пользовав пару бесценных Мариковых советов, засучить рукава и взяться за другой проект, без революционных теорий и облегченных материалов. Марику он, несмотря на фиаско, благодарен был бесконечно, о чем и донес по университетским инстанциям. На профилирующей кафедре информацией заинтересовались — студент был многообещающий и пользовался уважением, — и Марика пригласили для знакомства и переговоров. И снова без неожиданностей: Марик подтвердил профессиональную состоятельность собственной персоны в первые полторы минуты, обнаружив две принципиальные ошибки на цветном чертеже, что прикреплен был в виде эталонного плаката на стеклянной перегородке, отделяющей заведующего от сотрудников кафедры.
В общем, начал он преподавать на условиях почасовой оплаты и сразу по высшей ставке, но выкраивать график посещения университета приходилось так, чтобы расписание лекций не накладывалось на основные рабочие часы в «Транс Бридж». Таким образом, снова Марик Лурье окунулся в одновременную стихию работы, науки и преподавания. Нельзя сказать, что такой спрос на русского сотрудника руководству пришелся по вкусу. Мягко, но настойчиво дали понять, что компания частная и способы правильного распределения и отдачи способностей должны совпадать с политикой фирмы и настроением руководства. Дважды Марику объяснять было не надо, и он немного пригорюнился. Но и бросить любимое преподавательство был уже не в силах. И вообще, напрасно в силу природной скромности он снова недооценил собственное инженерное величие. Приглашение на интервью от конкурентов «Транс Бридж» поступило через два дня после ультимативного намека обуздать многостаночный темперамент. Сходи, сказала Ирка, и Марик сходил, принеся обратно предложение на сорок тысяч годовых. К себе в «Транс Бридж» он явился на следующий день не выполнять служебные обязанности, а увольняться. Но с этим не получилось, поскольку домой он вернулся после полноценно отработанного дня и с новой зарплатой в пятьдесят тысяч годовых. Откажись, вздохнула Ирка, не скрывая радости, имея при этом в виду сорок тысяч. Марик послушно позвонил и извинился. Но договорить ему не дали, соединили с боссом, и Марик положил трубку, имея шестьдесят. На следующий день доктор Марк Лурье на работу опоздал, потому что не спешил, не было больше в спешке нужды: продолжать работать на «Транс Бридж» не входило в планы основательно разбогатевшего к этому моменту семейства Лурье. Но ему снова не повезло, теперь уже по-крупному, потому что растерянным таким его мало кто видел, разве что Ирка, когда дала согласие стать женой, и еще когда у него на глазах кончался в агонии Торри Первый. Просто доктор Лурье и одет-то был не для работы в этот день, нацепив шорты и майку. Так в этом легкомысленном одеянии и остался работать, потому что получил семьдесят от тех же самых людей, что недавно еще со строгим выражением лица назначали ему тридцать. Сообщи новым, по-деловому распорядилась Ирина, постепенно начиная привыкать к укрепляющемуся с каждым днем статусу, пусть, мол, подумают, а то мы у старых останемся. Марик и сообщил, так, для порядка, для очистки совести. Но очистки не произошло и на этот раз, потому что новый босс решил, что восемьдесят тоже соответствует таланту русского мостовика, предельно уже, но соответствует все еще. В «Транс Бридж» Марк Самуилович на следующий день явился при полном производственном параде, с целью продолжать работу, поскольку теперь не сомневался в тех же годовых восьмидесяти тысячах и на собственном рабочем месте. Теперь уже он удивлялся такой оценке своих скромных заслуг меньше, чем недавним сорока тысячам: быстро привык к местному зарплатному торнадо, за три дня всего. Но прав оказался лишь частично: деньги дали, а преподавать тем не менее запретили. Новый босс, узнав версию конкурентов, снова подтвердил восемьдесят годовых, при этом не возражал против преподавания в университете и, кроме основных бенефитов, добавил бесплатную парковку у здания фирмы. В общем, сделка состоялась, а «Транс Бридж» закусила губу и распорядилась впредь отказывать университетским студентам во всех видах стажировок.
Таким образом, эпопея завершилась новой работой, новой зарплатой, новым жильем в собственном пятиспаленном доме с гаражом на три машины и круглогодично подогреваемым бассейном, а также очередным новым местом учебы для Айвана Лурье — школой для особоодаренных детей.
