— Ты всегда так делаешь? Или по каким-то неизвестным причинам решил доводить именно меня?
— Вообще-то всегда, — заверил он. — Говорить то, что хотят от тебя услышать, — это лучший способ понравится людям. Но я не собирался тебя доводить, глупенькая. Ты себе всё сама придумала.
Его голос и тон звучали так, словно издевка и не прекращалась.
И тут я резко вспомнила, с кем имею дело, и что нужно совсем отчаяться, чтобы идти искать поддержку у суицидника. Лучше уж было оставаться с Сёминой. И только я встала, чтобы уйти, как дверь в мансарду со скрипом приоткрылась, и в комнату просочилась Настя с рыжей эмалированной миской и большой ложкой в руках. Над миской клубился густой пар, по воздуху растекся аппетитный запах вареной картошки.
— Тоня, ну мы тебя потеряли. Я уже и обед приготовила, а никто не знает, куда ты пропала, — сказала так, словно ничего и не произошло.
Волосы её высохли и красиво блестели на свету. И пока она опускала миску на тумбочку возле кровати, Амелин смотрел на неё долгим изучающим взглядом, а затем вдруг сказал:
— Настя?
— Что? — она остановилась.
— Я точно ещё не умер?
— Что? — Сёмина испуганно вытаращила глаза. — Что ты такое говоришь?
— Да, так. На всякий случай уточнил, — ответил он ей, а потом перевел глаза на меня. — Вот, видишь, я же говорил, что ты всё себе придумываешь.
И в самом деле, никто не обижался. Странно, что это вообще пришло мне в голову. Если только Марков время от времени искоса поглядывал, но ничего не говорил. И вроде бы всё наладилось, но вечером случилось странное.
Все расползлись по дому и занимались чем-то своим. Герасимов, заявив, что не может с утра до вечера жить колхозе и привык быть один, исчез в «зеленой» спальне. У Маркова оказалась с собой книжка, и он, передвинув свой матрас к камину, завалился читать. Настя, которой Герасимов нашел в гараже растворитель для снятия лака, была изгнана красить ногти в неработающую ванну. Петров бродил по дому, разглядывал комнаты и отыскивал «интересные кадры».
Якушин сначала откровенно маялся, что не может вот так просто сидеть, и что сойдет с ума в этом доме, если не будет ничем заниматься. А после, вдруг придумал заменить перегоревшие лампочки в тех местах, где мы ходим, на горящие там, где это почти не нужно. Я же вызвалась ему помогать.
Было приятно наблюдать как он серьёзно и старательно что-то делает. По природе своей он всегда был похож на нормального парня, даже когда ходил обросший. Тогда как многие мальчики и к одиннадцатому классу часто оставались тощими и худосочными, типа Маркова. Может, Якушин и не занимался никаким спортом, но и без него выглядел вполне спортивно.
Поверх белой с длинными рукавами футболки на нем была очередная клетчатая рубашка, на этот раз синяя с красно-белыми полосами и те же спортивные штаны, в которых он тогда прибегал ко мне, из карманов торчали отвертки, чтобы снимать светильники.
Он лез на стремянку, выкручивал неработающую лампочку и отдавал мне, потом переходили к следующей. А пока это делал, то рассказывал, что привык к тому, что в Москве у него и минуты свободной нет. С утра мчится в колледж, потом сразу домой, чтобы отвезти маму на прогулку, так как она у него прикована к инвалидному креслу, и сама на улицу выйти не может, потом за продуктами, потому что у них в семье это его обязанность, потом что-нибудь ещё важное, и так до самого вечера, пока отец не придет с работы. А там времени остается только позаниматься. Пока брат не женился, то многое было на брате, а теперь вся забота о маме в основном на нем.
Якушин это очень легко и запросто рассказывал, словно само собой разумеющееся, точно большинство людей именно так и живут.
— Но ты же не можешь всю жизнь быть при ней сиделкой, — я попробовала представить себя на его месте.
В этот момент Якушин как раз спустился с лестницы, и мы оказались друг напротив друга. Пластырь у него на носу немного отклеился, и я осторожно прилепила его обратно.
— Может, и не всю жизнь. Папа говорит, что если делать операцию, то маленький шанс всё же есть.
— Так, он у тебя врач.
— Именно. Поэтому и боится, что если ничего не получится, то будет хуже. Боится сам и другим не доверяет.
— Значит, ты поэтому решил в Мед пойти?
Он замер, пристально глядя на меня сверху, однако ответить ничего не успел, потому что на первом этаже что-то громко хлопнуло. Сначала один раз, а потом второй. Звонкое эхо мигом наполнило весь дом. И мы, удивленно переглянувшись, оставили всё и бросились вниз.
Вбежали в столовую, включили свет и остановились в недоумении. Одно из больших, достающих почти до самого пола окон, было распахнуто настежь, створки покачивались на ветру, а в комнату задувал ледяной ветер со снегом.
Из зияющей черноты окна на меня глядела пустая безглазая ночь. Словно ещё секунда и оттуда, из этого мрака, в комнату ворвется нечто жуткое и нечеловеческое. Точно оно притаилось и только и ждет, чтобы наброситься и поглотить нас целиком.
