Я услышал крики. Пьяные голоса. Их было несколько.
До заднего крыльца оставалось десять ярдов.
Мне в голову пришла ужасная мысль.
Что, если мама заперла дверь?
Нет, решил я, взбираясь по ступеням. Не может быть, чтобы мне настолько не везло. Пич бы не позволила ей выгнать меня из дома.
Я сжал ручку и повернул ее. Темная фигура заглянула за угол дома. Задержав дыхание, я навалился на дверь.
Она подалась.
Задыхаясь, я рванулся внутрь и почувствовал, как чья-то рука вцепилась в мою футболку. Кто-то кричал, смеялся, словно эта погоня была игрой. Я ввалился в дом и попытался захлопнуть дверь, но что-то мешало.
Раздался крик боли.
Я ухмыльнулся, понимая, что прищемил кому-то пальцы. У порога стояли три тени, и еще одна прямо передо мной выла и держалась за руку. Я вцепился в косяк и пнул назад, ударив вывшего в грудь. Он скатился с крыльца, увлекая на землю двоих громил. Еще один остался на ногах и метнулся ко мне, но я оказался быстрее. Захлопнул дверь у него перед носом и щелкнул замком.
Громила дергал ручку и колотил в дверь — тяжело и настойчиво. Они могли разбудить маму, и я был не против. Пусть хоть раз разделит со мной неприятности.
Я отступил от двери, узнав лицо в окне.
Брэд Рэлстон.
Я никогда еще не видел кого-то столь разъяренного.
Столь огромного.
Другие лица присоединились к нему, напоминая мне обезумевших от крови вампиров. Одно принадлежало Курту Фишеру. Другое — темное с всклокоченными волосами — я не узнал.
А потом понял. Это Пит Блэйдс, старший брат Эрика.
Значит, Эрику я сломал пальцы.
Во мне нарастал новый страх. Что, если им недостаточно меня напугать? Что, если они разобьют стекла и залезут в дом? Что, если они и правда хотят меня покалечить?
Что, если они обидят Пич?
Эта мысль пронзила меня током, и я бросился к телефону. Я понимал, что Кавано и его люди мне не помогут, но четыре засранца на крыльце этого не знают. Если они хоть немного боятся полиции, смоются, увидев, как я звоню в участок.
Кто-то схватил меня сзади.
Шипя, я уронил телефон и развернулся — лицом к новой напасти.
Пич смотрела на меня большими глазами. В другой руке она держала одеяло и плюшевого мишку.
— Зачем ты так подкралась? — с гулко бьющимся сердцем спросил я.
— Я не подкрадывалась, — ответила она. — Услышала крики, а потом хлопнула дверь. Я думала, это монстр.
Я решил не обращать внимания на ее последние слова. Пич всегда говорила о монстрах.
— Это просто парни из школы, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Выглянул в окно и увидел, что они идут к «мустангу».
— Вот, — сказал я. — Они просто играли.
Как всегда, Пич видела меня насквозь.
— Звучало все не как в игре.
— Ну теперь-то все кончилось, — сказал я, направляя ее в коридор. — А тебе давно пора спать.
— Я не могла уснуть, — сказала она. — Из-за монстра. А тебя рядом не было.
— Нет никаких монстров, Пич, — ответил я, стараясь проглотить вину. Положил руки ей на плечи, и мы двинулись по коридору.
— Но на этот раз он был настоящим.
Мы вошли в спальню. Я ужасно устал, но знал, что иногда лучше дать ей высказаться.
— Ладно, Пич. Как он выглядел?
Она присела на край кровати, но не стала забираться под одеяло. Я опустился рядом и изобразил готовность слушать.
Она прикусила губу и отвела взгляд. Я потянулся к ней, убрал локон с ее лица и попросил:
— Расскажи мне о нем.
— У него было страшное лицо. Белое. А глаза большие и зеленые. Сердце замерло у меня в груди.
Она наклонилась ко мне.
— Они светились, Уилл.
«Боже правый, — подумал я. — Боже правый».
Слова потекли из нее, плотина страха прорвалась.
— Я закрыла глаза и думала, что это кошмар, а когда открыла, он был там и улыбался. — Она указала на окно у меня за спиной. Я развернулся, уверенный, что тоже увижу это ужасное зеленоглазое лицо.
Но за окном лишь клубились облака.
Глава 7Домашний арест, подвал, рука
Мама проснулась раньше нас. Впрочем, мы с Пич проспали почти до полудня, и это не было таким уж достижением.
Во второй раз за долгое время завтрак был на столе. Вафли, сироп, молоко. Не пир для гурманов — вафли прямиком из упаковки, но то, что мама готовила уже пару дней, было просто подвигом. Сладость сиропа успокаивала, молоко было свежим и холодным. С изумлением я осознал, что она сходила с утра в магазин. Было воскресенье, и магазинчик Барли закрыт до полудня. Значит, ей пришлось ехать через город в «Пэйлесс», самый большой продуктовый в Шэйдленде. Множество мам не видели в этом ничего особенного, но для моей такое путешествие было сравнимо с перелетом через Атлантику на дельтаплане.
— Я подумала, — сказала она, отступая от стола к холодильнику, чтобы налить еще молока, — что мне нужно снова ходить в свою группу.
