Вот только перемещаться в будущее мне не хотелось, ведь если вдруг узнать что-то заранее про себя, то получится, что у тебя уже больше нет никакого выбора, а значит и интереса жить дальше.
Потому что это неправда, что если заглянуть в будущее, то можно исправить что-то плохое, ведь будущее оно на то и будущее, чтобы быть одним единственным, в противном случае будущих должно быть несчетное множество вариантов, которые рождались бы от любого нашего шевеления пальцем.
И тогда перемещаясь в какой-либо из этих вариантов, ты бы всё равно не мог с точностью знать, что всё будет именно так, ведь это всего лишь один из вариантов, а значит, он сродни фантазии.
Могла ли я когда-нибудь подумать, что Якушин позовет меня на свидание? Конечно, могла. В своих собственных фантазиях, которые неожиданно стали будущим. А если бы я тогда узнала это будущее, то было ли бы всё так, как есть сейчас? Была ли бы я такой как сейчас? Происходило ли бы со мной то, что происходит сейчас?
— Эй, Тоня, — Якушин потряс меня за локоть. — Ты вообще где?
— А ты бы хотел перемещаться во времени и пространстве? — спросила я.
— Тебе совсем не интересно меня слушать?
— Извини, мне просто в голову такая мысль пришла. А ещё я давно хотела спросить, как ты решился вернуться за нами? Ты ведь не знал, что мы остались в доме.
— Да никак не решался. Просто сел и поехал. Это очень нервирует, когда ходишь, в голове крутится тысяча вариантов, а ты не в состоянии их сам проверить. Точно ушел из дома, но не уверен, запер ли квартиру. Легче вернуться и проверить.
— Я бы так, наверное, не смогла, если бы не умела перемещаться в пространстве. И никто бы не смог. А ты сделал. Это очень круто.
— Да, хватит уже об этом, — он смутился. — Если бы я мог вообразить себе волка, то ещё бы сто раз подумал.
— А ты бы хотел вернуться обратно, чтобы прожить там всё заново? Я постоянно смотрю записи Петрова и думаю, что не так уж и плохо нам там жилось.
— Заново? Нет, не хотел бы. Зачем возвращать то, что было? Ведь, если всё время возвращать то, что было, ничего нового и не произойдет.
— Ты прав, — согласилась я. — Но у меня такое чувство, будто, как ты сам говорил, я то ли квартиру не заперла, то ли оставила там какую-то важную вещь и теперь только об этом и думаю. Наверное, я просто скучаю.
— А чего скучать? — Якушин заглянул под мой капюшон. — Что нам мешает? У меня теперь куча времени появилось. Маме та сиделка, которую взяли, пока меня не было, очень понравилась, поэтому она теперь постоянно с ней время проводит.
Он остановился возле лавочки, и мы смогли, наконец, нормально посмотреть друг на друга.
— Пойдем завтра в кино?
Я ожидала нечто подобное, но всё равно не была готова.
— Наверное, нет. Не знаю. Видимо нет.
— А ещё говоришь, скучаешь.
— Это другое.
— У тебя какие-то дела?
— Не знаю, — я пожала плечами, — может быть будут. Я жду одного звонка…
— Что такое, Тоня? Ты не слышала ни одного слова из того, что я тебе говорил. Ты витаешь в каких-то своих мыслях. Ты не хочешь идти со мной в кино. В чем проблема? Я тебя обидел чем-то?
— Конечно, нет. Но ты мне сам советовал выбраться из стакана и, теперь, когда мой стакан разбился вдребезги, я понимаю, что ты меня не просто так приглашаешь.
— Так-так, — он полез в карман и достал сигареты, а меня буквально затрясло и не только от холода.
— Продолжай, — он прикурил.
Зубы стучали, язык отказывался поворачиваться, но я ведь умела быть сильной и даже пошла через снежное поле с Марковым, и не побоялась лезть в темный тоннель, и дралась с волком, что там, в сравнении со всем этим, обычные слова?
Но каждое из них казалось камнем, который нужно мучительно выдавливать из себя.
— Ты ведь знаешь, что ты мне всегда нравился? Ещё давно. Со школы.
— Да? — Якушин спокойно пожал плечами. — Ну, может быть. И что?
— И тогда ты мне казался каким-то абсолютно идеальным и совершенно недостижимым. А теперь стоишь тут напротив меня, и я могу дотронуться до тебя и даже пойти с тобой в кино, вот только теперь, после того, как я узнала какой ты на самом деле, ты стал ещё более нереальным и недостижимым. Понимаешь?
— Нет, — он воспринял мои слова как-то по-своему, взял за руку и потянул к себе.
Я осторожно высвободилась.
— Дай мне договорить. Это как если бы один положительный заряд всё время стремился приблизиться к другому положительному. Как если пытаться дойти до горизонта или ловить свою тень. Понимаешь?
— Нет, Тоня, я тебя не понимаю, — он серьёзно покачал головой. — При чем тут всё это? Кажется, ты слишком путано пытаешься меня отшить.
— Это не так! Это не отшить. Это я пытаюсь объяснить, какой ты светлый, добрый и правильный. Ты надежный. Ты прекрасный друг. Ты очень красивый. И что мне до тебя, как до солнца.
