Тогда, наконец, отпустил:
— Ну, вот. А теперь как?
— Что как? Ты мне чуть палец не сломал.
— Во-первых, не кричи, разбудишь весь дом, а во-вторых, ты меня сама попросила объяснить. Лучше скажи, что ты теперь чувствуешь?
— Что готова прибить тебя на месте.
— Сейчас лучше, чем было тогда, когда я тебя держал?
— Глупый вопрос.
— Вот оно это чувство, понимаешь?
— Нет.
— Ну как же, боль нужна была для того, чтобы ты потом почувствовала, как хорошо без неё. Это напоминание, что бывает и хуже. Например, когда ты вернешься домой, то даже обычный свет, простая вода и мягкий матрас покажутся тебе счастьем.
— Когда я вернусь домой, самым большим счастьем для меня будет больше никогда тебя не видеть.
Мы поднялись на третий этаж, и только дошли до моей комнаты, как вдруг, в конце коридора, словно из ниоткуда, возникло бесформенное нечто и поплыло в нашу сторону. Мы прижались к стене и затаились. Но фигура медленно приближалась, нервы не выдержали, и я, затолкав Амелина в нашу комнату, закрыла дверь.
Какое-то время мы стояли молча, не шевелясь, придерживая ручку двери. Но никто не ломился.
— Ну, убедился?
— В чем?
— Что это был настоящий призрак.
— Нет.
— Ты это назло мне говоришь.
— Настоящие призраки не бегают по коридору. И не живут в подвале, — Амелин отошел от двери и посмотрел на безмятежно спящую Настю. — Призраки и монстры живут внутри нас. И иногда они побеждают. Мысль не моя, но сейчас реально было страшно, так что придется переждать.
С этими словами он преспокойно полез под мою кровать.
========== Глава 22 ==========
Так бывает, когда вдруг просыпаешься в один прекрасный день, и тебе отчего-то без всякой на то причины становится приятно и легко. И просто не хочется ни о чем думать. Просто чувствуешь себя живым и настоящим. И даже не страшно заглянуть немного вперед, потому что там нет ничего плохого.
Я подумала о вкусном утреннем кофе, об утреннем морозце, о Якушине и о том, что вчерашние подвальные похождения были забавными. Да и мысль, что призрак в коридоре оказался настоящим, отчего-то тоже радовала.
Так я блаженно лежала в сладкой полудреме, до тех пор, пока вдруг явственно не ощутила, что мои запястья что-то сковывает.
Попробовала поднять руку, но не смогла. Что за ерунда! Попыталась скинуть с себя одеяло, чтобы посмотреть, что с руками, но ничего не получилось. Сёмина ещё спала.
— Настя! — крикнула я. — Проснись.
Она нехотя разлепила глаза и долго смотрела на меня, будто пытаясь сообразить, где вообще находится.
— Да, вставай же!
Она приподнялась и села, глядя на меня из-под полуприкрытых век.
— Что случилось?
— Подними мне одеяло.
— Зачем?
— Не тупи, пожалуйста, — я задергала ногами, в надежде всё же обойтись без её помощи. — Просто посмотри, что у меня с руками.
Настя медленно выбралась из постели и приподняла моё одеяло. Обе мои руки были крепко привязаны к кровати теми самыми красными шелковыми лентами.
— Боже! — сказала она, нелепо таращась. — Это же мои ленты.
— Развяжи, пожалуйста, — процедила я сквозь зубы, не знаю, чего во мне было больше злости, страха или недоумения.
И Сёмина взволнованно торопясь начала ковырять длинным ногтем узел.
— Не получается, — прохныкала она тут же, чувствуя, как нарастает мой гнев.
— Ну, оборви тогда, обрежь.
— Сейчас, — сказала она. — За ножиком сбегаю.
Она исчезла, а я попыталась сама дотянуться до запястий зубами, и уже почти смогла растянуть узел на левой руке, как дверь резко распахнулась, и в нашу комнату влетели полуодетые Марков, Герасимов и Петров с камерой.
— Вот это да! — обрадовался Герасимов. — Реально привязали.
— Прикол, — хихикнул Марков.
— Так, Тоня, сделай страдальческое лицо, — велел Петров.
— Проваливайте отсюда, — закричала на них я.
— Вот, хорошо. Пошла эмоция. Очень, очень реалистично, — приговаривал Петров.
— Я же вас всех сейчас убью!
— Интересно как? — хохотнул Герасимов.
— Вы можете быть людьми или нет? Лучше отвяжите меня.
— Людьми мы быть не можем, — не унимался Петров. — Потому что мы злобные и коварные Дети Шини.
— Не знаю, чего ты напрягаешься, — пожал плечами Марков. — Понимаю, была бы раздета, а так у тебя классная тёплая пижама.
— Я напрягаюсь, потому что, у кого-то хватило мозгов такое сделать. А еще, потому что вы ржете. Скажи честно, Марков, это месть?
— Нет, клянусь, это не я, — он сел на корточки и стал меня развязывать.
— И не я, — выпалил Петров.
— Значит, вы это вместе провернули? Зачем?
— У нас тут у только одного человека гестаповские замашки, — усмехнулся Марков.
