее слово осталось за ним, он всё же чувствовал какую-то неудовлетворённость, если не сказать сомнение. Где-то в глубине его души рождался спор. Спор с самим собой.
[1]Ванарх – чин удельного правителя у ченжеров.
Глава 5
Ревун сидел на толстом обрубке бревна, лежащем посреди большого просторного сарая, в котором хранились заготовки для пик, копий и стрел. В руках у него был нож с коротким и широким лезвием и кусок деревяшки. Белояр резал себе новую ложку, вместо старой, у которой треснуло держало.
После того, как Ревуна выпороли плетью, ему пришлось целых четыре дня отлеживаться в одной из юрт. Хозяин, чувствуя свою вину, велел ухаживать за ним как за собственным сыном. Ревун не осуждал Чулуна за то, что тот так и не сумел сдержать данного ему слова, но и доверять перестал. А впрочем, и у своих не всегда правды добьёшься, что же говорить о чужих? Холоп, он везде холоп.
В сарае стоял густой запах смолы и древесных опилок. Недалеко от Ревуна, среди брёвен и прутьев, лежало несколько длинных суставчатых бамбуковых палок, предназначенных для изготовления пик. Иногда, чтобы занять голову и отвлечься от накатывающей тоски по родине, он пересчитывал коленца, дивясь их длине и крепости. Но их было мало, не более десятка, ибо древки из ченжерского бамбука были редкостью.
В Баргу бамбук привозили тайгетские купцы. Потому-то обычно древки копий и пик коттерские мастера изготавливали из ясеня или клёна, а на стрелы шли сосна и берёза. Сначала неошкуренные брёвна и ветки год-два сушились здесь, после чего Чулун с подмастерьями снимал с них кору, и подвешивал в кузнице у дымогона под самой крышей. От дыма древесина коптилась и приобретала крепость. Потом брёвна осторожно кололи на бруски, выбирая из них наиболее ровные, прямослойные без сучков и свили. Полученные заготовки гладко обстругивали, после чего ровняли и чистили песчаником.
Запах дерева напомнил Ревуну о его родном доме, находившимся там, где-то далеко на закат солнца, за сотни, а может быть и тысячи поприщ отсюда, в лесах на берегу тихой Званки. Вспомнился покойный дед Вышата, что учил его, совсем юного, ремеслу древодела. Отец, в простом островерхом шишаке и красным щитом, навсегда уходящий из дома, чтобы лечь костьми в степях Суходолья. И лишь лица матери он почему-то никак не мог вспомнить.
Мягкие, осторожные шаги заставили его очнуться от дум. Повернув голову, он увидел стоящую у дверей Нейву. Девушка держала в руках маленький, плотно закрытый глиняный узкогорлый горшочек.
– Я… я тут вот принесла тебе немного настоя огнецвета,– проговорила она, старательно отводя в сторону глаза и боясь встретиться с ним взглядом.
Белояр лишь коротко кивнул и, опустив голову, снова принялся резать ложку. Нейва растеряно потопталась на месте. Девушка прекрасно осознавала, что у него есть все причины не разговаривать с ней. Сначала она, а потом её отец пустили ему кровь. Причём пролили её не в бою. У коттеров платили жизнью и за меньшее оскорбление. Может быть, у его народа сходный обычай. Она не знала, что ещё может сказать ему, и потому молчание затянулось.
– Тогда с тобой поступили несправедливо. Я благодарна тебе за то, что ты избавил меня от позора. И знаю, что виновата перед тобой за всё, что произошло. Я хотела бы, чтобы ты не держал на меня сердца…
Нейва выпалила это всё единым духом, словно боясь, что её кто-нибудь перебьёт. Закончив, она с каким-то неизвестным ей доселе чувством робости ожидала ответного слова, но белояр не ответил. Он продолжал молчать.
– Ты, наверное, не знаешь,– смущённо произнесла девушка.– Отец с Чулуном решили сделать так, чтобы ты не был чужаком, а стал бы равным вольному человеку нашего племени.
Девушка бросила взгляд на белояра, дабы посмотреть какое впечатление произвели на него её слова. Однако тот неподвижно сидел, задумчиво уставившись в стену перед собой. Казалось, что он совсем не слышит её. Тогда Нейва, осторожно поставила горшочек на устланный опилками земляной пол и повернулась, чтобы уйти.
– Вольным, говоришь? – внезапно спросил Ревун.
Нейва, уже было собравшаяся уходить, замерла от неожиданности. Звук его голоса застиг её врасплох, и девушка остановилась на самом пороге. Она подивилась, какой у него звучный и сильный голос. Нейва обернулась, вскинув голову, и тут их взгляды встретились, словно клинки бойцов, сошедшихся в поединке.
Несколько долгих мгновений они глядели друг на друга и Нейва вдруг ощутила, что её как будто затягивает и она тонет в глубине этих больших серых глаз. Она не выдержала и первой отвела взгляд в сторону. Её щёки залило румянцем.
– Яз знаю, что ты приносила мне мазь, когда я был болен,– проговорил Ревун, вновь опуская голову. Он сам смутился не меньше Нейвы.– Спасибо…
– Ты не должен меня благодарить,– ответила девушка.– Это я ведь должна молить Небесную Рысь о твоём благополучии. Не наскочи я тогда на тебя, кто знает, чем бы всё для меня обернулось. Ты спас не только меня, но и мою честь. Мой отец тоже благодарен тебе за это, хотя ему пришлось поступить с тобой так не справедливо…
Выговорившись, она снова уставила глаза в пол, перебирая пальцами край одежды. Ревун тоже молчал, вертя недоделанную ложку в руках.
– Ты сказала, что твой отец с Чулуном что-то решили насчёт меня? – наконец натужно произнёс белояр.
– А-а, да. Я совсем забыла,– оживилась Нейва.– У отца есть знакомый – старейшина каядов Нёкун. Он тоже кузнец, как и Чулун, но ещё он один из шаманов Далха-Кота. Отец недавно подарил их нойону ловчего сокола и потому они хотят отдариться. Так вот, отец попросил их об услуге. Они втроём приедут сюда, и тогда Чулун в их присутствии назовёт тебя вольным человеком, а отец тотчас заберёт тебя в свой курень. Тогда ты будешь под защитой Далха-Кота, и никто из старейшин или нойонов не сможет сказать слово против тебя. Ну, а там, ты сам решишь, когда тебе оставить службу. Вот.