Охотники обрушились на нашу дремотную тишину, как цунами на тихий берег.
«Кругом одна молодежь, а такое ощущение, что пенсии живут»; «В этом доме кто-то умер?»; «Так, вот оно какое — сонное царство»; «Где у вас музыка, танцы и веселье до упаду?».
И, со словами «Ребят, вы не волнуйтесь, мы вас тут несильно потревожим», они принесли из машины магнитофон, колонки и врубили на весь дом, что-то наподобие «дискотеки восьмидесятых».
Потом притащили из столовой в залу тяжеленный обеденный стол, сказав, что ужинать у камина гораздо приятнее, постелили одноразовую скатерть, достали свою еду и пластиковую посуду.
И пока шла вся эта движуха, кто-нибудь из них по ходу обязательно бросал в нашу сторону нечто вроде: «Чё вы такие вялые-то?».
Наши незваные гости, явившись, точно из другого, инопланетного мира, расшевелили нашу память, напомнив, что мы не одни в этой вселенной.
И я была благодарна им за возможность выбросить из головы недавнюю отвратительную сцену, как дурной сон, который с пробуждением бесследно развеялся.
Они достали походный мангал и поставили его на крыльце, чтобы снег не засыпался внутрь. Накидали кучу дров и быстро развели, полив какой-то горючей жидкостью.
И мы все, кроме Насти, которая осталась караулить картошку, вывалились в морозную ночь, и принялись жадно вдыхать колючий ночной воздух. Столб огня, разбрасывая вокруг себя крошечные искры, рвался высоко вверх, под самую крышу, то и дело, норовя лизнуть её своим жарким языком.
— Ух, вот это прям пионерский костерок, — маленький Кузя с восторгом потер ладони. — Я уж даже отчаялся провести сегодня хорошо время.
— Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры — дети рабочих, — пробасил ему в ответ, рассевшийся на каменных перилах крыльца Старый.
На что Кузя весело отозвался:
— Близится эра светлых годов. Клич пионера — всегда будь готов.
И вместе с подключившимся к ним Максом, они допели этот пионерский гимн до конца, не переставая отхлебывать из круглых кожаных фляжек. А как закончили, Старый печально вздохнул:
— Были же времена. Когда меня в первую очередь не приняли в пионеры, я жутко расстроился. Нет, серьёзно. Я знал, что сначала принимают только ботанов и активистов, но всё равно было неприятно, типа «не первый сорт».
— А я, первые два месяца, после того, как меня приняли, каждое утро гладил этот дурацкий галстук, а через год уже преспокойно носил его в кармане, — Макс достал очередную сигарету, он очень много курил, буквально одну за другой, и машинально предлагал нам, так что я непроизвольно вспомнила о Якушине. — Ко всему ведь привыкаешь. Думали, получишь галстук и будет тебе счастье, а потом оказалось, что его и в кармане нормально носить, ничего не меняется.
— Да ну, перестань, — Кузя пихал длинную ветку в огонь и с любопытством смотрел, как загораются её кончики. — Всё ж — идея. Вот, ты хотел быть нужным и полезным обществу?
— Прикинь, а ведь я хотел, — гоготнул Старый. — Честно. Хотел какой-нибудь подвиг совершить. Реально. Прям, спал и видел, что вот если начнется война, то пойду и стану пионером — героем. Так перед сном частенько себе представлял, как вражеские танки взрываю.
— А я верил, что если человек сказал «честное пионерское», то он точно не соврет, — трогательно улыбнулся Кузя. — Во всяком случае, я не мог.
— Представляю, как ты потом жестоко обломался, — захохотал Макс. — Вот, из-за таких лопухов, типа тебя, у нас в стране и проблемы.
— Это Кузя-то лопух? — Старый недоуменно вытаращил глаза. — К твоему сведению лопухов к банковской бухгалтерии на пушечный выстрел не подпускают.
— Я просто легко обучаем, и быстро перевоспитался, — скромно потупился Кузя.
Они все засмеялись, и потом ещё долго болтали о своём, курили и хлебали из фляжек. С нами же заговаривали редко, но запросто и по-свойски, точно старые знакомые.
Оказалось, что они бывшие однокурсники, закончившие какой-то технический вуз, и вот уже двадцать лет свято придерживались традиции раз в год проводить вместе хотя бы один отпуск, то на яхте, то на горных лыжах, в этот раз — охота.
Договорились с лесником охотиться на кабанов, а он оказывается, день перепутал и теперь должен вернуться из города только завтра. Велел им в своём лесном домике остановиться, но они три часа рыскали повсюду, но домика так и не обнаружили.
Вскоре выложенные на решетку зайцы покрылись лёгкой желтоватой корочкой и, дурманящий, первобытный аромат, смешавшийся с запахами свежего снега, ночи и дыма, здорово нас взбудоражил. Особенно Петрова.
Ему явно хотелось понравиться охотникам, и он начал плести про то, что собирается стать режиссером и снимает авторское кино.
Марков тоже попытался поддержать эту тему, сказав, что в наше время роль кино в первую очередь экономическая. И авторское кино Петров может снимать только для своей бабушки, потому что если оно не станет приносить деньги, то оно никому не нужно и будущего у Петрова нет.
