— Ты хочешь сказать, что они управляли сверхзащищённым криптоустойчивым суперкомпьютером?
— Нет, конечно. — отмахнулся я. — Быть может, я и параноик, но не придурок… Они умеют как-то просто, без особых затей вмешиваться в работу шлейфов сигнализации… дурят систему… они умные ребята! Мы ведь в «Роскосмос» дураков не набираем, верно? И на орбиту Сатурна дураков не шлём, так ведь? Не знаю, как эти ребятки реализуют свои придумки, но… как-то они научились это делать. Думаю, существует некая простенькая приблуда, которая грузит ваш криптоустойчивый и сверхзащищенный супермозг выше всякой меры. Он тупит… входит в цикл и, не распознавая ошибку, архивирует одно и то же… хоть до бесконечности. А они за это время делают своё дело и остаются незамеченными!
— Ты хочешь сказать, что у нас на борту орудуют хакеры?
— Ну почему «хакеры»? Убийцы! Они не взламывают систему, они просто используют её в своих интересах.
Глава 4. Бесконечные кольца Сатурна
— Операционная база «Академик Королёв» находится на удалении ста десяти тысяч километров от того, что мы называем ядром Сатурна — ну, или центра его массы, если угодно — и на пятьдесят тысяч километров выше… э-э… севернее, — Завгородний моментально поправился. — плоскости колец. Можно сказать, что станция находится на широте двадцать семь с половиной градусов северной широты Сатурна.
Мой vis-a-vis на секунду задумался, видимо, над тем, насколько точно его вводная лекция соответствовала астрономическим данным. Я же, пользуясь возникшей заминкой, просто и без всяких затей закончил его мысль:
— То есть нам предстоит упасть на пятьдесят тысяч километров вниз, то бишь к экватору. А потом, в конце вашего полёта, подняться обратно на широту станции.
— Именно к этому я и веду. Гистограмма нагрузок следующая: первые тридцать минут мы идём с ускорением в один «g» — это разгонная часть траектории при движении к плоскости колец. Затем следует полуторачасовой перелёт в условиях невесомости и, наконец, получасовое торможение, опять-таки, с ускорением в один «же». Никаких экстремальных перегрузок, как видите, условия вполне комфортные. Итак, три часа перелёт, далее — работа. Ну, а затем три часа мы отводим на перелёт обратно к станции.
Тут на стоп-щиты нашего орбитального челнока мягко надавили толкатели — каждый с усилием в четырнадцать тонн в условиях Земли — и «Активист-семь» мягко отъехал от стыковочного узла. Желудок тут же отреагировал на неожиданное воздействие — меня не то, чтобы затошнило, а просто возникло ощущение будто в животе перевернулся кубик… причём не с восемью, а шестнадцатью углами.
— Это «Активист-семь», — услышал я за спиной негромкий говор Завгороднего, делавшего доклад Главному Командному Центру. — Отстыкован… всё нормально… телеметрию сами видите… сейчас пауза… разворот… да… да… спасибо!
Корабль медленно отдалялся от станции. Скорость составляла чуть более метра в секунду. Когда расстояние до обшивки «Академика Королёва» превысило двадцать метров, Завгородний вновь подал голос:
— Ну что ж, всех, находящихся на борту нашего милого катера, я поздравляю с началом двести семьдесят девятого вылета и сообщаю, что мы начинаем «сваливание»! Аминь! Господи, благослови, мы летим в самое пекло, там летают камни, скалы, айсберги и всякая труха… Господи, спаси и сохрани нас, неразумных!
Непонятно было, шутит ли командир «челнока» или это и в самом деле была импровизированная молитва.
Челнок резко рыскнул носом вправо и вниз, операционная база сразу же уехала из поля зрения куда-то наверх. Через пару секунд за спиной рыкнуло что-то мощное и безразмерное — это был лёгкий термоядерный «движок», способный испепелить при взрыве какую-нибудь комету Галлея или даже что покрупнее — и перегрузка вдавила тело в кресло. На секунду или две закружилась голова — это вестибулярный аппарат лихорадочно пытался компенсировать возникший спазм сосудов мозга… затем последовал новый доворот носовой части «челнока», в результате чего он развернулся в сторону Сатурна, а кольца сдвинулись под самый обрез носовых иллюминаторов, оказавшись над головой. Прошло ещё несколько секунд и я наконец осознал, что нахожусь во вполне комфортных условиях — ускорение, равное земному, действовало от головы к ногам, мозг уверенно определял где «верх», а где «низ» и никаких неприятных симптомов при этом я не испытывал.
Буквально через секунду, словно бы уловив мои мысли, подал голос мой сосед по креслу у носового иллюминатора:
— Мы, похоже, стабилизровались, да? Кэп, я пойду, что ли, потрясу свои железки…
Говорившего звали Максим Быстров — это был пилот из состава Экспедиции №2, которому предстояло непосредственно управлять роботами, занятыми добычей полезных ресурсов из материала кольца. «Бурильщик» — так называли космонавтов этой специализации и это было столь же почётно, сколь и неофициально. Разумеется, сами «бурильщики» ничего не бурили, за них это делала автоматика, однако, за нею следовало следить и, когда возникала в том необходимость, управлять ею. Работа «бурильщика» во многом походила на то, что делает тореадор с быком, с той только разницей, что в плоскости колец Сатурна быки летали на скоростях под сто километров в секунду и выше… Строго говоря, «Активист-семь» выполнял роль таксиста, подвозившего Быстрова с его роботами к нужному месту, самая рискованная часть полётного задания, связанная с выходом в космос, отводилась именно ему.
