— Какого рода шуточки? — тут же поспешил уточнить я. Канцелярская душа, что и говорить, пытаюсь всё доводить до полной ясности.
— Детали интересны, да? Грязное бельё и пятна на трусиках?! — Татьяна на какое-то мгновение стала вдруг необычайно вульгарна и доступна… я понял, что доступна… но через секунду она взяла себя в руки, интонация сделалась прежней и снова между нами появилась та официальная дистанция, что существовала прежде. — Она позволила шутить про маленький пенис, однополчанина и заряжание лёжа. Завгородний всё это слышал — так уж случилось! А мужчине слышать про себя такое обидно!
— Что?! — я действительно оторопел в эту секунду. — Я ничего не понял, о чём речь? Что такое «однополчанин» и «заряжание лёжа»?
— А вы подумайте, ваша честь. — меланхолично уронила моя собеседница и замолчала.
Мне потребовалось секунд пять или даже более, чтобы понять, как строить разговор далее:
— «Однополчанин» — это мужчина на один раз, это понятно…
— Да, именно! На одну палку. — с легкой усмешкой отозвалась Татьяна.
— А «лёжа заряжай» — это из какой оперы?
— Да пословица есть такая глупая… псковская или архангельская, не помню точно, что-то вроде «лёжа лежай, одним и тем заряжай».
— М-да уж, не смешно как-то совсем. — только и нашёлся я что сказать.
— Так это и не шутка. Это комментарий по поводу разнообразия половой жизни.
— Так, понятно, Акучурина шутила обидно. — я, наконец, действительно всё понял или решил, что понял. — Что далее?
— Людочка Акчурина шутила, а Андрейка Завгородний обижался. А вы бы не обиделись? — неожиданно осведомилась моя собеседница.
Я мысленно ею восхитился — женщина умела подавать информацию и обострять психологическую игру. Занятная такая дамочка, уж у неё этого точно не отнять.
— Про меня так не шутят. — лаконично ответил я и подвёл итог этой части беседы. — То есть вы не верите в восстановление их отношений?
— Категорически!
Собеседница моя была абсолютно логична и слова её вызывали полное доверие. По крайней мере, на эмоциональном уровне. Все невербальные сигналы — мимика, жестикуляция, вернее, почти полное отсутствие таковой, спокойный взгляд в глаза собеседника — всё убеждало меня в том, что Татьяна искренна. Но оттого я всё яснее ощущал полную дезориентацию собственного расследования.
— Ладно, примем это к сведению. — я постарался выразиться максимально нейтрально, дабы Татьяна не смогла понять моего отношения к тому, что она говорила. — У меня есть ещё один вопрос.
Я открыл клапан нагрудного кармана комбинезона и вытащил золотой шарик. Поднял его на уровень глаз Татьяны, дабы та получила возможность получше рассмотреть вещицу, после чего задал вопрос:
— Что это такое, можете мне сказать?
— Это хорошая шутка, господин ревизор, надо будет повторить при случае! Вы достаёте из собственного кармана неведомую чепуховину и спрашиваете у меня, что это такое… А вам как обычно отвечают на такой вопрос?
— Дилетанты задают встречные вопросы. — я попытался отшутиться. — Ну вы-то как специалист по слаботочным системам… монтажу и обслуживанию… может, что-то придумаете?
— А эта штучка электрическая, что ли?
— Что ли, да… — я сдавил кресты на внешнем шаре и тот чуть было не вырвался из руки. В невесомости эффект оказался очень хорошо выражен.
Мне показалось любопытным посмотреть на то, как странная вещица поведет себя в условиях отсутствия веса. Как она движется в земной гравитации я уже видел, теперь напрашивался эксперимент иного рода. Я не без некоторого волнения выпустил шарик из рук — опасался, что он врежется в какой-нибудь из мониторов, которых вокруг находилось множество — но… ничего подобного не произошло. Шар описал в воздухе полный круг — хотя, нет! — это был, скорее овал, эллипс, после чего покатился, словно по рельсам, вдоль стены отсека.
— Ух ничего себе! — выдохнула Татьяна. — У него — что? — двигатель где-то спрятан? У нас же безопорная среда! Куда это он поехал?
Признаюсь, я сам был поражен увиденным. Мы не могли перемещаться в невесомости, не касаясь стен и поручней, но золотой шар, оказывается, мог это делать, не контактируя ни с одной из опор. В принципе, он мог бы придать себе импульс посредством отброса массы, другими словами, демонстрируя реактивный эффект, но я только что держал шарик своими руками и прекрасно понимал, что никакого отброса массы тот не осуществлял… Гироскопическим эффектом можно было бы объяснить сохранение ориентации шара, но никак не его движение. Между тем, золотая диковинка прокатилась — или пролетела, не знаю, как правильно — вдоль всего отсека, вернулась в исходную точку, то есть ко мне и… Вот тут у меня волосы шевельнулись на локтях и коленях… Приблизившись ко мне, шарик моментально изменил траекторию движения и резко взмыл вверх, под прямым углом к прежней плоскости своего движения. И опять покатился на удалении тридцати-сорок сантиметров от стены отсека.