— Заткнись, — меланхолично отозвался Герасимов.
— А с чего ты взял, что речь о тебе? Я просто вспомнил, как мы температуру снегом снимали, — ему удалось освободить мою правую руку.
Петров запротестовал:
— Да, нет, Саня не мог. Зачем это ему?
— Точно, — озвучила я вслух свои догадки. — Амелин! Больной придурок.
— Вот-вот, — подхватил Петров. — Наверняка он. Нужно дверь запирать на ночь.
— Говорил вам не связываться с суицидником, — подхватил Герасимов — Хочешь, я ему наваляю?
— Нет уж, я сама.
Переодеваться я не стала, побежала в мансарду прямо в пижаме, по дороге мне попалась Сёмина с ножиком в руке, и, сказав «на», зачем-то сунула этот нож.
Разговаривать было некогда.
Кажется, дверь я распахнула ногой, Амелин ещё спал, поэтому от внезапного грохота испуганно подскочил в кровати и, также как Сёмина, недоумевающе уставился на меня.
— Ты пришла меня убить? — спросил он тихо, заметив ножик.
— Как ты мог? Я же тебе сама остаться разрешила!
— Пожалуйста, успокойся, — он осторожно потянулся за одеждой. — Объясни, что произошло.
— И почему с людьми всегда так? Если ты с ними по-доброму, то они тебе какую-нибудь подлянку обязательно устроят.
— Да не устраивал я ничего.
— Теперь будешь отмазываться и утверждать, что это не ты.
— Тоня, почему ты меня все время за врага держишь? Ты мне нравишься, и я хочу с тобой дружить. Я тебе об этом постоянно твержу. Мне даже почти не важно, что ты на это совсем не реагируешь. Но ты всё равно злишься и переворачиваешь всё с ног на голову, — его взгляд стал строгим. — Это жестоко.
— Ты бы тоже злился, если бы тебя привязали к кровати.
— Тебя привязали к кровати? — бледное лицо покраснело. — Это уже слишком.
— Вот именно, что слишком.
Амелин немедленно вскочил и стал одеваться, так что мне пришлось отвернуться, чтобы не видеть эти противные шрамы и ожоги.
— Ты куда?
— Пойду, скажу им, что это слишком. Что если кто-нибудь ещё такое сделает, то я за себя не ручаюсь, — его реакция выглядела неподдельной и даже милой, точно ему и в самом деле не безразлично.
— Не нужно никуда ходить. Просто поклянись, что это не ты. Я уже не знаю, кому верить.
— Мне очень неприятно, что ты могла обо мне так подумать.
По расстроенным глазам я видела, что он говорит правду.
— Но шутка совершенно в твоем стиле.
— Вовсе не в моём.
— Тогда кто? Приведение из коридора?
— Больше такого не повторится, — сказал он серьёзно. — Обещаю.
Якушин собрал нас в зале и объявил, что нужно ехать в лес за дровами, так как мы топили печь каждый день с утра до вечера, а начиная часов с четырех, разводили ещё и камин. И, когда-то доверху набитая поленница в гараже, уже подходила к концу.
Однако эта его затея как-то сразу не заладилась, вызвав неожиданно бурное сопротивление парней, посчитавших это задание очередной придурью Якушина. У каждого обнаружилась очень серьёзная причина, чтобы никуда не ехать.
У Герасимова, как оказалось, с самого утра зверски ныли поясница и шея. Ему хватило того, что он накануне перекидал «не одну тонну снега», «расчистил полдвора» и теперь надеялся, что у него будет хоть какой-то выходной, когда можно просто отлежаться.
Петров был занят постановочной съемкой в «синей» спальне на третьем этаже, там, где стояла большая тёмная деревянная кровать с каркасом под балдахин. И именно в этот момент, по его словам, комната так удивительно освещалась, что при определенном ракурсе, можно было запечатлеть, как в воздухе кружат миллиарды блестящих пылинок, и это как нельзя лучше отображает таинственную суть течения времени.
Маркову же во чтобы-то ни стало необходимо было прорешать все задачки из маленькой потрепанной брошюрки, найденной в библиотеке. И если он это не сделает за сегодня, то это будет означать, что он уже начал деградировать. А отложить не может, потому что «уже завелся».
В ответ Якушин наехал на всех, сказав, что это глупые и детские отмазки, и ради общего дела нужно задвинуть свои личные «хочу» и сначала выполнить то, что необходимо.
Но Марков ответил, что отказывается быть тупым стадом, так как ему это «идеологически чуждо», а Якушин вообще не указ, и что он будет делать, что хочет и когда захочет.
Герасимов тоже намекнул на его замашки диктатора и рабовладельца. Петров же не выступал, но всем своим непривычно молчаливым видом выражал явную поддержку тех двоих.
Они все долго ходили по дому друг за другом препирались и громко и скучно ругались, точно их какая-то муха укусила. От утреннего веселья не осталось и следа.
Мы с Настей, около часа молча наблюдавшие за всеми этими разборками, в конечном счете, не выдержали, пошли, оделись, нацепили найденные в чулане пластиковые снегоступы, взяли санки и топор и с героической решимостью выдвинулись по направлению к лесу.