Я застыл с полным ртом. Мамина группа была сверхсекретной версией «Анонимных алкоголиков»: встречи в подвале лютеранской церкви для людей с разного рода зависимостями. По настоянию службы защиты детей она ходила туда пару лет назад. Побывала на двух занятиях. «У меня нет ничего общего с этими торчками», — пробормотала она, доказывая, почему именно ей не нужно туда ходить.
Теперь она хотела вернуться.
Я знал, что нужно подбирать слова.
— Конечно, мам. Иди когда хочешь. Ты знаешь, я могу приглядеть за Пич.
Она на меня не смотрела, но я заметил, что ее лицо исказилось от какого-то сильного чувства. Вины? Раздражения? Благодарности?
Кто знает? Когда дело касалось моей матери, человеческие законы утрачивали силу. Она была совершенно особенной.
— Конечно знаю, милый, — сказала она, наливая мне молоко. — И я хочу, чтобы ты знал: я ценю все, что ты делаешь для сестры.
Я не верил своим ушам и решил обратить все в шутку.
— Мне нравится с ней зависать, — сказал я, протянул руку через стол и взъерошил Пич волосы. — Она чокнутая, но нам хорошо вместе.
Мама улыбнулась, и на миг я увидел женщину, которую знал в далеком детстве. До аварии и травмы позвоночника, из-за которой она стала принимать обезболивающие, до того, как мы оказались в замкнутом кругу саморазрушения.
— Спасибо, Уилл, — сказала мама и — совсем неожиданно — наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. Выпрямилась, сморщившись от боли в спине, а Пич смотрела на меня большими глазами. Я ответил на ее взгляд с таким же изумлением. Потом мы оба улыбнулись.
Впервые за несколько дней я чувствовал себя хорошо.
Мама пошла к холодильнику и поставила пакет молока на полку. Закрыла дверцу, снова поморщилась, и я понял, что сегодня она таблеток не принимала. Вот почему ей было так больно, и вот почему она так ясно мыслила. Знаю, это звучит жестоко, но мне нравился такой обмен. По крайней мере, создавалось впечатление, что мы — семья.
Она подошла к раковине и налила себе воды.
Сказала:
— Уилл, прости за прошлую ночь. Я должна была забрать тебя из участка.
Болезненный жар подступил к горлу. Я понимал, что она правильно сделала, что извинилась, но обсуждение вчерашних событий пугало меня. Мамины слова означали, что она помнила визит Билла Стакли и знала, насколько небрежной была. Она, наверное, даже поняла, что я вернулся домой пешком среди ночи — по району, где орудовал похититель детей. Я знал, что заслуживал не одного извинения, но не хотел ничего слышать. Не теперь. День начинался так здорово. Мне не хотелось, чтобы чувство нормальности рассеялось.
Но мама продолжала:
— Вчера я тебя подвела. — Она помолчала, уставилась в пол. — Я не могу вернуться в прошлое и все исправить, но с этого дня буду стараться.
Ее лицо скривилось, в глазах у нее стояли слезы.
— Мне так жаль, милый.
От потрясения я лишился дара речи. Пич смотрела на меня. Ее карие глаза были еще больше, чем обычно, но я не мог ответить на взгляд. Я даже вафли жевать не мог. Сироп застыл у меня в горле.
— Это значит, — продолжала мама, — что сегодня я не отпущу тебя из дома.
Я нахмурился.
— Это не наказание, Уилл, — бросилась объяснять она. — Пожалуйста, поверь мне. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Говорят, что... это сбежавший убийца похитил Кайли Энн Любек, а значит, все дети в опасности, пока его не поймают.
— Мам, я...
Я осекся, взглянув ей в лицо. Ее губы дрожали. На щеках выступили пятна. Она прижала ладонь к губам. Ее плечи тряслись. Крупные слезы висели на ресницах.
Мне показалось, что меня сейчас вывернет. Я не знал, что делать: уйти с кухни, как-то ее утешить или просто отвернуться.
Я отвел глаза.
Сестра спросила:
— Все хорошо, мамочка?
Она всхлипнула.
— Мамочка в порядке, милая. И вы тоже, слава богу. Не мне. Но сейчас мы установим правила, чтобы вы оставались в безопасности.
Мне не понравилось, как это прозвучало, но атмосфера в кухне тоже была нездоровой: мамин плач, мое смятение, даже свет был каким-то не таким — небо за окном сделалось тошнотворно-желтоватым. В голове всплыли слова Барли о приближающейся буре, о том, какой ужасной она будет.
— Я не хочу, чтобы вы выходили из дома, — сказала мама. — Без меня.
— Даже во двор? — захныкала Пич.
— Играть у дома можно, если Уилл будет рядом, но со двора — ни шагу. И не спускайте друг с друга глаз.
— А ты что будешь делать? Спать? — спросил я прежде, чем сумел остановиться.
Мама чуть поморщилась, но не рассердилась.
— Я это заслужила. Я бы тоже злилась на себя. Теперь все наладится.
Я посмотрел на нее с сомнением.
— Обещаю, Уилл, — сказала она, вытирая глаза. — Я стану лучше. Мне просто... нужна твоя помощь.
Я ни капельки ей не верил, но решил, что спорить бесполезно. Если ее силы воли хватит на пару дней — по крайней мере, это будет приятная перемена. До этого времени я думал, что мама останется обдолбанным зомби до конца жизни. Видеть ее прежней было необычно.