– Передача ведется серым призраком.
Ратибор просидел оглушенным несколько секунд, прежде чем стал видеть картину юпитерианской семьи, и снова ему показалось, что над ним тихо зазвенела туго натянутая, готовая оборваться «гитарная струна».
Конструктор появился в поле зрения видеокамеры через несколько минут – клин раскаленных добела «углей», и сразу стали заметны изменения в движении спутников планеты: первой отреагировала на его приближение свита внешних астероидов с размерами от сотни метров до одного километра, разорвав извечный круг вращения и устремившись под влиянием тяготения Конструктора прочь от Юпитера. Затем «дрогнул» один из крупных негалилеевских спутников [38] – Синоп, диаметр которого был равен тридцати километрам.
В молчании Грехов и Берестов смотрели на картину медленного разрушения еще одной планетарной семьи, так и не изученной как следует людьми. И казалось, вместе со всеми с тревогой смотрит на вторжение сам Юпитер, покрытый, словно от волнения, пятнами и полюсами турбулентных движений атмосферы.
И вдруг внезапно все прекратилось. Вернее, прекратилось неуклонное «скатывание» спутников в гравитационную могилу Конструктора, хотя сам он продолжал двигаться в прежнем направлении и с той же скоростью. Сквозь глубокую «яму» прямого эфира в наушниках рации пробился голос дежурного:
– Наблюдается резкое падение поля тяготения Конструктора, примерно на шесть порядков. Впечатление такое, будто он лишился девяносто девяти процентов своей массы. Объяснений эффекту нет. Галилеевские спутники изменить орбиты не успели.
Ратибор оглянулся на Грехова и увидел беглую усмешку на его губах, вызванную, очевидно, словами дежурного (проконсул тоже был включен в цепь «спрута»). Посидев еще немного, хозяин выключил виом и впустил в гостиную солнечный свет.
– Все, спектакль окончен, больше ничего интересного не произойдет.
Они посмотрели друг на друга.
– Итак, ты хотел спросить, почему я не вмешиваюсь в события, когда у меня такие покровители, как чужане и серые призраки? А почему ты считаешь, что я ничего не делаю?
– Я так не считаю. – Ратибор вспомнил предупреждение Бояновой, и неприятное ощущение жжения в желудке усилилось. – Наоборот, мы считаем, что, зная, чем все закончится, вы по логике вещей вообще ничего не должны делать.
– Мы? – Тонкая, с едва заметной иронией усмешка снова скользнула по губам Грехова. – Кто это «мы»? Забава?
Ратибор выдержал взгляд, хотя хозяина обмануть не смог. Габриэль кивнул.
– Она давно относится ко мне с предвзятой настороженностью, хотя, видит бог, я не давал повода.
– И все же она права: вы могли бы предотвратить многие беды, последствия плохо просчитанных шагов погранслужбы, если бы сообщили всем, чего нам ждать.
По смуглому лицу проконсула пробежала тень, глаза стали совсем черными, глубокими, в них проглянули холодная жестокость и странная тоска, готовая затопить все пространство. Несколько мгновений он смотрел на Берестова, не меняя позы, потом выражение лица изменилось, к нему вернулась обычная угрюмая озабоченность.
– А вы сами разве не в состоянии определить, что вас ждет? – Грехов подчеркнул слово «вас», как бы отделяя себя от остальных.
– Вы же знаете наши расчеты. Если Конструктор не остановится, мы будем вынуждены объявить ему войну, у нас нет иного выхода.
– Ошибаетесь. – Это слово Грехов проговорил вслух, тихо, почти по слогам. – Выход есть, но вы его не видите.
– Какой выход? Экстрамобилизация? Эвакуация всего населения Земли? Это практически невозможно. Или, может быть, есть шанс остановить Конструктора в поясе астероидов?
Габриэль покачал головой.
– Судьба Конструктора решается не в космосе – на Земле.
– Что? – Ратибор не смог удержаться от изумленного возгласа.
– Судьба Конструктора на данном этапе решается на Земле. Не мной, как считает Забава, не чужанами и не серыми призраками, как думают многие, а вами всеми, людьми. Как? Ответ прост. Свяжи два следующих события, и ты найдешь его. Только что по треку передали, что почти все чужане и призраки покинули Систему, слышал? Это первое событие. И второе: чем заканчиваются обычно сеансы появления К-гостей?
– Для людей? Реакция в основном отрицательная…
– А для Конструктора?
Ратибор порылся в памяти:
– Вы имеете в виду «конвульсии»?
«Конвульсиями» физики назвали чудовищные колебания полей вокруг Конструктора, «судороги» вакуума, сопровождаемые магнитными бурями и эффектами рождения пучков элементарных частиц и жестких излучений.
– После каждого сеанса у Конструктора начинались «приступы головной боли», усугубляющие ситуацию.
– Но ведь он сам провоцирует людей на негативное отношение своими кошмарными монстрами…
– Монстры – порождение человеческой фантазии, зачастую ограниченной. Конструктор здесь ни при чем. Все наши друзья – Аристарх, Баренц, Эрберг – реагировали на появление К-гостей иначе, спокойно, и никаких «монстров» не видели. Но таких людей, к сожалению, мало.
– К чему вы клоните?
