— Хорошо, я буду предельно откровенен. Меня интересуют ваши отношения с Акчуриной. — сказал я просто и прямо.
— А что именно вас интересует в моих отношениях с Людмилой Акчуриной? — очень спокойно, без всяких интонаций в голосе, ответил вопросом Завгородний. По всему было ясно, что разговор приобретал обострение и явные черты психологической игры.
— Факт зачатия ею ребёнка от вас и ваша реакция на это.
— Знаете, есть такая шутка или присказка, если хотите: это было давно и неправда. Тот ребёнок, которого Людмила зачала от меня, вернее, тот плод… он… гм-м… давно уже спущен в унитаз. Уж извините за грубость. Произошло это недель двадцать тому назад, причём, буквально… Она его оттуда достала и в пакетик положила. М-да… и потом куда-то оприходовала… ну, как полагается, у нас ведь, всё-таки, федеральная космическая программа, мы решаем задачи глобально масштаба, да? Но, собственно, поэтому мы и расстались. Из-за этого выкидыша. Есть такая любопытная теория — не знаю, в курсе вы или нет — которая объясняет возможность зачатия и вынашивания плода в условиях космоса. Называется эта теория «генетической конвергенцией». По мне так — чушь полнейшая. Но Люда в неё верила и посчитала, что мой геном не экструдируется её собственным геномом. То есть не расщепляется как надо и не усваивается, либо усваивается не так, как нужно… не знаю как сказать по-медицински корректно. Соответственно, зачатие ребёнка от меня возможно, а вынашивание и рождение — нет. Потому я выпал из её… э-э… из её… — тут Завгородний запнулся, поскольку ему явно неприятно было говорить то, что сказать следовало. — из числа интересующих её кандидатов, скажем так. Меня задвинули, причём грубо и цинично. Мне не доставляет удовольствия говорить об этом, но именно так всё и произошло. А потому про других зачатых — это не ко мне… Это к другим.
Я ему сразу поверил, было в словах и интонациях моего собеседника нечто такое, что убеждало меня в его искренности, но — увы! — остановиться я не мог. Собственно, и заключение генетической экспертизы, доказавшей факт вынашивания Акчуриной плода, зачатого от моего собеседника, убеждало меня с абсолютной надёжностью в том, что он сейчас неправ. Это если мягко говорить… А если грубо, то значит он просто врёт мне. Хотя по виду было непохоже. Такой вот, понимаешь ли, дуализм!
— Андрей, ситуация сейчас выглядит следующим образом, — я пошёл на обострение. — Есть прямые и неоспоримые медицинские данные, из которых следует, что Людмила Акчурина вынашивает плод, зачатый от вас. Вы пытаетесь меня убедить в том, что не поддерживаете с нею отношения. Кстати, как долго не поддерживаете?
— Ну-у… — пауза была совсем недолгой. — четыре месяца точно. А то и поболее!
— Отлично! Отношений с женщиной у вас нет четыре месяца, но в наличии есть её восьминедельная беременность от вас! Это даже не смешно, понимает? Утверждать такое глупо…
Вот тут я понял, что эмоциональную защиту Андрея Завгороднего мне пробить удалось. Он с шумом втянул через ноздри воздух, задержал дыхание, затем повернулся всем телом ко мне — тут ремни адаптивной обвязки тревожно заскрипели — и неспешно спросил:
— Господин ревизор, вы чушь какую-то порете, уж простите за прямоту. Но ваша чушь — это полбеды… меня беспокоит другое. Ваш интерес — это нечто личное, или вы именно ко мне так предвзяты?
Это была очевидная провокация, призванная обострить ситуацию и Андрей Завгородний, как командир космического корабля был в своём праве — он являлся высшим начальником на борту управляемого судна и даже сам Президент России не мог бы покуситься в эту минуту на его власть. Мне, конечно, следовало бы этот нюанс учесть, но я поддался первой эмоциональной реакции и просто шлёпнул собеседника по щеке левой рукой. Сугубо для острастки…
— Слышь-ка, Андрюша, не хами ревизору! — поскольку я был облачён в скафандре и рука моя была в перчатке, то шлепок получился смачный. От души, скажем прямо.
А дальше произошло неожиданное, для меня по крайней мере. Завгородний ухватил одной рукой закраину моего шлема, открытого в тот момент, а другую запустил мне в подмышку, через полсекунды последовал энергичный рывок и я, словно легковесная плюшевая игрушка, вылетел из кресла. Вес мой в ту минуту составлял килограммов, эдак сто сорок, если не поболее, и то, как легко Андрей «взял на грудь» такую массу, следовало отметить особо. Он даже как будто и не напрягся, просто рванул меня из кресла и запустил через себя хорошо отработанным броском из арсенала вольной борьбы. С той только разницей, что находились мы отнюдь не на борцовском ковре, а в пилотажных креслах орбитального челнока на орбите Сатурна! А он к тому же был ещё и пристёгнут! Я рефлекторно попытался выставить руки перед собой, но у меня это не получилось — помешало тело Завгороднего, через которого я летел по красивой дуге и… я впилился головой в монолитный пластик пола. Хороший пластик, красивый, негорючий. Очень твёрдый.
Хрясь! падение было стремительным, но даже не болезненным, по крайней мере в ту секунду я боли не испытал. Мне удалось худо-бедно сделать кувырок и вскочить на ноги, голова слегка кружилась, но не сказать, чтобы сильно. Во всяком случае, я был готов продолжить обсуждение интимных отношений моего собеседника с убитой женщиной.
