— Как ты узнала про Петрова? — вспыхнула Кристина.
— А тут и к гадалке ходить не нужно. С нами всеми переписывалась, а ему только лайки на всякую фигню ставила. И вот, как оценивать твой поступок? У меня в голове не укладывается.
— Подожди, Тоня. Дай мне объяснять. Можешь, хотя бы не перебивать? Я только начала.
— Ну, ты уж как-то побыстрее давай. Без жалостливых и заупокойных разговоров. А конкретику. Как до такого додумалась? И чего хотела добиться?
Кристина огляделась, словно нас кто-то мог подслушать.
— Хорошо, что родители на работе, они бы не разрешили тебе говорить со мной про это. Я оделась в черное, потому что, когда моя бабушка умерла, с ней умер весь мой мир, и, сколько я не пыталась, ничто не могло его заменить. Она воспитывала меня, внушая, что люди должны уважать и любить друг друга, что хорошо быть правильным, честным, добрым. А вокруг всё было совершенно иначе. Никто никого не любил, а дома всё напоминало о прошлом. Я возвращалась после школы, и никто меня не встречал, никто не спрашивал про настроение, про оценки, никто не ругал за мятое платье, не заставлял пить витамины. Меня никто не замечал и не любил. Ты-то должна это понимать, ведь тебе дома тоже пусто и одиноко.
— Нечего меня с собой сравнивать. Я никогда ни от кого не требовала, чтобы со мной носились.
— Я лишь пытаюсь объяснить тебе про одиночество.
— Пока у тебя это не очень хорошо получается.
— Знаешь, Тоня, в жизни ты, оказывается, очень резкая.
— А кто говорил, что отвечать за свои поступки легко? Тебе ещё повезло, что Маркова тут нет. Так что можешь радоваться, что он пропал, и, может, теперь вообще никогда не найдется.
— Зачем ты так?
— Так что ты там говорила о правильности, любви и доброте?
— Я говорила про одиночество. Я приходила каждый день из школы и садилась за комп, чтобы забыть про эти стеклянные одиночки, ведь в интернете всё по-другому. Модные видеоблогеры рассказывают, как они варят сосиски, как причесываются, как надевают трусы, как играют в игры и как смотрят кино. И получалось так, что каждый день, просматривая их обычную, текущую жизнь, можно стать как бы её частью, а этот человек превратится в твоего друга. Очень хорошего, удобного друга, который просто есть, и ничего не просит взамен. Только все, кого я видела, мне не нравились. Они болтали всякие глупости и несмешно шутили. А Петров, он совсем другой. Он умеет разглядеть хорошее и красивое.
А потом я нашла вас. Ты, наверное, не помнишь, мы стояли в столовой за едой, и кто-то из одиннадцатого вытолкал меня из очереди и влез впереди, а ты вступилась. И мне стало очень интересно, почему ты такая уверенная в себе, независимая, добрая, но всё равно одинокая. Тогда я стала за тобой наблюдать. И увидела, как люди сами к тебе тянулись, а ты всех отшивала. Закрывалась и отгораживалась.
— Никого я не отшивала.
— Ты просто сама этого не замечала. Поэтому я пришла к тебе в ВК и подружилась.
И, знаешь, я поняла, почему ты держишь себя со всеми так холодно и жёстко. Потому что, на самом деле, слишком восприимчивая, но ранимая и горячая. Такой человек от сильных эмоций может запросто сгореть. Так что твой мозг сам решил оградить сердце от волнений, привязать к нему веревку и повесить камень.
— Я тебе и про камень говорила? — её чрезмерная откровенность смущала и злила одновременно. Но сказать, что она меня не знает, язык не повернулся.
— Я думала, что ты крутая, потому что научилась справляться с собой, а я нет. После тебя я подружилась с Герасимовым. Случайно услышала в школе разговор. К нему подошла Агеева и что-то сказала, а он ей в ответ: «Потому что с ходячими куклами я не встречаюсь». И он так грубо и прямо послал её, а она же принцесса, звезда, ну, ты знаешь.
И я решила, что Герасимов, с тех пор, как вырос, стал очень злым. Ведь в детстве он даже котят на улице подбирал. Но потом раз увидела, как он помогал пятиклашке искать в раздевалке сменку, очень старательно искал, всё вокруг перерыл, аж под вешалками ползал, но в итоге нашел.
Честно тебе скажу, я пробовала общаться со многими из школы. Даже с Агеевой и Шишовым.
— Ну, а чем же провинились Якушин и Амелин? — до меня пока плохо доходило к чему это Кристина клонит.
— Саша хороший. У него же мама…
— Не нужно про это, — оборвала её я. — Я всё знаю.
— Вот поэтому я не хотела, чтобы ты знакомилась с ним. Потому что он тебе только внешне нравился, а не как человек.
— Боже! Кристина, это называется ревность. Как если запрещать кому-то слушать свою любимую песню. Это так по-детски. А я ещё в начале думала, что это мы ненормальные.
— А Вертер… Ну, тут мне сложно объяснить. Он не как мы. Он как будто уже всё понимает.
— Типа жизнь и смерть. Бла, бла, бла.
— С ним было очень легко на эти темы говорить.
— Знаю. Идиотничать, когда дело касается серьёзных вещей.