По получившейся к началу тысяча девятьсот девяностого года жизни Ванюха, он же Александр Егорович Ванюхин, успешный тридцатидвухлетний предприниматель, чувствовал себя вполне уверенно и даже, можно сказать, начальственно. Светловолосый, выше среднего, с крепким подбородком и с не успевшей еще просесть развитой мускулатурой, оставшейся от давних боевых времен, теперь он выглядел значительно солидней прежнего, одевался куда правильней и дороже и владел к тому же на полных законных основаниях автомобилем японского производства «Ниссан-Патрол» с мощным двигателем и приводом на все четыре колеса. В числе прочего движимого и недвижимого, физического и юридического Александр Егорович владел тремя магазинами по реализации плетеной мебели, доставляемой регулярно из Индонезии специально обученными и натасканными с учетом имевшегося торгового опыта людьми. Они же занимались утряской таможенных разногласий и посредничали с оптовиками из немосковской глубинки. Обычно товар, который выискивал сам Ванюха в разъездах по странам Юго-Восточной Азии, улетал с прилавков по месту реализации в считанные часы. Это уже потом, через какой-то определенный торговый промежуток, по следу первопроходца высылался преданный десант, добирающий проявившую себя в реальном деле товарную номенклатуру. Так было, например, с сушеными засахаренными экзотическими фруктами неизвестных форм и названий. Фрукты эти были мелко нашинкованы, подкрашены для пущей привлекательности и расфасованы в аккуратненькие прозрачные упаковки на специальном пластиковом крепеже. Но сам он этим не торговал — сгружал сразу оптовикам. Первый раз, преодолев встречное недоверие, навязал-таки, как умел, партию экзотической шинковки оборотистому купцу. Товар попылился на прилавках с неделю, но спустя короткое время народ, распробовав необычно упругий вкус и витаминную внешность заморского продукта, словно чумовой набросился на упаковки и, как и плетенку, смел всю партию буквально за неделю. Соответственно, со схожим результатом кисло-сладкое дело покатилось и дальше. И так далее, по другим некрупным позициям, с таким же успехом и объемом реализации…
Но все же главным это в деле наращивания плановой прибыли не являлось, хотя и отстояло не так далеко. Основу оборота, запущенного многопрофильным кооперативом «Мамонт» на орбиту финансовой круговерти, составляли прибыли, значительно превышающие средства от «хоббийных» увлечений компаньонов. Главным оставался компьютерный бизнес: в комплектах и отдельных поставках комплектующих изделий и частей. Тот доход и эту прибыль объединяла география. Маршруты пересекались где-то посередине между Малайзией и Тайванем, откуда с неизменной цикличностью поступал, партия за партией, интеллектуальный электронный продукт: XT поначалу, затем — AT, а уж потом «двойки», «тройки» и так далее.
Компаньон и совладелец Дмитрий Валентинович поражался каждый раз про себя: ну откуда этот урод мамонтовский просекает дело так, что всякий раз, чего народу нашему нужно — раньше других угадывает. Но серьезно «дергаться» Дима начал через год приблизительно, уже после августовского путча, когда очумелым капитализмом запахло с такой необратимой силой, что он окончательно сообразил: с его сомнительными деловыми качествами можно в новом времени оказаться и невостребованным, в свои сорок три особо мозги не перекроишь. Это тебе не «маваши-гири» в голову на «сить-хать» или «ку-дзю». В какой-то момент установившегося партнерства это внятно осознал и Ванюха, но тему не поднимал: уверен был — время расставит все по местам. Прошлые заслуги — вещь неплохая, но запоздалая, если без философии и туманов. Проще говоря, получалось так, что стратегия общего дела, да и тактика его же, автоматически возлагалась на него, на его быстрые мозги и звериное чутье. Диме же достались по остатку кадры, бумажные отношения с властями и крышевая политика фирмы, включая расчеты и текущий контроль за безопасностью точек реализации товара.
Так на компьютерах и другом товаре «Мамонт» протянул года до девяносто третьего, когда внезапно выяснилось, что не это занятие сейчас «в теме», есть дела поинтересней. И опять об этом торкнуло Ванюху, а не старшего его товарища по совместно проведенным восемнадцати годам противостояния социальному злу, экономическому насилию и правоохранительным органам…
Обычно Самуил Аронович Нине не звонил. Не то чтобы гордость не позволяла — скорее, выдержка эта носила характер деликатного свойства: беспокоить лишний раз незачем благодетельницу. Да и знал, с другой стороны: долгим перерыв все равно не будет. За прошедшие три года визиты Нинины на Пироговку стали регулярными, и старик так привык к ним, что постепенно начал забывать причину, по которой милая женщина впервые появилась в его доме. Нет, конечно же он прекрасно маму ее помнил, Полину Ивановну, добрую душу из ветеринарного города Пушкино, и даже про Милочку удочеренную не забыл: частенько вспоминал ту комиссию и неизменно шутил про притянутую лично им для пущей положительности характеристики Полины Ванюхиной несуществующую на деле ДНД. И за укол смертельный Торькин был до сих пор благодарен. Но как получилось, что Нина стала в опустевшем доме частым гостем и незаменимым человеком, вспомнить не мог. Да и не хотелось это вспоминать, чтобы, не дай бог, не спугнуть незаконно обретенную дружбу.
— Ты б сыночка своего привела как-нибудь погостить ко мне, — искренне упрашивал Нину Самуил Аронович, — а то все одна забегаешь да одна. А если тебе, к примеру, оставить его не с кем или какая другая нужда образуется, я только рад буду посидеть с ним. Глядишь, и ему понравится. У вас ведь дедушки своего-то нет, да? Нет, ты говорила?