— Ты что такое творишь?! — рыкнул я нелюбезно и, пока Завгородний освобождался от «обвязки», сноровисто дважды отоварил его кулаком в голову. На самом деле, бил я не очень сильно, поскольку задачи покалечить его не имел, скорее — вразумить.
Но удары мои лишь раззадорили собеседника. Он выскочил из кресла и резко двинулся на меня, я бы сказал, что он прыгнул — но прыгнуть в магнитных ботинках, вообще-то, весьма проблематично — нет, он просто подался на меня всем телом и тут я понял, что обострение пошло нешуточное. Встретил я Андрея ударом ноги «на противоходе», руководствуясь двухвековой практикой русского шотокана — когда на тебя прут буром, встречай пыром! Давно замечено, что удар внешним краем стопы в печень способен резко изменить намерения нападающего… Андрей «сел» на мой магнитный ботинок всей массой и, думаю, это было больно! Но удар не остановил моего нелюбезного собеседника и через долю секунды мы уже полетели клубком на монолитный настил палубы. Я был быстрее и несколько раз чётко уложил свой кулак слева в челюсть нависшему надо мной противнику. Я — переученный левша, мне под левую руку не попадай, убью хоть в Марьино, хоть в Купчино, хоть на орбите Сатурна… Конечно, скафандр сильно ограничивал быстроту реакции и амплитуду движений, но зато добавлял удару импульс, поскольку вовлекал в движение значительную массу. Так что хотя мы и казались похожими на медвежат панды, на самом деле удары и травмы обещали оказаться нешуточными!
Три раза я чётко приложил кулаком слева челюсть Завгороднего и тот не мог этого не заметить. Даже если бы его челюсть была из чугуна, чугун бы треснул… Но в какой-то момент он ловко заблокировал мою левую руку своей правой и запустил пальцы под посадочное кольцо моего шлема, явно подбираясь к шее.
— Какого хрена ты ко мне пристал? — прохрипел Завгородний. — Если есть вопросы из-за Людмилы, так и спрашивай Людмилу!
Тут ему удалось вцепиться двумя пальцами мне под челюсть, даже не знаю, как это у него получилось, ведь зазор между челюстью и посадочным кольцом был очень невелик, не должны были туда пролезать пальцы в перчатке космического скафандра. Но — пролезли! Вот же-шь беда…
Я понял, что ближайшие секунды грозят мне серьёзной травмой горла, возможно, разрывом сонной артерии или переломом подъязычной кости… Даже и не знаю, от чего же именно я хотел бы умереть. В этом списке мне ничего не нравилось.
— Я бы спросил Акчурину, но она умерла, — прохрипел я и вцепился в правую руку Завгороднего в попытке сорвать его пальцы с моего горла.
Но через долю секунды он сам ослабил хватку и словно бы отстранился от меня.
— Я не понял… что? как? — пробормотал он.
— Всё ты, придурок, понял! — я толкнул нависшего надо мной Олега в грудь. — Слезь с меня… устроил тут борьбу в «октагоне», понимаешь ли.
Мы отвалились друг от друга — Завгородний откатился в одну сторону, я — в другую. Красные, злые, тяжело пыхтящие.
— Нет, я не понял! — глупо повторил Андрей. — Как ты сказал? Что произошло с Людмилой?
— Она умерла, я тебе ответил! Сейчас проводится следствие, поэтому данная информация не подлежит оглашению. — строго ответил я. — Если где-то кому-то брякнешь лишнего, посажу тебя в карцер и первым же транспортником отправлю на Землю, в «Лефортово». Под землю, в настоящий каземат!
— А у нас на станции есть карцеры? — Завгородний как будто бы даже удивился.
— Для тебя найдутся, обещаю. Они, вообще-то, конструктивно предусмотрены! Плохо ты изучал спецкурс по инженерному сопровождению обитаемых сооружений в космосе.
На секунду воцарилась тишина.
— Это, что ли, карантинные помещения? — подал голос Андрей. Мысль о карцерах на борту операционной базы его, по-видимому, поразила.
— Это… — я не договорил, потому что вдруг заревела над головой сирена, свет предостерегающе мигнул, и откуда-то из невидимых динамиков на нас обрушился зычный баритон Королёва. Того самого, который являлся капитаном «Академика Королёва»:
— Что у вас происходит?! Произошло срабатывание системы аварийного предупреждения о нештатной ситуации…
Я переглянулся с моим недавним противником. По всему уже было ясно, что драться мы с ним более не станем, так что конфликт надо было купировать, гасить без шума, пепла и оборванных погон…
— У нас всё в порядке. — ответил я по возможности бодро, можно даже сказать излишне бодро. — Отключи сигнал и выдохни.
— Что у вас произошло? Вы дрались? Я смотрю запись… я вижу драку… у меня трансляция… это что вообще такое? — Вадим, судя по интонации голоса, был на грани совершения харакири. Я прямо видел внутренним взором, как он таращится в монитор…
— Остановись, Вадим! — я немного повысил голос, дабы прекратить словоизвержение из уст командира базы. Ведь как ни крути, а всё, сказанное им, попадало в запись и последующий официальный протокол, из которого произнесённое слово устранить уже будет невозможно.