Поначалу у неё, конечно, ума хватило его в сад отдать, и в школу он немного походил.
Но всё это очень мешало её собственной жизни и распорядку, к тому же в школе начали задавать вопросы, так что она быстренько забрала его из той школы, а новую подыскивать некогда было.
Так он целый класс пропустил, потом она всё же чухнулась, пристроила его ещё куда-то, да и там ненадолго.
Но он очень толковый мальчик, хотя и много пропускал, его потом опять в соответствующий класс принимали.
Только, так или иначе, это была не жизнь, потому что Мила находилась в постоянном поиске мужчины или просто загуле. Когда же Костику лет десять исполнилось, она ко всему прочему начала ещё и выпивать.
Могу лишь вообразить, что тут творилось. И мальчик во всем этом жил.
А в двенадцать он в первый раз попытался сделать это с собой.
Не знаю, что произошло, но мне одна сердобольная женщина из шестьдесят первой квартиры позвонила, рассказала, что скорые приезжали в три утра, и что Мила на весь подъезд всю ночь в истерике орала.
Я снялась сразу, в тот же день приехала. Дочка меня впустила, но сказала, что это не моё дело, и чтобы я больше к ним не лезла, потому что она мне его больше ни за какие деньги не отдаст. А я ответила, что теперь душу продам, но его от неё заберу. Мы очень сильно тогда поругались.
И после того моего визита она вообще перестала выпускать его из квартиры, боялась, что я что-нибудь этакое сотворю.
Даже в школу не разрешала ходить.
Потому что я действительно пыталась встретиться с ним, поговорить, объяснить, что ему не обязательно жить здесь, что мы его по-прежнему любим, и пусть у нас не Москва, но с нами ему будет легче и спокойнее.
Даже письма через соседку передавала.
Но так вышло, что как раз в это время Витя умер, и мне пришлось на время отложить встречу.
А через год новый инцидент.
Какой-то очередной Милин мужик буянил тут, я уж не знаю подробностей, так Костик взял, и облил этого мужика уксусом. Прямо в морду плесканул. Ну, мужик сразу побежал заявление на него писать.
Тогда-то Мила и примчалась ко мне. Типа — дай денег, чтобы мужику этому заплатить, чтобы он заявление забрал.
Конечно же, я дала ей деньги, но при условии, что она устроит мальчика в нормальную школу и сделает всё, чтобы больше ничего подобного не повторилось. Иначе я лично напишу заявление на неё саму и потребую отъема родительских прав.
Мила поклялась, что всё исправит. И действительно, Костя пошел в школу и даже два года подряд отходил, кажется, седьмой и восьмой класс.
Но горбатого могила исправит и добрые люди доложили, что дочкины пьянки по новой начались.
Я поехала, чтобы поговорить с ней, но случайно встретила возле подъезда его самого, — она шмыгнула носом, вся покраснела, как от натуги и около минуты не могла произнести ни слова.
— Он почти ничуть не изменился, такой же славный, только бледный очень, и всё лицо в ссадинах и синяках, как будто беспризорник какой-то.
Я кинулась к нему, не сдержалась, заплакала после стольких-то лет. Но он лишь с удивлением посмотрел на меня, будто в первый раз видит, а когда я ему сказала, что я его бабушка, ответил, что это неправда, потому что его бабушка и дедушка умерли, когда ему было шесть лет.
Развернулся и ушел. И прямо в тот же день снова вскрыл себе вены.
Тогда я уже поняла, что ждать больше нельзя. Пошла и подала заявление на Милу о лишении родительских прав.
Но с судом у нас тоже всё не просто. Три раза у меня иск отклоняли из-за ерунды бюрократической.
Потом опрашивали соседей, учителей, врачей, чтобы собрать доказательства, что обстановка неблагополучная.
После ждала, когда приставы подключатся, в общем, пока всё это тянулось, произошло страшное. Костя убил человека. Какого-то дальнобойщика из Саратова.
Зачем-то вступился за дуру эту, да пусть бы её хоть раз в жизни как следует уму разуму научили. Потому что она до сих пор ничего не поняла.
На суде, правда, было доказано, что этот Воробьев сам Костика чуть не прибил.
У мальчика было четыре ребра сломано, плечо вывихнуто и множество огромных ссадин и кровоподтеков, адвокат показывал такие жуткие фотографии, что аж весь зал суда плакал.
Так что признали, что Костя ударил Воробьева бутылкой исключительно в целях самообороны, однако с учетом всей его прошлой суицидальной истории, всё равно отправили на принудительное психиатрическое лечение.
Там он около четырех месяцев провел, в сентябре только отпустили.
Милу, конечно, моментально лишили родительских прав, а на меня оформили попечительство.
У него оставалось ещё полгода ограничения свободы, и я собиралась забрать его и уехать обратно в деревню. Но тут это происшествие с той девочкой Кристиной, вы сбежали, и всё ещё больше усложнилось.
Из Пскова, под присмотром попечительских органов, его направили в московскую больницу, и теперь я вообще не знаю, отдадут ли мне его, и что с нами будет.
