о показать.
Я взглянул на кучу газетных вырезок, и на меня нахлынуло предчувствие. Не знаю почему, но я злился на себя и на маму за то, что мы не убрали их в коробку. «Это в нашем стиле, — подумал я, — бросать дела на середине». Мама привыкла лениться, и я, видимо, тоже унаследовал эту черту.
Но почему, гадал я, меня волнует, что Карл Паджетт найдет статьи? Какой от этого вред?
Как я и думал, Паджетт заметил вырезки, разбросанные у дальней стены подвала. Повернувшись к нам спиной, он подошел, наклонился и поднял парочку.
Его лицо просияло.
— О, Мишель! Не думал, что ты их сохранишь.
Я посмотрел на маму. Она будто проглотила протухшую устрицу.
Он просмотрел статьи, одну за другой.
— Бо-о-оже, — сказал он, качая головой. — Это как машина времени в те годы, что я был здесь. Вот я на освящении баптистской церкви. А вот я... — Выражение его лица изменилось, голос похолодел. — Постой-ка.
Он повернулся к маме и протянул ей вырезку.
— Тед Декстер? Тебе хватило духу держать фотку этого опарыша дома?
Момент был слишком сюрреалистичным. Казалось, я смотрю фильм. Карл Паджетт, психопат-извращенец, отчитывал мою мать за статью о человеке, которого она знала сто лет назад.
Грудь мамы поднялась, с губ сорвался жалкий всхлип.
— Он был... отцом Одри.
Я мог только смотреть на нее. Я всегда гадал, кто наши отцы. Но не мог и представить, что папой Пич окажется агент по недвижимости.
А моим — каннибал-детоубийца.
Лицо Паджетта побелело от ярости.
— Ты жалкое подобие женщины, Мишель. Ты раздвинула ноги для этого неудачника? Я удивлен, что Уилл все еще зовет тебя мамой.
Я не мог больше этого выносить. Рванулся вперед, пытаясь ударить Паджетта.
Он ушел влево, словно ждал этого. Мой кулак пронесся мимо его лица, и он вмазал мне в живот с такой силой, что я взлетел в воздух на фут и рухнул на цемент, хватая ртом воздух.
Некоторое время я слышал только, как Паджетт делал что-то с мамой. Он не бил ее, по крайней мере, звуки были другими, но она тихо о чем-то его просила. Он пугал ее.
Лежа на полу, я заметил груду старых инструментов на нижней полке нашего верстака. Плоскогубцы, молоток и киянку с резиновым осыпающимся бойком.
А на полу под ними — топор.
Я сглотнул. Только бы до него добраться...
Паджетт схватил меня за волосы и рывком поднял на ноги. Казалось, он снимет с меня скальп.
Взглянув на маму, я понял, что он с ней делал.
Ее запястья были связаны за спиной проволокой.
— Неинтересно связывать такого щенка, — сказал он. — Ты еще молод, но не будь таким растяпой. Дерись с умом, сынок.
— Не называй меня так.
Он схватил меня, просунув руку мне под подбородок, прижал что-то твердое и холодное к моему виску. Мама закричала.
— Или что? — прорычал он. — Что ты сделаешь со стариком Карлом?
Я не мог вздохнуть в удушающем захвате, но даже если бы сумел — не знал, что сказать.
Он велел моей маме:
— Лезь.
Она посмотрела на него, не понимая.
— В цистерну, — рявкнул он. — В цистерну! Тащи туда свою костлявую задницу.
Она покачала головой, белая как мел.
— Я не хочу.
Дуло пистолета уперлось мне в висок.
— Хочешь, чтобы твой сын жил?
Она беспомощно, душераздирающе смотрела на нас. Я попытался покачать головой, чтобы сказать: «Нет, не надо». Но ее плечи поникли, и она побрела к круглой дыре в полу.
Я в ужасе смотрел вниз. Черная вода лениво плескалась в грязном кольце. Мама смотрела на этот черный круг так обреченно, что я удвоил усилия, пытаясь вырваться из хватки Паджетта. Но его рука сдавила мне горло, как тиски. Я не мог дышать.
— Прекрати! — закричала мама. — Просто прекрати, Карл! Я залезу.
Рука на моей шее чуть расслабилась, но, хотя я и мог вдохнуть, от вида мамы, погрузившей ноги в темную воду, горло у меня сжалось.
— Не заставляй ее спускаться, — взмолился я. — Не заставляй...
Тело мамы с плеском ушло в дыру. Сначала исчезли ноги, потом торс. Подбородок ушел под воду, и я подумал, что глаза скроются тоже, но она напряглась и вынырнула, отплевываясь и задыхаясь.
Когда вода успокоилась, я увидел, что она маме по подбородок. От края цистерны до ее темени было примерно шесть дюймов.
Паджетт разочарованно произнес:
— Черт, я думал, там глубже.
— Да, — сказала мама, ее голос отдавался от стенок эхом. — Я нашла уступ.
— Удачи, — сказал он. — Особенно когда вода поднимется и весь подвал затопит.
Мамино лицо затеняла темная вода, но я видел ужас в ее глазах, когда она поняла, что ее ждет.
Я стиснул зубы в немом бессилии. Нужно было помочь ей.
— Пойдем, малыш, — сказал Паджетт и потащил меня к двери.
— Нет! — крикнул я, но он придушил меня снова, на этот раз вместе с недостатком воздуха пришла боль. Моя гортань горела, но я все равно боролся.