Мы с Максимом сидели в креслах перед лобовым остеклением «челнока». Кресла эти по старинке назывались «пилотажными», но на самом деле управление полётом осуществлялось отнюдь не отсюда. Место командира находилось позади и выше наших кресел — он сидел под прозрачным колпаком в потолке, точно бортовой стрелок какого-нибудь торпедоносца времён Второй Мировой войны. Такое размещение позволяло ему наблюдать всю верхнюю полусферу — это была дань традиции, не более того. В принципе, командира можно было запрятать в наглухо закрытое помещение где-нибудь в днище «челнока» и даже усадить там вверх ногами, но конструкторы явно побеспокоились о его эмоциональном состоянии и предоставили в распоряжение отличную смотровую площадку.
Быстров ушёл — точнее, прошаркал по палубе ботинками с магнитными подошвами, которые уже были не нужны сейчас, но являлись неотъемлемым атрибутом любого малого пилотажного средства в системе Сатурна. Я проводил его взглядом, не сказав ни слова, а Завгородний, неверно расценив моё молчание, поспешил пояснить после ухода пилота:
— У него сейчас самая работа — он должен выполнить тридцать четыре проверочных операции! Мы можем положиться на автопилот, а он не может — он вверяет свою жизнь всем этим замкам, затворам и клеммам, которые должны срабатывать безотказно…
Сказанное звучало глупо, у меня возникло подозрение, что Андрей Николаевич Завгородний совершенно не отдаёт себе отчёта кто и почему находится перед ним. Неужели я, ревизор «Роскосмоса», до такой степени похож на ревизора «Роскосмоса»?!
— Я вас попрошу пересесть ко мне поближе. — я хлопнул ладонью по креслу, оставленному Быстровым. — Вы можете это сделать? Условия перелёта позволяют?
— Да, конечно, — Завгородний покинул своё завидное место под колпаком и прогрохотал ботинками в моём направлении. Через пару-тройку секунд он с шумом упал в кресло и тут же полностью пристегнул полную «обвязку», зафиксировав адаптивными ремнями безопасности бёдра, живот, плечи и даже шею. Я внимательно наблюдал за его манипуляциями и не мог понять, действительно ли он такой педант или всего лишь изображает передо мной тупого недалёкого перестраховщика? Да, космонавты России летают в полной адаптивной обвязке и делают это даже на орбите Земли, но никак не в условиях перегрузки один «g».
— Кхм… Андрей Николаевич, — я прочистил горло. — Меня, как ревизора, интересуют горизонтальные коммуникативные отношения между членами экипажа. Другими словами, мне важно то, что выпадает из традиционных отчётов о трудозатратах и эффективной загрузке оборудования. Как бы это сказать? Мне важны ваши взаимодействия: с кем? где? когда? и что именно вы делаете? Речь идёт в том числе и об интимных отношениях или… скажем более общо — предпочтениях. Межличностные отношения позволяют многое объяснить в части эффективности работы членов экипажа…
Я замолчал, ожидая, что мой собеседник отыщет в сусеках своей памяти пару-тройку предложений, подтверждающих его способность понимать меня. Но Завгородний молчал. Это был тревожный сигнал и мне пришлось развить свою мысль дальше:
— Сейчас готовится большой межзвёздный перелёт… строго говоря, целая серия таких перелётов… и это впервые в истории человечества. На кораблях огромные экипажи… кхм… под тысячу человек на каждом… кхм… заявлено большое число кандидатов, в том числе и из числа действующего персонала операционной базы «Академик Королёв». Скажем так, более десятка желающих… гораздо более. Я хочу понять, кто из этих людей… — тут я запнулся, поскольку не смог сформулировать, что же именно я хотел бы понять про этих самых кандидатов.
Повисло неловкое молчание и тут мой vis-a-vis понял, что должен что-то сказать.
— Я не заявлял, — брякнул Завгородний.
— Простите? — я действительно не понял его мысль.
— Я не заявлял о желании лететь на «Долгоруком». — пояснил он, имея в виду звездолёт, который снаряжался на орбите Земли к первому межзвёздному перелёту к звезде Барнарда. «Юрий Долгорукий» был первым в серии из пяти однотипных кораблей и находился сейчас в наивысшей степени готовности. Полёт должен был начаться через тринадцать месяцев и, пожалуй, не было в системе Сатурна человека, который бы не знал подобных деталей.
— Речь не о перелёте «Юрия Долгорукого», — мне надоели реверансы и я решил зайти тупо в лоб. — И даже не о вас.
— Тогда я не понимаю этого разговора. — мой собеседник казался очень спокоен и я насторожился. Завгородний вовсе не производил впечатление глупого человека, да такой не мог бы по определению оказаться сейчас в этом месте, но… он как будто начал со мной играть. Реакция его была неправильной, он не выражал любопытства и готовности помочь, а значит, пытался хитрить.