— Плохой знак, — сказала неслышно подошедшая сзади Сёмина. — Это послание или предупреждение.
Якушин резко обернулся на неё, строго посмотрел, пошел, закрыл створки и запер окно.
— Не говори глупостей. Просто открылось и всё.
— Странно, — задумчиво промычал Марков, — когда мы искали, как забраться в дом, все окна были очень крепко заперты.
— Может, днем кто-то открывал его и потом плохо закрыл, — предположил Якушин.
— А какому нормальному человеку придет в голову проветривать, когда мы только и делаем, что пытаемся согреться тут? — продолжал размышлять Марков, усаживаясь на край длинного обеденного стола.
— Нет, ребята, — Настя подошла к пианино и стерла ладонью с его крышки успевшие налететь снежинки. — Это точно знак. У меня очень плохое предчувствие.
— Какой такой знак? — опасливо поинтересовалась я.
— Я думаю, — таинственным голосом сказала она. — Это значит, что Кристина умерла.
— Что? — Якушин резко развернулся к ней. — Не смей даже произносить такое. Какие-то бредовые суеверия.
— Почему бредовые? — удивилась Настя. — Когда мамин брат умер, мы в ту ночь спать не могли, всё время слышали, как кто-то по коридору ходит, в дверь входную стучит. Вставали, смотрели в глазок, но там никого не было. И только на утро узнали, что он умер.
— Мы Кристине никто, чтобы она к нам приходила, — сказала я.
— Ну, не скажи, — в голосе Насти звучала настойчивость. — Раз она считает нас виновными в своей смерти, то и прийти запросто может. Для бесплотного духа нет никаких расстояний и преград.
Я вспомнила пожирающую темноту и опять покрылась мурашками.
— Думаешь, она затаила обиду? И будет теперь преследовать?
— Да, заткнитесь вы уже, — грубо одернул нас Якушин.
— А, ты, — он погрозил Насте пальцем, — чтоб больше вообще про Кристину не заикалась. Тебе словно нравится превращать серьёзные вещи в балаган.
— Саша! — тут же вспыхнула Сёмина. — Это неправда!
— Короче, — Якушин требовательно оглядел нас, — я всем запрещаю в моём присутствии обсуждать её. Сколько раз мы пытались, и ни один разговор не закончился ничем хорошим. Вы так бестолково трепетесь об этом, словно речь идет о ком-то ненастоящем, выдуманном персонаже, о вашей этой Линор, например. А для меня Кристина была живым человеком.
Якушин недовольно передернул плечами и вышел из столовой. В дверях он столкнулся с Петровым.
— Что было? — полюбопытствовал Петров. — Чего это наш Зевс в гневе?
Марков криво усмехнулся шутке и раскрыл окно, осматривая раму с другой стороны.
— Окно почему-то распахнулось, — пояснила я. — Неожиданно, само по себе. Настя решила, что это знак, что…
Я осеклась, боясь повторить вслух предположение Сёминой, точно Якушин мог стоять за дверью и подслушивать.
Настя, видимо, тоже так подумала, поэтому быстро притянула к себе Петрова за капюшон ярко-голубой спортивной толстовки и зашептала ему на ухо, то, о чем у нас шел разговор, и почему Якушин так разозлился.
— Всё бы вам ругаться из-за фигни всякой, — легкомысленно произнес Петров, отплевываясь от её волос. — Вот, мы для чего из дома сбегали? Чтобы не слышать этой ругани постоянной, разборок, скандалов на пустом месте. А вы сами их тут и разводите. Сказал человек, что неприятно ему, ну и всё. Значит, просто больше не говорите об этом.
— А что для тебя, Петров, вообще серьёзное? — тут же откликнулась Настя.
— Смотри, — позвал Петрова Марков. — Тут какая-то царапина, как будто чем-то острым корябали. И свежая же совсем.
— Всё верно, Шерлок. Так и есть, царапина. Глубокая и свежая, — подтвердил Петров, приглядываясь к тому, на что ему показывал Марков.
— Я лично её ключом ковырял, когда мы сюда влезть хотели.
— Да? Ну, ладно, тогда, — Марков как-то огорченно закрыл окно. — Но всё равно, мне кажется, имеет смысл проверить весь дом. Ведь, кто-то же мог сюда влезть.
— Да кому мы нужны, — отмахнулся Петров. — В этой глуши-то.
Но мы всё равно пошли осматривать все комнаты и хозяйственные помещения, на случай если кто пробрался в дом. Конечно же никого не нашли, но потом ещё полночи не могли угомониться и разойтись.
Чувство изолированности и загнанности неожиданно проникло внутрь каждого из нас, мы боялись того, что с нами произошло, того, что сделали, тех новых, не вписывающихся в привычные рамки условий, боялись дома, друг друга и самих себя.
========== Глава 19 ==========
На следующее утро, когда я только закончила мыть посуду, Петров ворвался в кухню прямо с улицы, в спецовке и сапогах.
— Привет, — бросил на ходу он и спешно огляделся. — Где Сёмина?
— Моется, наверное. А что случилось?