— Да, я помню это, — подтвердила Настя. — Очень неприятный случай был.
— Знаешь, — Марков в упор посмотрел на меня, — я за своего папашу не должен отвечать. Да, он перегнул палку, но я просил его этого не делать. И я никому не жаловался, меня самого из-за этой вони мать запалила.
— Если бы ты не был таким козлом, тебе бы никто ничего не подкладывал. Но ты настроил против себя абсолютно всех. И ещё, из-за тебя досталось хорошим людям, которые никогда даже в сторону твою не смотрели.
— Это ты про Павлика Подольского? — осторожно спросила Настя.
Но мне было не до неё.
— Потому что ты, кроме своей учебы, никого и ничего не видишь. Тебя только твои собственные беды волнуют. Ах, я пропустил контрошу. Всё, конец света! Я, я, я… Бесконечно только о себе и думаешь.
— Осеева, ты чего так завелась? Мы вообще про Кристину разговаривали, — попытался перебить меня Петров.
— А ничего! Потому что я считаю, что он был наказан заслужено. И все эти сопли «ах, меня гнобят гадские одноклассники» для тех, кто с тобой не знаком, и не знает какое ты чмо.
— Тоня, — Якушин покачал головой и укоризненно посмотрел в мою сторону, — кажется, ещё вчера ты собиралась с ним в Сочи ехать.
— Да. Потому что я отходчивая и забываю плохое, и почти всегда прощаю людей. И не ненавижу их, как некоторые.
— Вот ты тут, Осеева, выпендриваешься, а сама дальше своего носа не видишь и слышать ничего не хочешь. Я же сказал, что никогда не поддерживал методы моего отца.
— Тебе нужно было это ещё в началке на плакате написать и над входом в школу вывесить.
— А я помню, как ты лично всех спалил, когда мы на контроше по биологии ответы из интернета скатали, — тихо, но очень едко сказала Сёмина.
— И правильно сделал, — парировал Марков, — потому что это была итоговая. Почему я, потратив кучу сил и времени, должен получать столько же баллов за реальные знания, сколько и Герасимов за то, что списал?
— Вот-вот, — выкрикнула я, не давая Герасимову и рта раскрыть, — не в папаше дело, а в тебе самом. И, если бы у меня была возможность ещё раз запереть тебя в лаборантской, я бы снова так и сделала.
Лицо Маркова вытянулось так, что казалось, будто ещё немного и очки скатятся с носа:
— Это, правда, ты?
— Кривда.
Все резко замолчали, и повисла гнетущая пауза.
— Всё ясно, — наконец, выдавил из себя Марков, — теперь и я считаю эту затею с вопросами и ответами бессмысленной.
Он встал и вышел из зала.
— Сразу было ясно, что именно этим всё и закончится, — бросил ему вслед Герасимов.
— Вот и поговорили, — грустно вздохнул Петров. — Прикольно.
— Зачем ты это сказала? — Якушин негодующе развел руками. — Ведь, понятно было, что он обидится.
— Пусть обижается. Уроды у него кругом, пусть на себя посмотрит.
— Как ты можешь так говорить? — лицо Якушина выражало гневное осуждение. — Мы не в школе, и деться отсюда нам некуда.
— Он первый начал.
— Не знал, что ты можешь быть такой холодной и жестокой.
— А ты меня вообще не знаешь.
Ещё не хватало мне начать спорить с Якушиным, так что я просто ушла. И только когда уже начала подниматься по лестнице, поняла, какую глупость совершила. Потому что в конце коридора мелькнуло что-то неясное и исчезло в темном углу.
— Марков? — тихо позвала я.
Никто не отозвался, а возвращаться было очень стыдно. Я собрала всю волю в кулак и кое-как дошла до нашей комнаты.
А посреди ночи я проснулась просто от явного внутреннего беспокойства, которое бывает, когда на тебя кто-то смотрит. Открыла глаза и в лунном серебристом свечении увидела возвышающуюся надо мной странную тёмную фигуру, но вместо того, чтобы закричать и позвать на помощь, буквально онемела от ужаса. Лежала и, беспомощно хлопая глазами, пыталась сообразить, что происходит.
— Ты обещала прийти, — наконец, сказал Амелин, увидев мою растерянность. В руках он зачем-то держал подушку.
— Какого черта ты опять ко мне приперся? — от возмущения я закричала в полный голос.
— Ты обещала прийти.
— Я приходила. Ты спал. Что тебе сейчас нужно?
— Извини, я не хотел тебя будить. Я просто думал, ты не спишь, и тоже слышишь.
— Что такое? — я настороженно приподнялась в кровати. — Что ты слышал?
— Но у вас оказывается тут очень тихо, — он кивнул в сторону окна.
— Ребята, вы чего? — пробормотала Сёмина сонным голосом.
Мы не ответили, и она, со вздохом перевернувшись на другой бок, тут же снова засопела.
Тогда Амелин сел на край моей кровати и, низко наклонившись, зашептал прямо в ухо:
— Я слышал волков. Настоящий волчий вой, очень громкий, и как будто совсем близко.
— С чего ты взял, что это волки?
— Я в этом совершено уверен. И я, хотя раньше я никогда этого не слышал, ничуть не сомневаюсь. Этот звук записан у нас в генетической памяти, поэтому вызывает волнение и безотчетный страх.