— Нет, Тоня, ты не знаешь. Мне кажется, он перечитал тысячи книг, даже самых заумных.
— Всё понятно. Ты влюбилась по уши, и он всей этой фигней задурил тебе голову. В этом своем стиле, типа смерть сильнее всего. Переродиться и забыть.
— Что ты, — Кристина в первый раз улыбнулась милой простодушной улыбкой. — В основном только гадости какие-нибудь советовал, типа:
«Купи полкило свежего мяса, заверни в пакет и положи на батарею. Пусть потухнет там недельку или две, но лучше три. А потом разверни и бери на ночь к себе в кровать. Потому, что если тебя закопают, а ты не умерла, то будешь долго лежать в гробу, пока не задохнешься, и нужно привыкнуть заранее к тому, что по тебе опарыши ползают» или «Возьми клей «Момент», как следует намажь им матрас, сними с себя всю одежду и ложись. Ты должна будешь хорошенько приклеиться. Так, чтобы ни рукой, ни ногой не пошевелить. Только сделай это обязательно, чтобы если вдруг останешься инвалидкой, не испугаться в первый момент».
И всё в таком духе. Сомнительные провокации. А когда серьёзно говорил, то в основном, что-нибудь очень странное и непонятное про неотчуждаемость жизни и онтологические опоры. Я хоть и гуглила, но до сих пор не поняла, что это такое. Да я и вживую-то его никогда не видела. Только вот та фотка у меня и есть.
— Это ничего не меняет, — я устала сидеть на стуле и подошла к окну. — Давай теперь про суть. Ты решила, что мы лучше тебя, и решила так отомстить?
— Нет. Я привыкла к вам. Привязалась. И когда решилась сделать то, что собиралась, было очень грустно оставлять всё как есть.
— Что? Какая чушь! — я была в полном замешательстве. — Мне, казалось, ты взрослая не по возрасту.
Кристина вдруг натянула одеяло до подбородка и закрыла лицо ладошками, точно вот-вот расплачется.
— Можешь, пообещать, что именно про это никому не расскажешь? Потому что это будет полный позор.
— Обещаю.
— Та Линор, которую ты знаешь, не совсем я, — прошептала она из своего убежища. — Я не всегда знала, что говорить и что отвечать, тем более давать советы. Мне приходилось использовать чужие мысли и суждения. Мои друзья часто общались друг с другом, то есть вы общались друг с другом, сами того не зная. И это было даже приятно. Словно мы все вместе, все заодно.
Более нелепых фантазий я ещё ни от кого не слышала.
— А потом, где-то в конце ноября, родители вдруг забрали комп и телефон тоже. Сказали, я, якобы, свою жизнь на фигню трачу, и им страшно на это смотреть. Вот только то, что они эту жизнь у меня и отняли, никак не хотели понимать.
В школе никто из вас в мою сторону даже не смотрел. И я поняла, что никому не нужна. Такая как есть, не нужна. И вообще, в реальном мире никто никому не нужен. Поэтому, даже когда мне всё вернули, я с ними две недели из-за этого не разговаривала, я уже поняла, что всё бессмысленно, и решила, что должна умереть. Раз меня и так уже нет.
— Ну, с этим всё понятно. А мы-то тут при чем?
— Я хотела, чтобы все о вас узнали. И может немножко обо мне.
— То есть это прославиться так захотела?
— Я хотела вам лучше сделать. Чтобы не как со мной. Чтобы про вас все узнали.
Кристина нервно потерла ладони.
— Какой-то дикий бред!
— Знаю. Тогда я была очень глупая. Пока я лежала в коме, у папы случился микроинсульт, а мама постарела на десять лет. Но я искренне верила, что мой план сработает. Потому что у меня была вторая часть этой записи, где я объяснила, что именно вы стали причиной того, что я не сделала этого раньше.
— Что? — чем она больше рассказывала, тем немыслимее казалась её затея. — Это такой пиарход? Второй ролик?
— Хочешь посмотреть?
— Ну, уж нет. Сыта по горло.
— Всё должно было закончиться через три дня.
— Три дня. Это как раз когда я вернулась из дома отдыха, — вслух посчитала я. — Но что же произошло? Почему этот ролик нигде не появился?
— Если бы я умерла, то я не смогла бы открыть к нему доступ. Это должен был сделать кто-то другой. Кто-то, кто не стал бы устраивать истерики и бросаться останавливать, тот, кому это близко.
— Дай угадаю… И этот человек… Кто же этот человек, которому такое близко? Ах, да, точно, знаю одного такого. Амелин?!
Кристина правильно растолковала мою интонацию и принялась рьяно его оправдывать.
— Он ничего не знал ни про первый ролик, ни про вторую часть. Я ему кинула только ссылку и попросила разместить после того, как умру. Он поклялся, что не будет смотреть.
— Вот, сволочь, — я отвернулась к окну.
— Он не знал, что там. Если, конечно, сдержал слово, не должен был знать.
Сквозь своё отражение, там, в наступающей ночи, можно было различить множество горящих окон, тысячи других жизней, тысячи чужих миров, возможно, не менее запутанных и сложных, чем мой, но отсюда, из Кристининой комнаты, кажущихся такими манящими и привлекательными, как те звёзды из колодца.