Три продавщицы и уборщица сразу себе их и забрали, правда, по двести пятьдесят рублей за штуку, но на большее сложно было рассчитывать, хотя всем было понятно, что стоит оно намного дороже. В итоге, на полученные деньги получилось купить немного еды, а один дальнобойщик на заправке за две бутылки виски налил им полный бак.
И когда Герасимов, наконец, закончил рассказывать, Марков, которого всё время приходилось одергивать, чтобы не перебивал, наконец, дал волю эмоциям.
— Какого хрена по двести рублей? Вы бы им ещё даром всё отдали. Две бутылки виски! Да, каждая из них не меньше двух тысяч стоит. И насколько нам хватит того, что вы привезли? Ну ладно ты, Герасимов, лопух, но Якушин-то! — Марков нервно бегал по кухне.
— У Якушина иногда крышу сносит. Ведь с каждым из нас, что угодно могло случиться. А ты говоришь. Ещё и самую классную бутылку коньяка этим врачам отдал. Дорогущая, наверняка, — пожаловался Герасимов, а потом загадочно сказал Маркову. — Но если ты не прекратишь наезжать на меня, я не отдам тебе то, что привез.
— А что ты привез? — подозрительно полюбопытствовал Марков.
Герасимов даже не поленился, встал, пошел в прихожую, а когда вернулся, торжественно вручил Маркову очки в мощной роговой оправе и толстыми выпуклыми стёклами.
Марков отчего-то грустно посмотрел на очки, потом на Герасимова, потом на нас и сказал «спасибо».
— Ну, одевай, — Герасимов явно был очень доволен собой.
Марков тяжело вздохнул и нехотя надел очки. Его глаза увеличились даже не вдвое. Сквозь толстые стёкла в нас вперились две огромные шарообразные лупы.
— Боже! — в ужасе вскрикнул Петров и чуть не свалился с табурета. — Что это?
— Кошмар, — подтвердила Настя.
— Что не так-то? — не понял Герасимов. — Нормальные же очки.
— Ну, да, — покорно согласился Марков. — Нормальные. Только у меня минус, а это плюс.
— Короче, поедешь, завтра с ним в поселок и, если такой умный, сделаешь всё сам и очки какие нужно купишь, — обижено фыркнул Герасимов и, забрав с собой стопку бутербродов, ушел.
А потом, Петров с Амелиным вырядившись в черные пиджаки из «красной» спальни, один со свечой «белая роза», другой с бутылкой воды «Святой источник», вырядились в найденное в доме тряпьё и проводили «изгнание призраков». За ними следом по всем комнатам таскался Марков с толстенной книгой в руках и громко читал «очищающее заклинание». К этой своей игре они умудрились привлечь даже Якушина, который на удивление серьёзно воспринял известие о нападении на Маркова и, кажется, был в одном шаге от принятия мистической версии случившегося.
Однако в одной из комнат, Петров так увлекся, а может и специально, набрав полную горсть воды, плеснул ею в лицо Маркова, за что незамедлительно получил книгой по лбу. И мгновенно завязалась потасовка и беготня по дому с обливаниями, разбрасыванием вещей и дикими криками. Участвовали все. А после, дружно вывалившись на улицу, устроили снежную битву.
Снег был мягкий, влажный и как будто даже теплый на ощупь.
И мы так заигрались, что я буквально опьянела от воздуха и избытка радости, так что мне хотелось обнять и расцеловать всех и каждого.
Время остановилось окончательно, и мы пропали в его белом полном радости и счастья безвременье: ни тревог, ни мыслей, ни страхов.
Вымышленные персонажи, бестелесные духи, правдоподобная выдумка Кристины Ворожцовой, психопомпы, Дети Шинигами — растворившиеся между вчера и завтра, между реальностью и сном, между жизнью и смертью.
Тот день выдался очень солнечный и чистый. По огромному пронзительно-ясному куполу небосвода мелькали темные точки порхающих птиц. Одна веселая стайка прилетела к нам на рябину и так громко щебетала, что можно было подумать, будто приближается весна.
И в душе поселилось такое глупое, беспечное, но упоительное чувство, будто мы навечно останемся молодыми и никогда не умрем.
А когда стемнело, жарили на морозе сосиски и хлеб и, пока высоким оранжевым пламенем горели дрова, скакали вокруг мангала, воображая себя победителями. Потом на небе высыпало столько звезд, что аж закружилась голова, и мы попадали в пушистый нерасчищенный снег и неотрывно смотрели на них.
Марков начал придумывать, что когда он выучится и заработает кучу денег, то купит огромный старинный замок где-нибудь во Франции или Италии, и позовет всех нас к себе жить.
На что Петров заметил, что замок — это проблематично, потому что мы замучаемся выгонять оттуда призраков. Настя же решила, что не сможет жить в замке Маркова, потому что станет известной актрисой и будет всё время занята на съемках.
Но Петров ответил, что её никто не отпустит на съемки, потому что иначе «кто нам будет готовить?».
А Герасимов сразу согласился переехать в его этот замок, даже несмотря на вредный характер Маркова. Только поставил условие, что в этом замке должны быть виноградники, тогда он будет выращивать виноград и производить самое лучшее в мире вино. А лучше, если там будут ещё и оливковые плантации.
