И я ответила, что со мной там столько всего произошло, что одного только волка я теперь всю жизнь помнить буду. Но, чтобы она не волновалась, потому что это постравматический шок, который, как мне сказала та психолог, может длиться около полугода, а то и больше.
Однако маму мои слова не удовлетворили, и она всё равно допытывалась насчет моих заморочек. И я бы ей даже объяснила, если бы сама понимала, о чем говорить.
Сказала только, что постоянно испытываю какую-то смутную тревогу и волнение, возможно из-за Маркова, потому что хочу, чтобы он поскорее нашелся.
Когда же дверь за ней закрылась, я, как не боролась с собой, всё-таки взяла и написала Вертеру:
Ты гад и предатель!
========== Глава 47 ==========
На следующий день я действительно пошла в школу.
Меня встретили удивленно, насторожено и с опаской. Буквально все, будь то ученики или учителя смотрели на меня, как на вражеского лазутчика. Хитрого, изворотливого и очень опасного.
Куда бы я ни шла, за мной всё время следовал косяк держащейся на почтительном расстоянии мелочи, те, кто постарше беспрестанно пялились во все глаза, точно на мне ГДЗ написано.
И все будто гадали, не прячу ли я под блузкой автомат и не выхвачу ли я его в один прекрасный момент, чтобы расстрелять всю школу.
Однако мне это было на руку, никаких приставаний и расспросов, почти так, как и было раньше, только тогда я была сама по себе, а теперь у меня появились «сообщники».
С Настей мы мельком увиделись на перемене, но только улыбнулись друг другу на бегу, а ко второму уроку, на английский, неожиданно подвалил Герасимов, хоть и опоздал, но зашел гордый и самоуверенный, ему только молота в руках и рогатого шлема не хватало, вошел и, как обычно буркнув невнятное извинение, сел вместе со мной на последнюю парту.
Татьяна Евгеньевна смерила нас таким опечаленным взглядом, какой обычно бывает, когда люди замечают дырку на любимой вещи, но ничего не сказала.
Затем раздала нам, как и всем, английские газеты, где красным маркером была обведена статья под названием «Polar Bears dying from Global Warming» и выделила пятнадцать минут на то, чтобы прочесть, перевести и подготовиться к её вопросам.
Мы с Герасимовым погрузились в чтение.
Краем глаза я заметила, что он мучается и пообещала, что когда прочту, то перескажу ему содержание, и он обрадованно согласился.
Однако когда я уже собиралась продолжить чтение, то случайно обратила внимание соседнюю статью. Там было что-то про войну на Ближнем Востоке и террористов, но дело было не в этом.
Взгляд внезапно выхватил из всего текста три слова «hollow point bullet», и я моментально вспомнила, как мы с Амелиным мучились с этим «hollow point», и как смешно он произносил это словосочетание и вообще очень смешно говорил по-английски, точно аудио-кассету включили, и пел тогда смешно.
И вообще, если бы он не пел, и не заговаривал мне зубы, и не рассказывал всякую ерунду наподобие чайки, и не читал бы свои стихи, я бы, наверное, точно умерла от страха, уныния и жалости к себе. Затем вдруг перед глазами встала игра в карты с Марковым, танго, драка подушками, монолог Гамлета на лестнице, и я вконец разулыбалась.
— Осеева, — Татьяна Евгеньевна строгим окликом выдернула меня обратно в реальность. — Что такого смешного ты там нашла?
— Нет, ничего, — я потупилась и сделала вид, что читаю, но она не отстала.
— Так что же смешного ты нашла в статье про вымирание полярных медведей?
— Я увидела одно слово и просто задумалась о том, как оно переводится.
— Что же за слово?
— Hollow point, — потом подумала и добавила, — bullet[8].
— Это целых три слова, Осеева.
— Простите.
— Ладно, смейся дальше, посмотрим, как ты подготовишься к вопросам по нужной теме.
— Это такая пуля, — вдруг зашептал мне на ухо Герасимов, когда она отвернулась. — Разрывающаяся. Их вообще-то по-правильному экспансивными называют. Она когда попадает в тело, то раскрывается внутри и превращает то место, в которое попала в кровавое месиво. С очень близкого расстояния даже бронежилет пробивает. Они запрещены.
— Герасимов! — закричала Татьяна Евгеньевна, будто только этого и ждала. — Вы совсем обнаглели уже? Мало того, что три недели прогуляли без уважительной причины, так ещё теперь и другим учиться не даете. А ну, давай, встал и пошел к директору. Или вы думаете, можете приходить, когда захотите, уходить, когда вздумается, и заниматься на уроках своими делами? Давай, давай, быстренько. Я повторять не буду.
Герасимов послушно встал, собрал свои вещи и вышел.
И это было жутко несправедливо, просто отвратительно. Так что я тоже схватила с парты учебник и тетрадку, сунула их под мышку, подцепила пальцем рюкзак, без спроса встала и пошла к выходу.
— Ты куда это, Осеева? Тебя никто не отпускал!
— Мне тоже к директору срочно надо, — ответила я.
