И по мере моего приближения, она становилась всё больше и больше, ширилась, разрасталась, пока не объяла меня всю целиком, пока не впитала, не сделала меня ею же. И тогда я всё вспомнила.
— Как тебя зовут?
— Тоня.
— Фамилия.
— Осеева.
— Сколько лет?
— Шестнадцать.
— Ну, всё в порядке.
Надо мной склонился молодой небритый врач в съехавших на нос очках и голубом медицинском костюме. От него сильно несло лекарствами и табаком.
Я лежала в машине скорой помощи, на каталке, но мы никуда не ехали. Увидев, что я пришла в себя, врач взял шприц и собрался сделать мне укол.
— Не боись, — сказал он. — Сейчас покурим и поедем. Тебе больше всех тут повезло. Бабы всегда самые живучие.
Он противно усмехнулся своей глупой шутке, собрал гармошкой все мои многочисленные рукава и с деланым любопытством стал рассматривать руку.
— Чё, даже не колешься? — произнес, наконец, разочарованным голосом.
— Нет.
В данной ситуации его плоский юмор звучал неуместно и дико.
— Странно, вроде шпана.
— Я не шпана.
— Ну да, рассказывай. Постоянно таких вот девиантов откачиваем.
Он воткнул иглу и стал медленно вводить лекарство.
— Готовься, ща словишь кайф.
— А где мои друзья? — осторожно спросила я.
Сосредоточенно закончив процедуру, он кинул шприц в металлический лоток и небрежно махнул рукой:
— Всё путём. Отправились уже твои пацаны до пункта назначения. По больницам, да по моргам.
— Что? — я попыталась сесть, но он придержал за плечо. — Что?
— А что? — поправив очки, поднялся и, сгорбившись, пошел к выходу, — такова жизнь.
— Скажите по-человечески! — у меня неожиданно прорезался голос. — Кто-то умер?
Врач с грохотом отодвинул боковую дверь. В кабину ворвался внезапный порыв ледяного ветра.
— Кто умер? — повторила я, испугавшись, что он уйдет и оставит меня без ответа.
— Я в них не разбираюсь.
— Пожалуйста, — я непроизвольно села, меня снова трясло. — Скажите, кто умер!
— А ну, ложись! Ты чё такая бойкая? Сейчас вернусь и ещё одну дозу тебе сделаю.
— Пожалуйста, — проговорила я, чуть приопускаясь на локоть. — Кто? Кто умер?
— Что пристала? — раздраженно фыркнул он. — Не умер, но это вопрос пары часов. Могли бы, конечно, откачать, но хозяин — барин. Хочет умереть — не вопрос. Мы никого на этом свете не держим. Работы меньше.
— Он не хочет, — воскликнула я, свешивая ноги с каталки. — Уже не хочет. Вы его не слушайте. Не вздумайте слушать! Его не нужно слушать. Это у него манера такая. Давайте, я с ним поговорю.
— А нам и слушать не нужно, мы читать умеем. Не хотел бы, не носил бы эту дрянь. «Не откачивать» видите ли. Да ради бога. И давай, ложись. Вернусь, чтобы спала уже.
— Подождите!
Но он с силой захлопнул дверь.
Кошмар и не думал заканчиваться. Я сползла с каталки в малюсенький проход и, держась за боковое кресло, пробралась к выходу. Дернула дверную ручку, но с первого раза открыть не получилось. Пришлось собрать последние силы и подналечь, вложив в этот рывок всё своё бесконечное отчаяние и непередаваемый ужас положения.
Дверь так резко ушла в сторону, что я даже сообразить не успела, как прямо с подножки вывалилась на утоптанный снег прямиком в ноги одному из спасателей.
— Это ошибка. Это талисман. Просто так, — сбивчиво затараторила я. — Это напоминание про жизнь. Не нужно в морг.
— Эй, мужики, — он точно и не слышал моих слов. — Чего тут у вас пациенты летают?
— Это ошибка…, - снова начала я, но он опустился рядом и, внимательно посмотрев в глаза, сказал:
— Тихо, тихо, сейчас всё будет хорошо.
И это прозвучало так, как обычно говорят в кино сумасшедшим, перед тем как сделать им лоботомию.
— Пожалуйста, не нужно в морг.
Подошли ещё какие-то люди и тот мужик, который делал мне укол.
— Никто тебя в морг не везет, — спасатель взял меня под мышки и поставил на ноги.
— Якушина не нужно в морг, — упрямо сказала я.
— Да, кто тут доктор-то? — крикнул он через плечо. — Что происходит?
Очкастый тут же подскочил и замаячил рядом.
— Она ещё на адреналине. Не взяло. Сейчас покрепче что-нибудь вколю.
— Я никуда не поеду, — я попыталась высвободиться из придерживающих меня рук. — Сделайте что-нибудь. Вы же врачи и спасатели. Свяжитесь по рации, скажите, что это ошибка.
— О чем она? — нахмурился тот, что держал меня.
— Кулон Якушина — это не то, что вы подумали, он ничего не значит. То есть значит, но не то, — я попыталась собраться с мыслями, потому что они неожиданно начали расползаться, ноги и руки стали мягкими и тёплыми, и происходящее я теперь видела точно со стороны, будто снова смотрела фильм.
