Привет, Тоня.
Обычно всяким левым людям я не отвечаю, как правило сразу блокирую их, потому что нефига. Если им есть что сказать, пусть сразу пишут, без этого двусмысленного «Привет».
Но этого заблокировать не успела.
Вертер:
Рад, что нашел тебя.
Осеева:
Ты кто?
Вертер:
Человек — загадка:)
Осеева:
Слушай, загадка, ещё один такой ответ и пойдешь в бан.
Вертер:
Я — Костя.
Осеева:
Ты, наверное, ошибся, Костя.
Вертер:
Я нашел тебя в ВК по школе, в которой училась Кристина. Тебя, Сёмину, Маркова и Герасимова.
И тут меня словно током ударило:
Тот самый чел с последней фотки?
Вертер:
Лол
Осеева:
Если что, я сама ничего не знаю.
Вертер:
А я знаю. Кристина просто хотела покоя, но у неё, увы, ничего не получилось. Впрочем, ей сейчас тоже, наверное, хорошо. Ничего не видит, не слышит, не чувствует.
Осеева:
Ты что несешь?
Вертер:
Я ей завидую.:)
Осеева:
Ты больной?
Вертер:
Конечно, как и все. Только в отличие от всех, я осознаю эту болезнь. Чувствую, как она развивается, растет и медленно убивает.
Осеева:
Что ещё за болезнь?
Вертер:
Глупенькая, это же жизнь.
Осеева:
Ты из этих суицидальных дебилов? Это ты её накрутил?
Вертер:
У нас просто были общие интересы.
Осеева:
Тогда ты должен рассказать всё, что знаешь.
Вертер:
Я ничего не должен.
Осеева:
Ты знал, что она собирается сделать?
Вертер:
Этого я не могу тебе сказать.
Осеева:
Слушай, не зли меня! Говори по-хорошему.
Вертер:
Приходи ко мне.
Осеева:
Ты совсем неадекват? Я тебя и знать-то не знаю.
Вертер:
А я тебя видел. Ты красивая. И у тебя зеленые глаза.
Осеева:
Иди нафиг, я тебя сейчас заблокирую.
Вертер:
Я писал в вашей школе олимпиаду по литературе. В прошлом году. Ты заявилась в класс, где мы сидели, и долго шарилась по шкафам, даже на парту залезла. Я тогда ещё сидел в самом конце и всё боялся, что ты свалишься, потому что парта сильно шаталась. А потом пришла какая-то училка и сказала тебе, что нашла тот учебник, который ты искала, в библиотеке. Ты меня случайно не помнишь?
Осеева:
Ничего я не помню, и вообще, откуда ты знаешь, что это была я?
Вертер:
А у тебя в профиле разве не твоя фотка?
Осеева:
Ладно, туплю. В общем, давай без всякой этой ерунды. Расскажи просто про Кристину.
Вертер:
Я же говорю, приходи. Я сейчас дома сижу. Болею. Так что на улицу никак.
Осеева:
Напиши, и дело с концом.
Вертер:
Это исключено. Любую переписку можно прочесть. Откуда ты знаешь, что прямо сейчас тебя никто не читает?
Осеева:
Давай, я тебе позвоню?
Вертер:
А телефоны всегда прослушиваются.
Осеева:
Тебе точно есть, что рассказать?
Вертер:
Приходи, узнаешь.
Осеева:
Я подумаю.
Вертер:
Замечательно. Буду ждать твоего решения. Спокойной ночи!
После этой странной переписки я ещё часа полтора никак не могла заснуть. У человека явно не все дома. Но он совершенно точно что-то знал, что-то, о чем мы все понятия не имели.
========== Глава 4 ==========
Утром я позвонила Герасимову и сказала, что он должен пойти со мной, так как знает этого типа в лицо.
Герасимов, конечно, долго нудил, что не готов к лишним телодвижениям, и взамен пришлось пообещать весь февраль писать за него сочинения. Он хотел ещё и март выторговать, но я тоже себе цену знаю.
Вертер жил в пятиэтажке с другой стороны от метро. Обшарпанный и вонючий подъезд с расписанными похабщиной стенами и черными кругами от горелых спичек на потолке.
Я думала, в наше время люди уже не живут в таких условиях. Пока мы поднимались на пятый этаж, Герасимов шел с такой кислой рожей, точно его вот-вот стошнит. Даже брезгливо сунул руки в карманы, чтобы не прикасаться к перилам. Я же немного волновалась, сама не знаю почему, наверное, оттого, что плохо спала ночью.
Амелин открыл нам сразу, после первого же звонка, будто всё это время стоял за дверью и ждал.