– К тому, что человечеству давно было пора научиться милосердию. Конечно, не научившись толком человеколюбию, трудно постигать азы инолюбия, скажем, чужелюбия или конструкторолюбия, азы милосердия ко всему живущему, но боюсь, у человечества не будет другого шанса.
– Вы хотите сказать, что вместо страха и ненависти мы должны испытывать к ним… К-гостям и Конструктору… любовь?
– Может быть, не любовь, поначалу хотя бы сочувствие, ведь смогли же вы понять, что он болен. Хотя от ненависти до любви – всего один шаг.
– Но иногда это шаг… через пропасть, – медленно проговорил Ратибор. – Вы считаете, что Конструктора может вылечить только наша общая любовь?
– Сочувствие, взаимопонимание, терпеливая снисходительность, если хотите, единственно необходимые движения души для установления обратной связи. Только тогда он поймет вас и примет наиболее оптимальное решение, лишающее смысла слово «война». Я не уверен, что он ответит на все ваши вопросы, то есть я не уверен, поймете ли вы, когда он ответит, так будет правильнее, ведь в Конструкторе, по сути, воплощен панпсихизм, а мы далеко не всегда понимали и понимаем природу. Но одно я знаю точно – все зависит от людей. От каждого из нас. Попробуйте внушить это остальным.
– А вы?
– Я хомозавр, и этим все сказано, поверить мне трудней, чем Конструктору, пример – Забава Боянова. Это очень сильная и умная женщина, которую я уважаю, ее характера хватило бы на трех мужчин, и оттого ее заблуждения наиболее опасны в данной ситуации. А убеждать других она умеет.
Ратибор невольно кивнул, снова вспоминая наставления председателя СЭКОНа: он тоже поддался ее уверенности, что же говорить о членах комиссии?
Некоторое время длилось молчание. Пока Грехов к чему-то прислушивался – диапазон его пси-связи лежал вне зоны чувствительности пси-слуха Ратибора, – Берестов размышлял. Наконец он поднял голову:
– Еще один вопрос, он мучает меня… Почему же Конструктор так упорно шел к Солнцу? Что он здесь потерял? Что хочет найти?
– Не знаю, – ответил Грехов с потрясающим равнодушием. – Возможно, его гнали инстинкты.
– Инстинкты?! Какой же сложности они должны быть, чтобы он с их помощью отыскал дорогу?
– Что мы знаем об инстинктах Конструкторов?
Изумленный и озадаченный Ратибор не нашелся что ответить. Возбуждение его схлынуло, интерес к разговору пропал, он встал, собираясь извиниться за визит. Дом вдруг вздрогнул, качнулись стены, низкий рык донесся из глубины под ним, словно он стоял на вулкане. Рык вытянулся в стены, а те ответили дребезжанием, переходящим в шипение и свист.
– О черт! – Грехов прыгнул к двери прямо из кресла, исчез в коридоре. Еще раз дернулся пол, глухой удар прилетел из недр дома, зазвенели металлические листы, и все стихло. Ратибор почувствовал на спине тяжелый взгляд, обмер и оглянулся. На него «смотрел» чужанин, вылезший из лаборатории: двухметровая угластая черная глыба в дырчатой золотой броне. «Кожа» чужанина поражала текучестью: она вскипала мелкими кристалликами, пенилась, играла рябью, дрожала и дышала, словно роид и в самом деле был живым существом.
– Привет, – сказал Ратибор первое, что пришло в голову.
Чужанин молча проследовал мимо с характерным тумм-тумм-тумм, от которого сотрясался пол дома, хотя ног у него, подобных человеческим, не было и быть не могло; скрылся в коридоре. Через секунду оттуда выглянул озабоченный Грехов.
– Извини, я тороплюсь, договорим в другой раз. – Исчез.
Не теряя самообладания, хотя и на ослабевших ногах, Ратибор добрался до метро – в коридоре никого, будто и не было жутковатого гостя, – и автоматически набрал код управления. Предупреждение Забавы снова всплыло в памяти, и теперь оно не казалось абстрактным, за ним стоял скрупулезный анализ деяний проконсула, помноженный на интуицию и недюжинный дар предвидения. Грехов не уклонялся от ответов на вопросы Ратибора, но сумел ни на один не ответить прямо и с полной искренностью. Он ни с кем не хотел делиться своими замыслами, планами, переживаниями, отношением к происходящему, как бы отделяя себя невидимой стеной от остальных людей, и встречающихся с ним не мог не настораживать этот очевидный факт. Не верить ему было нельзя, верить – трудно.
Из головы не шла фраза Габриэля: «Судьба Конструктора решается на Земле», и, раздумывая над ней, Ратибор добрел до отдела, размышляя над тем, что ему следует делать дальше, кому предложить помощь, Железовскому или Юнусову. Раздражало собственное бессилие: Ратибор не знал, кому и как передать появившуюся информацию, чтобы ему, а вместе с ним и Грехову поверили, кому предложить невероятно трудную миссию – объяснить всему человечеству, что такое милосердие.
– Берестова вызывает председатель СЭКОНа, – включился наушник рации, когда Ратибор уже входил в зал оперативного дежурства, погруженный в полутьму; навстречу из кресла встал дежурный – фантом, конечно, видеопризрак несуществующего человека, один из образов инка для визуальной связи с абонентами.