Это было невероятно. Такого просто не могло быть. То, что я видел в эти секунды противоречило всем основам физической науки. По крайней мере той физической науки, что преподавали мне.
Татьяна Авдеева, похоже, испытывала те же чувства. Она безмолвно наблюдала за странными кульбитами золотого шара и потрясена оказалось не меньше моего. Когда шар закончил повторный облёт отсека «тэ-пэ четыре-семь» и вновь приблизился к нам, его энергия заметно уменьшилась. Он вяло принялся нарезать круги вокруг меня и Татьяны, и я осознал к немалому своему удивлению, что смотрю на него как на живое существо. И думаю о нём, как о живом, примерно, как о котёнке или щенке… После того, как шарик облетел вокруг меня и Татьяны, я легко поймал его в ладонь и остановил.
— Вы, сами-то, понимаете физику его движения? — неожиданно спросила меня Татьяна. — Это же крушение классической физики двадцатого века! Он ведь не в воздухе плавает и не от воздуха отталкивается. Он плавает в эфире, да-да, в том самом, лесажевском, в который верил Менделеев и который отменил Максвелл. Точнее, Майкельсон. Для этого чуда нет невесомости! Эта штука управляет обтекающими его потоками эфира. Вы это понимаете, ваша честь?
— Ну-у-у… — на самом деле я в ту минуту понимал совсем другое — ситуация вокруг меня не только не упрощается, но напротив, закручивается самым немыслимым узлом. Вопросы и парадоксы безостановочно нарастали такими комом, что о лесажевской физике мирового эфира я точно не думал ничего. Вообще!
— Знаете, что я скажу вам, господин Акзатнов… — Татьяна повернулась ко мне, приблизив своё лицо к моему… я буквально уперся в тревожный взгляд её вмиг потемневших глаз… или просто зрачки её были расширены? не могу судить…
— Жду с нетерпением вашего вердикта. — я попытался пошутить, но собеседница моя ироничного тона не поддержала:
— Если ревизор «Роскосмоса» находится на борту нашей станции с такой штукой в кармане, стало быть у всех нас очень большие проблемы. Я вам даже больше скажу — не все из нас при таком раскладе вернутся домой живыми. Ага! Про кого вы там спрашивали: про Акчурину и Завгороднего? Начинайте загибать пальцы!
Вот тут мне стало по-настояшщему не по себе. Принимая во внимание, что Акчурина была убита немногим более суток тому назад, пророчество Татьяны Авдеевой звучало слишком всерьёз и действительно пугающе.
Я спрятал шарик обратно в нагрудный карман и на секунду задумался над тем, не слишком ли опрометчиво поступил, показав его своей собеседнице. Возможно, следовало в одиночку понаблюдать за его движением в невесомости и уже после этого принимать решение о такого рода публичных демонстрациях. Впрочем, я не успел как следует сосредоточиться на этих размышлениях, как Татьяна похлопала меня по руке, привлекая внимание.
— Ваша честь, господин ревизор, уж коли у нас завязались столь доверительные отношения… что вы мне даже демонстрируете всякие артефакты и аномалии… и вопросы всякие задаёте хитрые, так может и я спрошу вас начистоту?
Я примерно догадывался о чём меня попросит Татьяна, поэтому согласился:
— Валяйте, голубушка!
— Вы можете мне помочь в ситуации с дочерью? Я ведь прекрасно понимаю, что вы прежде чем начинать умные разговоры со мною, сверились с моим личным делом. Вы и сами прозрачно намекнули об этом в самом начале разговора…
— Она несовершеннолетняя, а страховое мошенничество — это не настолько социально опасное преступление, что бы руководство «Роскосмоса» не смогло добиться либо закрытия дела, либо удаления её фамилии из следственных материалов. Кое-какая практика на сей счёт существует. — и заданный мне вопрос, и мой ответ были продуманы заблаговременно, так что Татьяна в тупик меня отнюдь не поставила.
— А я речь веду отнюдь не о закрытии дела. Я хочу попасть в состав экипажа «Юрия Долгорукого», о чём вам хорошо известно, но… — тут Татьяна взяла выразительную паузу. — Но отправиться в первый межзвёздный полёт мне необходимо с дочерью. Мы обе этого хотим. Скажу так — это наша общая мечта. Опасаюсь, что добиться нужного решения обычным путём невозможно, ибо… у дочери возникли известные вам проблемы. Вы обеспечите мне необходимую протекцию?
До этого момента я был уверен, что это именно я использовал Татьяну в своих интересах. Точнее, в интересах своего расследования, но по сути это было одно и то же. Однако после такой просьбы у меня возникло стойкое ощущение, что на самом деле не я тут самый главный манипулятор людьми. Я молчал, не зная, что ответить. Молчала и Татьяна, явно намереваясь меня услышать. Сообразив, что пауза может затянуться, женщина решила подогреть мою активность:
— Вам ведь нужна ещё будет помощь конфиденциального информатора, верно? Такого человека, который расскажет о событиях, не попавших в официальные отчёты…
— Что вы имеете в виду? — следовало признать, что Татьяне удалось разбудить моё любопытство.
— Я говорю о дуэли с участием того самого Завгороднего, которым вы интересовались несколько минут назад. Вряд ли вам кто-то рассказывал об этом.