В квартире было очень темно, и мы толком не могли разглядеть его самого, лишь общие очертания фигуры в слабом потоке серого зимнего света, выбивающегося из приоткрытой в самом конце коридора двери.
— Привет, — негромко сказал он, запуская нас и, не дожидаясь, пока разденемся, сразу пригласил пройти.
Наверное я слишком привыкла к комфортной и современной обстановке у себя дома, потому что комната Амелина производила впечатление дурного, болезненного сна.
Линялые, неопределенного цвета обои, старые деревянные облупившиеся рамы, скрипучий потертый паркет с огромными щелями между планками. Во всей комнате ни стола, ни шкафа, только широченный комод, как у моей бабушки Лизы на даче, на котором, кое-как подпирая друг друга, высились стопки книг. Зато на окнах — тяжелые бордовые шторы, а на полу толстый красный ковер с вензелями.
Над коротким икеевским диваном без подлокотников — картинки, распечатанные на принтере: простенькие цветные пейзажи рядом с черно-белыми ужасами, кажется, Брейгеля и скрин из «Кроликов» Линча.
Вдоль другой стены три деревянных стула с круглыми сидениями, точно ряд в деревенском кинотеатре.
Сам Амелин выглядел не менее странно, чем его комната. Довольно высокий, хотя, конечно, ниже Герасимова, бледный, с белыми крашеными прядками в нестриженой копне и без того светлых волос, замотанный по самый подбородок шерстяным шарфом, в растянутом черном свитере, он вполне мог сойти за какого-нибудь персонажа Тима Бёртона.
Большие темные и настороженные глаза недоверчиво следили за тем, как мы озираемся и переглядываемся, как будто завалились без спроса и пытаемся совать нос не в свои дела. Но потом вдруг словно оттаял и с застенчивой теплотой улыбнулся.
— Меня зовут Костя, — сказал и протянул нам по очереди руку, даже мне. — Не бойтесь, я не заразный. Простыл. У меня горло слабое место.
Я тоже дала руку, и когда он пожимал её, то держал так долго и так откровенно меня разглядывал, что это заметил даже Герасимов:
— Ты хотел нам что-то рассказать?
Амелин медленно перевел взгляд на Герасимова:
— И тебя я помню. У Маргариты Васильевны в группе вместе были. Немного. Потом я в первый класс пошел, а ты остался.
— Так что насчет Кристины? — настойчиво сказал Герасимов.
Амелин кивнул на стулья. Я села с краю, Герасимов посередине, а он сам, молча взяв второй крайний стул, обошел и поставил возле меня. Словно специально хотел сесть рядом.
После того бесстыдного, оценивающего разглядывания такая перестановка меня несколько забеспокоила, поэтому я развернула свой стул спинкой вперед и села на него верхом. Кругом полно всяких озабоченных придурков, и я очень порадовалась, что додумалась взять с собой Герасимова.
Но когда Амелин достал из-под дивана ноутбук, принес и опустил его на тот пустой стул, получилось очень глупо, потому что оказалось, что я сижу к ноуту спиной.
— Там просто отсвечивает, — пояснил он.
Так что «придурком» в этой ситуации оказалась я.
— Ты знал, что Кристина собирается сделать? — пока он, сидя на корточках, возился с компьютером, я тихонько вернула свой стул в прежнее положение.
— Конечно, знал. Мы все друг о друге про это знаем.
— Кто это мы? — не понял Герасимов.
Амелин поднял голову и какое-то время смотрел на него, словно подбирая слова:
— Вот, ты любишь дискотеки, дни рождения и прочие праздники?
— Терпеть не могу, — признался Герасимов.
Это было правдой, потому что он всегда сбегал со всех массовых мероприятий, и уж насколько я их недолюбливаю, Герасимов от любой вечеринки шарахался как от огня.
— Ну, а теперь представь, что тебя силой притащили туда, нарядили в колпак, дали в руки дудку и велели всех веселить. Что ты будешь делать?
— Ничего, — фыркнул Герасимов. — Пошлю всех и уйду домой.
— Всё правильно, — кивнул Амелин. — Потому что праздник жизни — это не для всех.
— Ни хрена не понял, — Герасимов вопросительно посмотрел на меня.
— Суицидники, — пояснила я, и он, скорчив пренебрежительную гримасу, с отвращением фыркнул.
— Рад, что у тебя всё хорошо, — Амелин заулыбался такой смущенно-умудренной улыбкой, какая бывает у взрослых, когда они отвечают детям на примитивные вопросы. — Мы познакомились с Кристиной на одном форуме, и только потом выяснилось, что обитаем в одном районе.