— Успокойся. Хочешь, я тебе почитаю? Это всегда помогает.
Он потянул меня за руку и усадил рядом с собой, затем раскрыл книгу и стал с середины читать.
«Пришла в себя девушка и огляделась — видит, стоит перед ней дворец черного мрамора, вокруг него прекрасный сад раскинулся, а возле дворца — косматый зверь. Обмерла красавица со страху, а зверь вдруг говорит ей ласковым голосом: — Не бойся меня, красна девица, я тебя не обижу. Погуляй сперва по саду, а потом во дворец ступай, там тебе и стол и ложе приготовлены. Да смотри: что бы с тобой не приключилось, не произноси ни звука, даже если тебя мучить станут. Сказал зверь и исчез. Дворец и внутри и снаружи был выложен черным мрамором и вся мебель в нем была из черного мрамора. В одной комнате стоял маленький столик, а на нем дорогие яства. Наелась красавица, напилась у колодца ключевой воды, а когда небо окрасилось вечерней зарей, улеглась на ложе спать. Около полуночи раздался страшный грохот, двери с треском распахнулись, и в ее покои ворвалась орава безобразных чудищ. Налетели на девушку, щиплют, когтями рвут, царапают, а она молчит, ни звука не издает. Как налетели чудища, так и улетели. Уснула красавица. А проснувшись поутру, увидала, что треть черного замка стала белой».
— Зачем ты мне это читаешь? — я шлёпнула пандой по книге, и та захлопнулась. — Это подкол такой, чтобы меня ещё больше запугать?
— Это не подкол, — он невинно захлопал глазами. — Это сказка «Розочка». У меня в детстве такая книжка была, когда я с бабушкой и дедушкой жил. В деревне, пока не уехал.
— Как вообще в наше время можно в деревне жить?
— Там было классно. Особенно заброшенные поля, которые летом цвели красным клевером. Очень красивые поля. Ещё там была речка. Маленькая, быстрая и очень холодная. И я на полном серьёзе думал, что это тот самый источник, в котором течет живая и мертвая вода. Даже несколько раз пытался оживить дохлую мышь. Потому что из-за бабушки у меня в голове всё смешалось. Она хоть и была образованной женщиной, воспитанной в советское время, но вся её родня родом из деревни, так что она считала совершенно нормальным оставлять блюдечко с крошками для домового. А ещё она всегда готовила ужин, даже когда после работы приходила. Что-то очень вкусное: жареную картошку или макароны по-флотски. А на обед всегда оставляла нам суп. Дед больше всего любил грибной, и у нас повсюду сушились грибы. Если бы ты знала, как они обалденно пахнут. Наверное, это было счастье, жаль, что я об этом тогда не знал.
— Почему же ты от них уехал, если тебе нравилось?
— Потому что они умерли. Просто взяли и умерли в один день. Так бывает, только не спрашивай, пожалуйста, как «так», — на выдохе прохрипел он и в ту же секунду закашлялся до слез.
— Ты таблетки пил? — попыталась я перевести тему.
Он помолчал немного, возможно всё ещё вспоминая своё, а затем поднял глаза и хитро сказал:
— Главное моё лекарство — это ты.
Ему определенно нравилось ставить меня в неловкое положение.
— Будешь продолжать в том же духе, и я прекращу с тобой общаться. Вроде всё хорошо, а потом бац, и начинается какая-то пурга.
— Расскажешь, чего тебе там привиделось?
— Я точно знаю, что это было на самом деле. Не хотите, можете не верить.
— Они не верят? Даже твой Якушин?
— Почему это мой?
— Что я не вижу, как ты на него смотришь?
— Кончай выдумывать. Никак я не смотрю. Он просто старше, и я к нему прислушиваюсь.
— Особенно внимательно ты прислушивалась к нему у фонтана. Это было очень трогательно.
— Иди нафиг.
— Так, что? Расскажешь, чего боишься? Я же тебе рассказывал про зарезанного мальчика.
— Ага, и про девушку в белом платье на красной машине.
— Думаешь, что тут водится привидение?
Я ответила не сразу, потому что такое было очень сложно объяснить.
— Обычно они приходят ко мне по ночам из темноты и кажутся лишь призрачными образами чего-то жуткого и необъяснимого, теперь же, это случилось средь бела дня и было до ужаса правдоподобно.
Амелин понимающе кивнул.
— Раньше я тоже боялся темноты. Нам соседи снизу регулярно перерезали провода из-за того, что Мила после клуба приводила гостей, и они шумели по ночам. Мы иногда по два месяца без света жили. И поначалу я тоже паниковал, потому что приходилось всю ночь сидеть в темноте одному, но потом привык и научился с ней дружить.
— Почему это ты сидел ночами один? — живо заинтересовалась я.
— Потому что я живу с сестрой. У неё работа такая. Она танцовщица, — новый приступ кашля свалил его на подушку, несколько книг слетели с кровати и рассыпались, а когда я их подняла, он уже снова сидел, как ни в чем не бывало.
— Это ужасно оставаться ночами одному, — понимающе сказала я. — У меня тоже один раз такое было.
— И что?
— Ничего. Просто, — про это говорить не хотелось.