— Блин, Осеева, вот как была замороченная, так и осталась, — он невесело усмехнулся. — Просто я увидел, что ты так и носишь кольцо и подумал, что всё в порядке.
Я совсем забыла про кольцо. Сняла с пальца и сунула ему в карман.
— Оно же «без всякого такого».
Якушин быстро достал его и кинул в мой:
— А теперь со всяким таким.
— Нет, Саш, я не шучу.
— Хорошо, я понял.
— Ты обиделся?
— Нет, потому что сам виноват. Мне раньше казалось, что оно всё как-то само собой должно складываться, если ты понимаешь, о чем я.
— О том, что девчонки всегда сами на тебя вешаются?
— Ну, это ты сейчас со зла сказала, прям как моя мама, — даже в тусклом свете фонаря, стало заметно, как он покраснел.
— Нет, не со зла. Ведь это так и есть. И я тоже. Я сама думала, что всё в порядке, но оказалось, что совсем не в порядке, что никакого порядка вообще нет. Что всё вообще с ног на голову. Я тебе сейчас, когда это говорю, мой рассудок готов казнить меня за каждое слово.
— Хватит, — беззлобно остановил меня он. — Я уже сказал, что не обижаюсь.
— Слушай, Якушин, у тебя вообще есть недостатки?
— Мои недостатки в том, что нет недостатков, — отшутился он.
— Я серьёзно.
— Не сомневайся, я же человек, а не солнце.
— И какие же?
Он медленно затянулся сигаретой и картинно выпустил одно за другим три колечка.
— У тебя был шанс узнать об этом, но ты его сама упустила.
Однако мы всё равно договорились пойти в кино, и я была ему безмерно благодарна, не только за то, что не обиделся, а в первую очередь за то, что освободил меня, наконец, от той наивной, надуманной и застилавшей глаза детской влюбленности.
========== Глава 50 ==========
И так бывает, когда настоящее превращается в череду формальных событий.
Точно едешь и едешь по дороге в ожидании нужного, жизненно важного поворота, а кругом только серый, бесконечный, монотонный лес, и ты уже даже не знаешь, не пропустил ли случайно, не отвлекся ли, и существует ли вообще этот поворот на самом деле, а не только на карте gps.
Живешь, лишь оглядываясь на вчера и ожидая завтра. Вроде бы ты есть, и в тоже время, тебя, словно нет.
Но бабушка Амелина всё-таки позвонила и сказала, что я могу приезжать в больницу.
И я поехала в тот же день, сразу после её звонка, хотя и было уже довольно поздно.
Амелин вышел ко мне в коридор в больничном халате, опираясь на локтевую палку, сильно обросший, похудевший и весь какой-то потухший, даже не узнать.
Но я всё равно очень обрадовалась и ждала ответных восторгов, но он лишь мутно взглянул на меня, прошел мимо, сел на потертую коричневую банкетку и, выставив вперед загипсованную ногу, просто сказал «Привет».
— Костя, как ты? — я села рядом.
— Костя? — он сосредоточенно поморщился. — Ты о чем?
— Амелин, — сказала я, приняв его слова за привычный розыгрыш. — Костя — это ты, забыл что ли?
— Забыл. Я вообще много чего забыл.
— Как это? Меня хоть помнишь?
Он повернулся и стал изучающе разглядывать моё лицо, а когда закончил, нахмурился и отвернулся.
— Ну, так, чуть-чуть. Где-то на задворках сознания, вроде помню, но очень плохо. Знаешь, мне столько таблеток дают, что не удивительно. И уколы ещё. Ты же моя учительница по математике, да? Или по русскому? Вот, видишь, нифига не помню.
— Какая учительница? — вспыхнула я. — Я же Тоня. Дети Шини и всё такое.
— Дети Шини? Это терапевтическая группа?
И мне вдруг стало очень горько и обидно, я так долго ждала этой встречи и рассчитывала совсем на другой прием. Зачем вообще пришла?
Амелин молчал, уставившись в одну точку перед собой, а я смотрела на него и надеялась на внезапное чудесное пробуждение. Потом достала из сумки батарейки для плеера и сунула ему в карман халата, но он даже не взглянул.
В конце концов, не выдержала, взяла его за руку, нащупала пальцами шрам и разжала ладонь.
— Шрам на память обо мне. Помнишь?
Он поднес ладонь к глазам, долго смотрел, затем неуверенно прошептал:
— Кровь?
— Да.
— Много крови, — в глазах потрясение. — И я её пил?
— Да! — обрадовалась я.
— И ты пила?
— Я - нет.
— Вспомнил! Ты ела чайку.
— Что? Какую ещё чайку?
— Видишь, ты тоже не помнишь.
Он опять отвернулся и тупо уставился в стену. Но я снова с силой разжала ему ту руку и сунула под нос.
— Как ты мог про эту дурацкую чайку не забыть, а меня забыть? Костя!
И тогда он резко схватил меня за палец, но не больно, а просто крепко и, наконец, улыбнулся:
— Глупенькая, ты, правда, поверила? Я же говорил, что тебя я никогда не забуду.
У нас было двадцать минут, и мы болтали взахлеб.