От всех этих внезапно нахлынувших воспоминаний, я не сдержалась:
— Иди в пень, Петров. Для тебя всё ерунда. Ты ничего не знаешь. И ты Сёмина ничего не знаешь, и язык у тебя длиннее мозгов. А ты Марков вообще слепой, что ты там заметить-то можешь? Какое вам вообще до меня дело? Я к вам не лезу и болячки ваши не ковыряю.
— А никто и не лез, — Петров немного растерялся. — Мы просто разговаривали.
— Правда? — закричала я. — Тогда какого черта обсуждать тут, что я три года за Якушиным бегаю?
— Тоня, — вдруг подал голос, молчавший всё это время Амелин, выползая из своего темного угла на свет. — Ты не права. Ребята не хотели тебя обидеть.
— А ты-то чего выступаешь? Больше всех надо?
— Всё хорошо. Успокойся, — проговорил он мягко противным участливым голосом. — Поверь, ты ему тоже нравишься.
— Что? — я чуть не задохнулась от такой наглости. — Да какое мне до этого дело?
Марков усиленно щурился, видимо стараясь разглядеть выражение моего лица:
— То-то ты так взбеленилась.
— Блин, Осеева, никогда не видел тебя такой бешеной, — Петров смотрел на меня через объектив.
— Если ты ещё раз сунешь в меня эту штуку, клянусь, тресну так, что мало не покажется.
— Она треснет, — со знанием дела предупредил Марков. — Знаешь, как Солдатову сменкой по морде прошлась?
— Чё, правда? — лицо Петрова озарилось восторгом.
— Отвечаю.
— А ты оказывается, опасная, — Петров восхищенно и одновременно насмешливо посмотрел на меня, выглянув из-за камеры.
— Вот, видишь, Сёмина, что любовь с людьми делает, — Марков развернулся к Насте и поучительно помахал перед ней пальцем, точно сейчас доказал теорему. — Говорю же — животная страсть.
И тут они все начали заливисто и громко смеяться, будто над какой-то очень веселой шуткой. Даже Сёмина.
— Так, Тоня, ещё позлее лицо сделай, — от смеха Петров еле удерживал камеру.
И это было последней каплей.
Я молниеносно вскочила и со злости пнула сидящего ближе ко мне Маркова в бок. Он завопил, начал извиваться и кататься по полу, придуриваясь, что ему очень больно. Тогда я ударила посильнее, и он взвыл уже по-настоящему.
А у Петрова началась настоящая истерика, упал на матрас и давай там биться в конвульсиях, выть и всхлипывать.
Я схватилась за камеру, пытаясь вырвать у него из рук, но он вцепился и стал тянуть на себя.
Понятное дело, Петров был сильнее, и я уже замахнулась, чтобы отвесить ему подзатыльник, но тут ко мне подскочил Амелин, больно схватил за локоть и попытался оттащить.
Однако в такие минуты меня лучше не трогать, наверное, он просто ещё об этом не знал, и я, стремительно развернувшись, закатила ему такую звонкую оплеуху, что аж Марков вскрикнул.
На секунду наступила тишина, все резко перестали смеяться и уставились на Амелина, а он на меня. С очень серьёзным таким лицом, непроницаемым, карие глаза как будто остекленели, словно я не пощечину ему влепила, а пырнула ножом.
Затем мрачно сказал:
— Надеюсь, тебе было так же приятно, как и мне. Давай ещё раз.
Он с силой схватил мою руку и хлёстко ударил себя.
— Можешь бить меня в любое время, когда тебе захочется. А других не трогай. А то в один прекрасный день найдется тот, кто даст сдачи. И тогда ты узнаешь про боль, гораздо больше, чем тебе хотелось бы.
И вдруг я почувствовала себя истеричкой и ужасной дурой, ещё большей, чем Настя, громящая винные запасы.
Стыд переполнял меня целиком, изнутри рвалось нечто яростное, но совершенно беспомощное. Я отлично знала это мечущееся щемящее чувство, едкой горечью закипающее в горле и ненавидела его всем сердцем. Призвала на помощь гнев, но от него уже ничего не осталось, только мелкая, постыдная жалость к себе от захлестнувших непозволительных эмоций.
— Это ещё что, — отпустив меня Амелин резко повеселел. — Я как-то раз влюбился в подругу моей сестры. Точнее я думал, что влюбился.
И когда она к нам приходила, очень стеснялся, садился где-нибудь в углу комнаты и смотрел, как они болтают. В конце концов, Мила это просекла и начала надо мной прикалываться. Направо и налево про это рассказывала, типа: «А вот мой Костик Диану любит», и все, кто это слышал, поголовно смеялись, потому что Диана очень красивая и видная девушка.
Ей же, похоже, нравилось, что я за ней как щенок ходил, так что она постоянно при других гостях со мной сюсюкалась и специально смущала: то обнимет, то на колени сядет. А она и без каблуков была меня на голову выше, с ногами до ушей и убедительными такими формами. Когда по улице шла, то обязательно все мужики оборачивались.
— Да, ладно тебе заливать, — скептически поморщился Петров.