— Почему же? — еле вымолвила я.
— Сейчас он в хирургии, но хотят в психиатрию переводить. Потому что он там ведет себя отвратительно и изводит всех. Его постоянно колют успокоительными. И если он не стабилизируется, если всё-таки его переведут в психиатрию, то учитывая обстоятельства, положат надолго и с печальными последствиями. Понимаешь, у него сейчас навязчивая идея, что ты должна прийти и забрать его оттуда.
— Я?
— Хорошо, что ты сама зашла, потому что я как раз собиралась тебе разыскивать. Чтобы ты поговорила с ним, объяснила.
— Я поеду прямо сейчас, — я с готовностью встала.
— К сожалению, это тоже не так просто. Сначала придется поговорить с врачом, чтобы они хотя бы на пару дней перестали давать ему лекарства, а то под ними он всё равно ничего не соображает.
— Я могу сама поговорить с врачом.
Она добродушно рассмеялась:
— Спасибо, не нужно. Но я очень рассчитываю, что ты уговоришь его вести себя прилично.
— Конечно, уговорю! — уверено пообещала я. — Он же не сумасшедший, только придуривается всё время, а кто не знает, тот его шутки не поймет.
Бабушка с благодарностью посмотрела на меня.
— Я очень рада, что Костя, наконец, нашел себе друзей. Ведь раньше всех избегал, точно прокаженный. Это я по рассказам учителей и одноклассников знаю. Говорили, что некоммуникабельный совсем мальчик. Неадаптированный.
— Слушайте их больше. Вам учителя такого наболтают, им лишь бы ярлык на человека налепить, а одноклассники друг друга в упор не видят. Всё у него в порядке и с коммуникабельностью, и с адаптацией.
— Да? — её взгляд стал заинтересованным. — Я ведь сама с ним только знакомиться заново начинаю. Столько всего наверстать и исправить нужно.
— А вот это у вас не получится, — прямо сказала я.
Наверное, вышло немного грубо, потому что во мне бушевало яростное негодование, так что пришлось сразу пояснить.
— Ему семнадцать. Он взрослый. Такое уже не исправляется.
Она согласно кивнула.
— Только очень прошу, не говори ему, что я тебе всё это рассказала, он может сильно обидеться на меня. Я ведь всё ещё надеюсь, что Костик согласиться поехать со мной. Знаешь, в деревне такой воздух, он всё-всё лечит. Даже душевные расстройства. Только из-за тебя теперь он, наверное, ни в какую не поедет.
— А где же его мать? Ушла?
— Нет, конечно. Я ведь не выгоню дочь на улицу. К тому же, Костя всё-таки любит её.
И мы договорились с Костиной бабушкой, что как только она получит согласие от врача, то сразу позвонит.
А напоследок она попросила написать записку, чтобы он поверил, что мы с ней действительно встречались. И это поставило меня в тупик, потому что Амелин всё равно не знал моего почерка.
Да и что я могла написать? «Веди себя хорошо» или «Слушайся врачей»? Меня бы саму от такого стошнило.
Хотела вспомнить какой-нибудь стих, но ничего подходящего в голову не пришло, я же не заучиваю всё подряд, как некоторые. Да и его бабушка стояла над душой с немым вопросом в глазах, следя за каждым движением моей руки.
Пришлось выкручиваться: «I gotta bulletproof heart, You gotta hollow point smile… We had our run away scarves…Got a photograph dream on the getaway mile». Я не была уверена, что не напутала слова, но это должно было сработать.
— Что это? — с удивлением спросила бабушка, вглядываясь в английские буквы.
— Шифрованное послание, — очень довольная собой загадочно ответила я.
— А там нет ничего противозаконного? Вдруг кто из контролирующих органов увидит?
— Там всё законно, — честно ответила я. — Кроме разрывающих пуль.
А когда выходила из подъезда, то в дверях столкнулась с симпатичной хрупкой женщиной одного со мной роста и яркими зелеными глазами, и я сразу поняла, что это Мила.
Молодая и стройная блондинка с длинными вьющимися волосами. Я придержала перед ней дверь, а она сказала «спасибо» и улыбнулась так лучезарно, будто солнечный свет разлился вокруг, в сердце тут же остро кольнуло чем-то теплым, близким и болезненно знакомым.
Кто бы мог подумать, что за такой ангельской внешностью может скрываться настоящий монстр. Мне жутко захотелось сделать ей что-нибудь гадкое, например, плюнуть в спину. Но я удержалась, лишь с силой захлопнув за ней дверь так, что весь первый этаж сотрясся.
Я шла домой в каком-то бессознательном тумане, когда позвонил Петров и позвал встретиться всем вместе. Но я ответила, что не могу вообще никого сейчас видеть, потому что десять минут назад мой мир перевернулся, и теперь никогда уже не вернется в прежнее положение.
========== Глава 49 ==========
Дни тянулись мучительно долго. Не знаю, сколько их прошло. Три, четыре, неделя, словом, вечность.