И побежала догонять удаляющегося по коридору Герасимова.
Мои торопливые шаги по гладкому линолеуму так громко отдавались в сосредоточенной школьной тишине, что он обернулся, и даже с приличного расстояния я не могла не заметить, как он обрадовался и потеплел. Гранитный ледник растаял.
И тут у меня в кармане бешено завибрировал телефон. Взглянула на экран и не поверила своим глазам.
— Привет! — закричала я в трубку на весь коридор.
Герасимов, нахмурив брови, строго шикнул на меня.
— Привет, соскучилась? — бодрым голосом поинтересовался Якушин.
— Саша! Я так рада! Как ты?
Глаза Герасимова тут же изумленно округлились.
— Выйдешь из школы — расскажу.
— Ты здесь? Это же просто офигеть какая новость!
— Ты ещё больше офигеешь, когда выйдешь.
Мы бесцеремонно ворвались к Петрову на географию.
Сначала я осторожно попросила его на одну минутку, но географичка начала задавать вопросы, и Герасимов из-за моей спины начал кричать «Быстро сюда, Петров». Мне стало стыдно, я закрыла дверь, но Петров нас услышал и уже через полминуты вылетел из класса под сварливые крики географички.
И мы с такой скоростью помчались на улицу, что ни один охранник на свете не смог бы нас остановить.
А там светило солнце, и небо было голубое, и всё вокруг морозно сияло, и мы мчались так, словно хотели обогнать порывистый колкий ветер.
Якушин стоял за забором и курил.
И только увидев его, я поняла, как соскучилась. Но он разговаривал с каким-то парнем в черном пуховике, поэтому мы сразу сбавили темп и постарались держать себя в руках. Однако когда подбежали поближе, то выяснилось, что порой, в жизни случаются удивительные вещи. Сны становятся явью, ожидания оправдываются, а мечты сбываются.
Потому что это был Марков в новой куртке и новых очках.
Петров издал дикий клич ликования. Я запрыгнула на Маркова прямо с разбега, так что мы чуть оба не загремели на асфальт, а Герасимов схватил его за плечи. И мы стали его трясти и скакать, как ненормальные, потому что это одуреть какое счастье, когда твои друзья оказываются живы и здоровы.
Прохожие недоуменно косились.
А затем, немного помедлив, я набросилась и на Якушина. Однако он тут же, чуть не выронив сигарету, пугливо отскочил и сразу же пояснил, что ему пока нельзя совершать резких движений, потому что швы могут разойтись.
Но Герасимов со словами «да брось» всё равно обхватил его, как столб и высоко поднял, а поставив, очень серьёзно сказал, что он теперь для Якушина сделает всё, что угодно, потому что тот спас его от кошмарного алкогольного плена и мучительной голодной смерти.
Я же добавила, что он всегда должен помнить, что спас троих человек, а одного из них даже дважды. На что Якушин ответил, что второй раз не считается, потому что тот человек, о котором я говорю, сам спас его от падения в колодец.
И небо так отражалось в его глазах, и солнце светило так ярко, что я смотрела и не могла налюбоваться. Мне очень захотелось, чтобы Петров сфотографировал его именно таким, но я боялась об этом сказать, чтобы не разрушить чудесный, удивительный момент, а потом вдруг почувствовала, что, наконец, ухватила эту его постоянно ускользающую привлекательность, вероломно и бесстыдно поймала, прочно запечатлев не на камеру, не на фотик, а где-то внутри себя, на долгую память.
Пока я его разглядывала, Якушин рассказывал, что он попросту ушел из больницы, потому что там было скучно и одиноко.
Его положили в отдельную палату и, весь персонал, зная, чей он сынок, носился вокруг с утра до вечера, постоянно пытаясь угодить. А ему от этой откровенной фальши и подхалимажа было жутко не по себе. Главное, что раны обработали и зашили, а антибиотики он и сам мог себе колоть. Вся его шея была перемотана бинтами, в остальном же он ничуть не изменился.
Маркова же нашли именно там, где мы и думали. Он, оказывается, припеваючи жил в той избушке с бабками и дедом.
Сначала они с подозрением отнеслись к нему и не хотели даже в дом пускать, но потом одна из бабок, признав на нем свои очки, сразу же оттаяла и разрешила остаться. Там он исправно каждый день «батрачил» и теперь умеет работать «руками».
А когда его забирали оттуда, то на прощание бабки даже сказали, что он помог им больше, чем Герасимов. Не понятно так ли это было на самом деле, но прозвучало смешно, и Герасимов сразу откликнулся, что Марков криворукий и помочь может, только посчитав интегралы.
Тогда же и выяснилось, что полицию вызвали не охотники, а продавщицы из поселка, с которыми Якушин с Герасимовым любезничали.
И когда Старый, оставив Макса и Кузю в больнице, поехал вместе с парнями в Капищено за Валерой, полиция там уже их поджидала. Так что забрали всех. Один только пронырливый Марков сумел смотаться, пока шла волокита с оформлением и распределением по машинам.