— Да я не про то, — отмахнулся Амелин. — Просто как-то раз, Мила взяла меня с собой на свадьбу к их друзьям, а там ведущий затеял какие-то конкурсы.
Вызвал к себе пятерых девушек и попросил каждую выбрать себе партнера, который ей будет помогать. Ну, Диана, недолго думая, ради общей хохмы взяла и позвала меня. А потом мы услышали условия конкурса.
На полу расстелили по пять газетных листов, и каждая пара должна была протанцевать, каждая на своей газете, дольше остальных.
Все взрослые мужики тут же похватали своих женщин на руки и вперед, а я стою такой, как столб и пытаюсь сообразить, что же делать мне.
Но Диана не колебалась ни секунды, просто сказала «ты же сильный» и как сама заскочит.
Я пытался устоять на месте, но ничего не вышло, тут же вперед повело. И дело было не в неожиданности, я просто физически не смог бы её удержать. Так что мы с приличным грохотом рухнули посреди зала.
И больше на конкурс никто не смотрел, потому что следующие десять минут гости рыдали от смеха, то и дело, просматривая в своих телефонах повтор этого эпического момента.
Мне даже за себя не было так стыдно, как за то, что я поставил в такое положение Диану. К тому же она руку себе отшибла и потом два дня работать не могла. Одним словом это было позорно и унизительно. Но зато всё. Любовь как рукой сняло.
И в то же мгновение, как только Амелин договорил последнее слово, снизу послышался глухой, требовательный стук в дверь.
========== Глава 36 ==========
В полной уверенности, что, наконец, вернулись Герасимов с Якушиным, мы с Петровым наперегонки помчались вниз. Он обогнал меня совсем немного и первым распахнул входную дверь.
Из холодной темноты зимней ночи нам навстречу шагнул крупный, заметенный снегом человек в широкой камуфляжной куртке, толстых утепленных штанах и сапогах по колено, на плече у него висело ружьё.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он. — Могу ли я поговорить с хозяином дома?
Я попятилась, а Петров, не моргнув и глазом, любезно ответил:
— Добрый вечер. К сожалению, в данный момент хозяин находится в отъезде.
Потом замялся немного и добавил:
— Завтра вернется.
— Хорошо, — у мужчины был цепкий острый взгляд, и он за какие-то секунды успел оглядеть нас с ног до головы. — Тогда мне нужен кто-то из старших.
— А что случилось? — спросил Петров со свойственной ему наигранной лёгкостью.
— Дело в том, что мы тут немного заблудились и хотели бы как-то до утра перекантоваться. Просто в тепле и под крышей переждать снегопад. Нам и кровати-то не нужны. Мы неприхотливые. Но вы не волнуйтесь, мы оплатим за простой. По штуке с носа.
— А сколько вас? — тут же заинтересовался Петров, позабыв про осторожность.
— Четверо. А ещё, у нас вот, что есть, — он потряс над головой связкой мёртвых зайцев.
Я, отступив за дверь, так, чтобы мужик не мог меня видеть, замотала Петрову головой, показывая, что не нужно соглашаться.
Но тут к нам подошел Марков и, быстренько войдя в курс дела, сказал, что цена вполне приемлемая, и за эти деньги мы им сможем даже кровати найти.
Но когда завалились остальные, возможно, он и пожалел, что пошел на эту сделку. Здоровые, шумные, чересчур раскрепощенные мужики. От них несло дорогим парфюмом, потом, шерстью и кровью.
Точнее мужиков было трое, а с ними странный молчаливый парнишка, примерно наш ровесник. У него было узкое болезненное лицо с выступающим вперед подбородком, длинные волосы, такие же светлые и прямые как у Сёминой и черная вязаная шапка, которую даже в доме он снимать не стал. В нижней губе у парня красовался пирсинг, а в ушах тоннели. И, если мужики держались доброжелательно, то парень не выразил абсолютно никаких эмоций, даже не сказал нам «привет», просто вошел и стал озираться по сторонам.
Когда же гости сняли свои страшные охотничьи одеяния, то оказались не такими уж страшными.
Вполне приличные мужчины лет за сорок, очевидно с хорошим достатком и социальным статусом, наподобие родительских друзей. Кроме того, они тоже оказались москвичами.
Один, тот, что постучался к нам, весь разодетый в хаки, с красивой атлетической фигурой и накаченными мышцами, немного грубоватый, но подчеркнуто вежливый. Друзья звали его Старый, хотя на вид они все выглядели одногодками.
Второй — Макс, в серо-белом, напоминающем окрас березовой коры, комбинезоне и толстом свитере цвета слоновой кости, явно из породы циников, сдержанно-саркастичный и расслабленный. И всё в нем, от золотого браслета на запястье и модной модельной стрижки до пухлых женственных губ и невероятно бирюзовых глаз, кричало о том, что он успешен, независим и отлично знает себе цену.
Третий же — Кузя, невысокий, суетливый, с большими карими глазами навыкате, ласковой улыбкой и наметившимися залысинами, понравился мне, пожалуй, больше остальных. Он вел себя бойко и приветливо, но при этом довольно скромно, постоянно повторяя «прошу прощения», «не беспокойтесь», «если не будете возражать».