— Понимаешь, темнота — как боль, её просто нужно принять. И потом она станет частью тебя самой, — произнес он многозначительно.
— Глупость какая-то. Зачем мне это принимать, если это ненормально? Если я от этого физически болею?
— А ты просто расслабься и не думай о плохом. Темнота обостряет чувства, обоняние и слух. И ты становишься сильной, только по-другому.
— Ерунда. У меня сердце в эти моменты останавливается, и я задыхаюсь.
— Это как будто так глубоко ныряешь внутрь себя, что мысли отходят на второй план, и остаются только ощущения. Даже приятно. Мы все приходим из темноты и уходим в неё. Темнота, одиночество и боль — это суть нашего пребывания в этом мире.
— Опять твои заупокойные разговоры? Меня от них тошнит.
— От себя не спрячешься, Тоня, — заявил он поучительно, как тогда у него дома, когда мы приходили с Герасимовым. — Или терпи и пересиль себя, или живи всё время в страхе и бегай от призраков.
— Слушай, не нужно мне тут ля-ля про терпение. Я видела твои руки. Ты сам замороченный и слабый. И вообще, суицидники не имеют права поучать кого-либо.
На мгновение помрачнев, Амелин снова натянул сияющую улыбку.
— Я просто хочу сказать, что сильнее смерти ничего нет, а темнота не убивает.
Я пришла обсудить случившееся, а он постоянно уводил в сторону и затевал разговор не о том.
— Мне надоело с тобой разговаривать, — я встала.
— Так, что там за той дверью?
— Тёмный и страшный подвал. Ничего интересного. Если хочешь, могу даже отдать тебе этот ключ.
— О! — вдруг обрадовался он. — Клин клином, Тоня. Давай сходим ночью туда?
— Ещё чего.
— Значит, всё-таки ты слабачка. Что и требовалось доказать, — по лукавому выражению лица я видела, что Амелин пытается взять меня «на слабо», и он не ошибся, со мной это всегда работало.
В конце концов, мне же не одной туда идти. А если ещё и свет включить, то будет совсем нормально.
— Ничего не увидим, значит, там нет никаких призраков, и тебе показалось, — сказал он, — а если увидим, то я докажу всем, что тебе можно верить.
— Хорошо, — сдалась я. — Только пока никому не говори про это.
========== Глава 20 ==========
А через час, за обедом произошел загадочный случай.
Мы сидели все на кухне, тесно набившись вокруг стола, и уже начали пить чай, когда Герасимов неожиданно замычал и подскочил, так, что сидевшая слева от него Настя с визгом слетела с табуретки. Грубо отпихнув не поместившегося за стол Петрова, он бросился к раковине и выплюнул то, что держал во рту. Затем включил воду и принялся пить прямо из-под крана.
— Что случилось? — Якушин встал и подошел к нему.
Я помогла подняться Насте.
— Что за дрянь? — прорычал Герасимов. — Это чья-то шутка или как? Марков, я же тебе голову оторву. Ты достал уже, тупой баран. Или это ты, Сёмина?
— Ты сам достал, — негодующе воскликнула Настя, стряхивая с шотландских брючек мокрое пятно.
— Сёмина мне всё ухо провизжала, — пожаловался Марков.
— Объясни хоть в чем дело, — не переставал тормошить Герасимова Якушин.
— Я выпил какую-то дрянь, — страдальческим голосом произнес тот. — Такой вкус, словно кошки во рту нагадили.
Якушин взял со стола его уже пустой стакан и заглянул внутрь.
— Там что-то белое. Похоже на соль, — он сунул внутрь стакана палец, и уже приготовился облизать его, как Петров, не отнимая камеры от лица, закричал:
— Осторожнее! А вдруг цианистый калий?
Якушин вздрогнул и отставил стакан.
— Если бы это был цианистый калий, то Герасимов бы уже валялся тут с пеной у рта, — заметил Марков.
— Как так получилось? — удивилась я. — У меня совершенно нормальный чай.
— А это, как обычно, — Марков явно злорадствовал. — У всех всё нормально, а у этого через заднее место.
Герасимов резко метнулся к Маркову, но достать не смог.
— Как вообще Марков мог насыпать тебе туда соли, если он сидит с другой стороны? Мимо него даже стаканы не передавали, — попытался успокоить его Якушин.
— А кто передавал стаканы? — спросила я.
Но никто этого не помнил. Так что Герасимов психанул, завалился на свой матрас и лежал там, надувшись, до самого вечера, а стоило нам всем собраться в зале, демонстративно ушел бродить по дому.
Однако ровно в восемь, если судить по бою гостиных часов, которые удалось выставить и завести, мы вдруг неожиданно услышали тревожные и нежные звуки. Тихая, крадущаяся мелодия, точно таинственный отголосок потустороннего мира, неожиданно наполнила дом.
— Что это? — Настя, которая, обложившись разноцветными клубками, вот уже полчаса плела какую-то замысловатую фенечку по заказу Петрова, пугливо замерла с концами нитей в руках.
— Похоже на пианино, — Петров, сидевший рядом и увлеченно складывающий из её клубков различные цветовые комбинации, наклонил голову, прислушиваясь.