Они уже готовы были затеять очередной спор, но мужики просто не стали их слушать, увлекшись собственными воспоминаниям о видеосалонах, кассетах, которыми все обменивались в то время, и фильмах со Шварценеггером и Сталлоне.
Старый начал рассказывать, что из-за них стал ходить в качалку, и что тогда во многих подвалах понаделали самопальные залы для тренировок.
А мы с Амелиным просто стояли у мангала, грели руки и иронично переглядывались.
Наконец сели за стол.
В одном конце Старый, в другом, его сын Валера, неожиданно расторопно занявший место подальше от отца, а Макс и Кузя с двух сторон от него. Когда же они закончили по-хозяйски рассаживаться, то пригласили и нас, и никто отказываться не стал, потому что при виде накрытого стола, после наших вынужденных голодовок, все только и думали, что о еде.
В доме запах жареного мяса и маринованных овощей ещё больше усилил атмосферу праздника, и я поймала себя на мысли, что, наверное, в первый раз в жизни я ему рада.
Во время ужина опять говорили в основном наши гости, мы торопливо ели. Один только Валера, почти ничего не ел и не разговаривал. Сидел как истукан, внаглую уставившись на Настю и, в самом прямом смысле, не сводил с неё глаз.
За окном по-прежнему валил снег, поленья в камине трещали, приглушенная музыка звучала ненавязчиво, и вместе с сытостью, на меня накатило странное чувство уюта, спокойствия и умиротворения. Однако длилось оно совсем недолго, потому что, наговорившись, охотники всё же решили обратить на нас внимание.
— А чего вы тут сидите в этой глуши в самый разгар учебного года? — Старый, наконец, задал вопрос, который всё это время со страхом ожидал каждый из нас.
Повисло напряжение. Можно было продолжать сочинять про временно отсутствующего хозяина, но они не дураки и уже успели заметить, что у нас тут не сильно устроенный быт. Другой же легенды мы придумать не успели, поэтому Марков, взяв на себя ответственность, признался:
— Мы сбежали.
Они недоуменно обменялись взглядами, и Старый, вальяжно откинувшись на спинку стула, пристрастно оглядел нас по очереди.
— Чего-то вы не похожи на детдомовцев. И шмотки недешевые, и лексикон несоответствующий, и чересчур скромные какие-то.
— Просто сбежали из дома. Обычного. От мамы с папой, — нехотя пояснил Марков.
— Прикольная тема, — одобрительно покачал головой Макс. — Я тоже сбегал из дома.
На Северный полюс. Тогда уже никто не сбегал на полюс, мода закончилась, а я всё равно хотел. Далеко, правда, не ушел, потому что думал, туда можно на метро доехать.
— Вас кто-то обижал? — участливым тоном поинтересовался Кузя.
И, прежде чем кто-либо начал разбалтывать им подробности, я нарочито бунтарским лозунгом заявила:
— Мы хотим независимости и свободы.
— Точно, — поддакнул Марков.
— Свободы? — Старый, точно не расслышал. — А вы хоть знаете что это такое?
— Это когда тебе мозг не выносят с утра до вечера, — тут же выпалил Петров.
— Вот-вот, — согласился Марков.
— И когда не нужно постоянно оправдываться, и делать то, что хотят другие, и не думать, что ты дерьмо только потому, что твоё мнение отличается от большинства, — Петров мог и дальше продолжать, но Марков сказал, что он про себя так не думает, и для него свобода — это умение прожить без родительского участия.
Пока они это говорили, Старый неодобрительно качал головой, а затем назидательно произнес:
— Свобода — это возможность самому определять свои жизненные цели и нести ответственность за поступки. Вы уже умеете нести ответственность? Или только хотите определять жизненные цели?
Никто не проронил ни слова, каждый рассчитывал, что ответит кто-нибудь другой, но тут Кузя вдруг оторвался от своей тарелки и, замерев с заячьей ножкой в руке, сказал:
— Когда я был маленький, у меня в клетке жил попугай. Обычный такой, волнистый, синий попугай. Мне его на шесть лет подарили. И вот, однажды весной или, может, в начале лета, потому что кругом было уже полно зелени, я открыл окошко, вдохнул этот упоительный воздух оживающей природы, увидел на ветвях счастливых воробьёв и решил, что мой попугай очень несчастен, потому что я его держу его насильно взаперти, и он не знает ни радости полёта, ни красоты природы, ни свободы. Поэтому я, ни секунды не сомневаясь в правильности своего поступка, взял клетку, поставил на подоконник и выпустил попугая. Возможно, первые несколько минут он и был счастлив, но уже на следующий же день, соседская кошка принесла его со свернутой шеей.
— Кончай запугивать пацанов. Всё нормально они делают, — отмахнулся Старый, разливая из фляжки по стаканам.
— Я просто пытаюсь донести, — подвел итог своей истории Кузя, — что к свободе нужно быть готовым.
— Главное, не бояться, — Старый призывно обвел нас всех глазами. — Вот, мы в детстве вечно шастали по стройкам, делали бомбы из селитры, жгли шины и кидали в костер шифер, лазили в окна по водосточной трубе, воровали яблоки и даже пили воду из-под крана. Мы рисковали и ничего не боялись, поэтому из нас выросли бойцы. Так что всё правильно, пусть рискуют. И чем выше ставка, тем крепче закалка. Слышишь, тюфяк?