— Кто такой Якушин? — спросил он у того, что первым подбежал тогда ко мне.
— Это которого волк подрал. У которого DNR и папаша хирург.
— Ах, этот, тот-то я думаю, фамилия знакомая, — засмеялся державший меня спасатель. — И чего?
И только я хотела повторить своё требование, как очкастый доктор начал оправдываться:
— Да пошутил я. Расслабься. Кто на это смотрит? Если с каждой фигней, что вы, малолетки, с собой творите считаться, то уже никого в живых и не останется.
— Этот-то лучше всех устроился, — ворчливым голосом проговорил в нашу сторону молчавший всё это время полицейский. — Уже на вертолете в Москву полетел.
========== Глава 44 ==========
Нас увезли из Капищено в какую-то псковскую больницу, где меня положили под капельницу, и очень неприятная тётка — детский психолог долго докапывалась, действительно ли в подвале нас было только трое.
Я пыталась выяснить, откуда сомнения, но она отвечала уклончиво и неохотно, типа «уточняет детали». А другую часть вопросов я вообще не поняла, словно она разговаривала не со мной, а с каким-то другим человеком.
Такие вопросы, что после её ухода осталось неприятное ощущение пошлости и грязи. Как тогда, когда в скорой очкастый спрашивал, колюсь ли я.
И это ещё больше усилило напряжение, царящее в палате, потому что древние бабки, лежавшие рядом и, ещё до прихода психолога, смотревшие на мои красные волосы, почти как на пришествие антихриста, стали открыто клясть меня, а темы «куда катится мир», «раньше такого не было» и «поколение уродов» не прекращались ни на минуту.
А на следующий день ко мне пришел посетитель — солидный мужчина лет пятидесяти в строгом дорогом костюме и с большим букетом красных роз. Он представился Алексеем Леонидовичем, и я с трудом узнала в нем отца Маркова.
Выглядел он, честно сказать, неважно, весь какой-то осунувшийся и потерянный.
Он-то и объяснил мне, что Марков удрал, когда они с охотниками вернулись из больницы и обнаружили в Капищено полицию.
Все эти дни нас искали толпы людей с собаками и на вертолетах, считая, что мы скрываемся вчетвером где-то неподалёку.
Алексей Леонидович выспрашивал, не знаю ли я, куда бы Марков мог пойти, но я, конечно же, не знала. Затем ему позвонили по телефону и вызвали на какое-то «очередное опознание» и он спешно ушел, оставив визитку.
И это было ужасной, шокирующей новостью, так что я никак не могла перестать думать о Маркове. Ложилась в кровать, закрывала глаза, и передо мной сразу возникало его самоуверенное лицо. Невозможно было поверить, что с ним может случиться нечто плохое.
Сначала я попыталась пробраться в другой корпус в отделение наркологии к Герасимову, но меня выловили охранники и, под злобное верещание старшей сестры, вернули обратно в палату.
Зато хирургия находилась в том же корпусе, что и общая терапия, поэтому я совершенно беспрепятственно поднялась на пятый этаж и долго бродила по коридору, пытаясь выяснить у группки мужиков на костылях в какую палату положили светленького лохматого парня с черными глазами и открытым переломом.
Однако мужики жизнерадостно острили, что они все тут парни «хоть куда» и предлагали взглянуть на их переломы.
Но потом один дедуля в кресле-каталке отправил меня в самую дальнюю палату и там, возле окна, я нашла Амелина.
Он полулежал на больших, подсунутых под спину подушках и смотрел в окно, в ушах были наушники, в одной руке плеер, другая же почему-то привязана к кровати.
Выражение лица у него было непривычно сосредоточенное и какое-то очень взрослое, но увидев меня, обрадовался, как ребенок, засиял и снова стал собой. Тщетно попытался приподняться, и плеер свалился на пол.
Я полезла его поднимать, а достав, поняла, что он не работает. Амелин же, заметив моё удивление, пояснил, что «вечные» батарейки оказались невечными, но он всё равно помнит все песни наизусть. Смешно и совершенно в его стиле.
А когда я спросила, почему его привязали, он ответил: «чтоб не сбежал».
Я удивилась, ведь меня-то не привязывали. И оказалось, это оттого, что я не рецидивистка-суицидница, и меня из больницы будут забирать родители, а не органы опеки. Так, что я не стала больше про это говорить, потому что знала, что он не любит подобные вопросы.
Его тоже долго пытала психолог, может быть даже больше меня, и она рассказала ему про Маркова, задавала такие вопросы, как будто Амелин сам его где-то спрятал.
Я сказала, что с Марковым не могло ничего случиться, потому что он самый разумный из всех нас.
И мы стали обсуждать, куда бы подался Марков, но так ничего реалистичного и не придумали. О том же, что он мог попросту заблудиться в лесу, даже не обмолвились.
Но я всё равно стала рассказывать про волка и про Якушина, потому что меня переполняла гордость за него, и хотелось, чтобы Амелин знал, как он ошибался на этот счет.