И Маркову это предложение понравилось, и он начал фантазировать про их совместный винно-оливковый бизнес.
А Якушин сказал, что если там будут конюшни, то он даже сам готов работать на этих самых плантациях днем, а по вечерам сидеть в кресле-качалке, курить трубку и смотреть на звёзды.
Тогда Настя спросила можно ли она возьмет туда с собой маму. Марков разрешил, если её мама не станет читать нотации и умничать. И Настя пообещала, что «она не станет», и что она вообще может воспитывать наших детей, потому что она любит детей.
Но Петров стал возмущаться — «каких ещё детей? Не будет у нас никаких детей. Потому что мы никогда не будем взрослеть и вообще стареть».
И тогда я сказала, что в таком случае не согласна ехать в этот замок, потому что я хочу, чтобы у меня когда-нибудь были дети и не меньше двоих, чтобы им никогда не было одиноко или страшно одним в темноте.
Один только Амелин ничего не говорил ни про замок, ни про планы, и это было странно, потому что уж он-то любил повыдумывать нечто подобное. И когда я спросила его, почему он молчит, он ответил: «мне и сейчас хорошо».
Замерзшие, но жутко довольные мы, наконец, разбрелись по своим комнатам, но я не стала ложиться сразу, подождала, пока Амелин не поднимется к себе, а после пошла и заперла его на ключ.
Он, конечно же, пытался ныть из-за двери, но я собрала волю в кулак и, вспомнив данное себе обещание, устояла. Но перед тем как заснуть, уже лёжа в постели, я в первый раз за всё время совершенно отчетливо услышала, как воют волки, и почувствовала себя гадко.
========== Глава 34 ==========
А утром выяснилось, что у Маркова разболелся живот, как сказал Герасимов: «от жадности», и ехать он никуда не смог. Лишь валялся на матрасе и негромко скулил, а когда краем уха услышал, препирательства Якушина, Герасимова и Петрова по поводу того, кто должен отправиться в поселок, жалобно попросил разрешения «оставить завещание» о том, что ехать должен кто-то разумный, а единственный такой человек среди нас, кроме него — Осеева.
И они все втроем посмотрели на меня, сомневаясь, что я смогу поднять полный рюкзак бутылок. Но я, быстро сообразив, что это отличная возможность ещё раз поговорить с Якушиным о возвращении домой, твердо заверила их, что это только с виду я слабая.
А когда мы уезжали, Петров в своём репертуаре зачем-то взял и кинул снежок Герасимову прямо в ухо.
Герасимов немедленно вспыхнул и метнул ответный, но промахнулся и попал в Якушина. За тем, конечно же, дело не стало. И они на ровном месте, прямо перед самым отъездом, снова затеяли вчерашнюю мальчишескую игру.
Но теперь это было очень не вовремя, так что я подошла к Якушину и спросила, поедем ли мы вообще сегодня или нет, но он был слишком увлечен, мельком повернул голову в мою сторону, ничего не ответил и продолжил кидаться.
Это был очень невежливый игнор с его стороны, поэтому я просто набрала снега и, выбрав подходящий момент, запихнула за шиворот.
Якушин вскрикнул от неожиданности, и тут же натянул мне шапку на глаза, за что получил хороший пинок. Тогда он сгреб меня в охапку, поднял и попытался кинуть в сугроб, но я намертво уцепилась за шею, и мы рухнули туда вместе. Якушин — на спину, я — сверху.
— Мой нос, — взвыл он, закрываясь ладонями.
— Ничего, вот тебе заморозка, — я легонько брызнула ему в лицо снегом.
И вдруг увидела его таким красивым, каким не видела никогда прежде, эти его серо-зеленые глаза блестели светом и жизнью, он рассмеялся, и я точно взлетела высоко-высоко, что аж дух захватило.
Секундное промедление стоило мне полученного преимущества.
Мы барахтались в сугробе, пытаясь утопить друг друга в снегу, и я чувствовала, как стучит у него сердце.
И тут неожиданно Сёмина как заголосит: «Смотрите, смотрите!». Мы все моментально застыли, точно в манекен челлендже, подняли головы, и посмотрели наверх, туда, куда показывала Настя.
В распахнутом окне мансарды на подоконнике в полный рост стоял Амелин и махал нам рукой.
Даже снизу была видна его широкая, сияющая улыбка. Но то была нехорошая, опасная улыбка, и это тотчас поняли все.
— Он же прыгнет, — завизжала Настя.
Мы все, как по команде, сорвались и помчались наверх. Герасимов первым долетел до дверей мансарды, начал ломиться, но дверь оказалась запертой.
И вдруг я с ужасом вспомнила, что забыла его открыть. Кое-как нашарила в кармане джинсов ключ. Руки тряслись и не слушались. Якушин нетерпеливо выхватил у меня ключ и распахнул дверь.
Ледяной хлёсткий порыв ветра ударил нам в лицо, такой сильный, что мне на секунду показалось, будто Амелин на нем пошатнулся. Полы его пальто колыхались.
— Привет! — весело сказал он. — Уезжаете? А я вот вышел проводить.