— Слушай, — я вытащила руку из-под одеяла и на всякий случай потрогала его лоб, он не был горячим. — Мы в доме, и нам нечего бояться. У нас тепло и светло, у нас здесь полно народу. И вообще, у нас всё хорошо.
— Я тоже так думаю, — он удержал мою руку в своей. — Но всё равно, там, в мансарде, когда в окно прямо над тобой светит полная белая луна, когда зима, лес, и воют волки, очень неприятно быть одному.
Уж это-то он мог мне не объяснять, я бы в этой мансарде и минуты одна не выдержала.
— А чего ты ко мне пришел? Иди в зал. Места там полно.
— И я опять буду кашлять, и они будут злиться, а они и так не очень-то любят меня.
— Не выдумывай. Они просто сами по себе такие, они никого не любят, — я вспомнила наш вечерний разговор и снова разозлилась. — У каждого своя правда, и никто не хочет уступать. Они очень эгоистичны.
— Мы все очень эгоистичны. Это часть борьбы за выживание. Человек так устроен. И я не обижаюсь. Им не за что любить меня.
— Ладно, всё, иди уже. Если уж ты не боишься призраков и всего такого, то волков тебе уж точно бояться не стоит.
— Я боюсь не их, а того что происходит внутри меня, когда я слышу этот протяжный и жалобный плач, потому что меня безумно тянет откликнуться на него.
— Ещё скажи, что у тебя лезут клыки и начинает расти хвост. Уходи, ты меня и так уже своим мальчиком сегодня перепугал, а мне много не нужно, я и так от каждого темного угла здесь шарахаюсь.
— Тоня, — он умоляюще сжал мою руку. — Можно я тут с тобой посплю? И нам обоим не будет страшно.
— Ещё чего! — я аж села от подобной наглости, и его лицо стало так близко, что я почувствовала дыхание. Черные глаза блестели.
— Ты меня не правильно поняла, — вдруг искренне и по-детски испугался он. — Я лягу тихонько под твоей кроватью. И честно, очень постараюсь не кашлять. Ну, пожалуйста.
========== Глава 18 ==========
Наутро, едва открыв глаза, я вспомнила про ссору с Марковым, и настроение тут же испортилось. Я не чувствовала себя неправой. Потому что твёрдо считаю, что зло должно быть наказано. Я сделала это для Павлика, он был моим другом, а друзья при любых обстоятельствах должны стоять друг за друга.
Вчерашний вечер словно вернул меня на три года назад, когда я переживала за Подольского, как за саму себя. Ведь я ещё не знала, что он предатель, и не понимала, что все люди иногда делают глупости. Но то, как Марков говорил про нас, про школу, то, что он заливал Кристине, было оскорбительно и вчера снова прозвучало, как вызов. Сдержаться я никак не могла. Но хуже всего, что Якушин назвал меня «холодной и жестокой».
Настя уже встала. Её постель была аккуратно застелена покрывалом. Я свесилась и заглянула под кровать. Там тоже никого не было. Подошла к окну, выглянула во двор, и моему взору предстала любопытная картина.
Две свеженасыпанные горы снега, а возле них парни, расчищающие площадку и фонтан перед домом.
Герасимов, одетый в синюю зимнюю спецовку, залез к мраморной деве с кувшином на плече и принялся её обнимать. А Якушин, в расстегнутой телогрейке, довольный, раскрасневшийся на морозе, с белой полоской пластыря на носу, сунул ей под локоть лопату и, сорвав с Герасимова бейсболку, нахлобучил на мраморные локоны. На ступеньках крыльца сидел Марков и, судя по жестам, давал ценные указания. Петров же, само собой, снимал всю эту клоунаду. Не знаю, зачем им понадобилось чистить дорожки, но у меня возникло ощущение, что все работают, а я сплю. Пришлось одеться и спуститься на первый этаж.
На плите под полотенцем стояла кастрюля с ещё теплой геркулесовой кашей, а в маленькой раковине была навалена гора грязной посуды. Я съела пару ложек прямо из кастрюли и налила полную чашку кофе. Извиняться перед Марковым я не собиралась, но пойти на примирение, наверное, стоило. Или хотя бы сделать вид, что вчера ничего не произошло.
— Доброе утро! — Настя вышла из ванны, переодевшаяся в длинный черный кардиган, узкие брючки в красно-черную шотландку и с полотенцем на голове.
У неё был абсолютно домашний и умиротворенный вид.
— Привет. Спасибо за завтрак. И охота тебе было возиться?
— Вставать не хотелось, а готовить — приятно. У нас же тут столько мужиков, а их кормить нужно, — Настя села на табуретку напротив меня, подперла ладошкой подбородок и принялась с интересом наблюдать за тем, как я ем.
— Пускай сами кормятся. Сейчас равноправие, — промямлила я с набитым ртом, Настина каша была замечательная.
— Да, мне же не сложно. Мама говорит, что если мужчин не кормить, они дичают и звереют. А зачем нам тут такое?
Настя засмеялась. От неё вкусно пахло шампунем и гелем для душа.
— Представляешь, жидкость для снятия лака я и не взяла, — она растопырила пальцы, расстроенно глядя на свои когда-то черные, а теперь прилично облупившиеся ногти. — Как теперь ходить?