— Слушай, — прорычал Паджетт мне на ухо. — Делай, что я скажу, и твоя мама выживет. Надо избавиться от полицейского «крузера», и я должен прокатиться. Мы быстро вернемся, и твоя мама не пострадает.
Он открыл дверь и вытолкнул меня на лестницу.
Я вытянул руки, восстановил равновесие и развернулся. Хотел броситься на Паджетта, но он направил пистолет мне в лоб.
— Сам подумай, малыш. Ты умрешь — и кто тогда спасет твою маму? Если ты убежишь, думаешь, я оставлю ее в живых?
Он дал мне время на раздумья.
Кивнул и сказал:
— Делай по-моему, это единственный выход. Ты будешь со мной, пока я решаю проблемы. Веди себя хорошо, и твоя мама выживет. Нужно поторапливаться. Слышишь, приближается буря? Вода в цистерне поднимется быстро.
— Почему я должен тебе верить?
Он ухмыльнулся.
— Отец никогда не солжет сыну.
Мы молча ехали несколько минут, а потом Паджетт повернулся ко мне.
— Почему ты позволил этим неженкам тебя избить?
— Как будто у меня был выбор.
— Выбор есть всегда, парень.
— Даже когда трое на одного? — спросил я. — Не говоря о том, что они старше... один лет примерно на десять.
Паджетт вздохнул.
— Ужасно говорить тебе это, малыш, но все потому, что тебя растила мама. Нормальный отец никогда бы такого не потерпел. Трое парней? Что с того? Если наваляешь самому сильному, двое других намочат штаны и удерут.
Я покачал головой, выглянув в боковое окно.
— Ты не знаешь Эрика Блэйдса.
Паджетт с любопытством посмотрел на меня.
— Блэйдс — это который с «мустангом»?
Я не ответил.
Паджетт включил дворники на полную. Дождь стал сильнее, небо почернело.
— Я знаю таких. Тощие. Безрассудные. Готов поспорить, он толкает дурь.
Я старался не показать, насколько меня удивила точность его догадок.
Паджетт задумчиво кивнул.
— Понимаю, что этот пацан кажется круче многих, но в глубине души он — ребенок. И боится, как и все остальные.
— Я думаю, ты — трус.
Я ждал удара по губам, даже подготовился, но Паджетт просто поерзал на сиденье с грустной улыбкой на бородатом лице.
— Давай я расскажу тебе историю. Чтобы объяснить мою точку зрения.
Я уставился в ветровое стекло. Он говорил, окутывая меня мускусной вонью немытого тела и кислым дыханием.
— Когда ублюдок-судья зачитал приговор, я уже знал, что будет дальше. Мой адвокат предупреждал о том, что случается с такими парнями, как я, в тюрьме. Он говорил: «Другие заключенные убьют тебя в течение недели, Карл. Наша единственная надежда — объяснить начальнику, в какой ты опасности. Может, тебя посадят в одиночку, подальше от этих бешеных псов».
Паджетт фыркнул.
— Можешь поверить, Уилл? Мой адвокат называет других заключенных бешеными псами. Словно это я должен бояться. — Он хмыкнул в ладонь. — Бешеные псы.
Паджетт нажал на поворотник и свернул налево — к выезду из города. Хотел увезти меня на какой-нибудь пустырь и прикончить там?
Я посмотрел вниз, гадая, смогу ли сломать замок, распахнуть дверь и вывалиться из машины так, чтобы не погибнуть и не попасть под колеса.
— Но я знал, что этому не бывать, — продолжал Паджетт. — Ни один судья — и уж точно ни один начальник тюрьмы — не собирался смягчать мой приговор. Видишь ли, малыш, они хотят, чтобы некоторых заключенных убивали. Насильников, детоубийц... Они говорят, что тебя приговорили к десяти годам, но на самом деле это значит, что ты умрешь в тюрьме. Черт, они даже платят заключенным за работу. Можешь в это поверить? Платят человеку, чтобы он убил другого человека. А потом говорят, что я монстр. Блин.
Мои пальцы скользнули к кнопке на дверце машины. Я должен был действовать быстро, подождать, когда Паджетт повернет налево. Тогда меня бы не сбили. Нужно было только приземлиться и перекатиться так, чтобы не сломать кости. Если у меня получится, я верил, что смогу убежать от Карла Паджетта.
— Короче, они посадили меня с главным говнюком, парнем, которого звали Генри Карлайл. — Паджетт посмотрел на меня. — Крутое имя, да? Генри Карлайл? Как у президента. Или у какого-нибудь мертвого английского философа. Но самое замечательное было в том, что Карлайл оказался мелким вором, который, выйдя из тюрьмы в первый раз, убил своего информатора.
Мой указательный палец опустился на кнопку, но мы ехали слишком быстро. По меньшей мере сорок пять миль в час. На этой скорости мне бы об асфальт содрало всю кожу, и Паджетту осталось бы вернуться и прикончить меня, хнычущего и истекающего кровью.
Нет, надо ждать.
Паджетт кивнул.
— Да, Карлайл был настоящим быком. В два раза больше меня, с ручищами, как у Самсона. А татухи... Боже, я никогда не видел столько татуировок. Парень был просто ходячим шедевром. То есть шедевр был так себе. Все его татухи выцвели и были страшными, как смерть. Но все же... — Он покачал головой и, прищурившись, вгляделся в дождь. — Льет как из ведра, да?