– Нет. А должен?
Феникс вздохнул, по-прежнему глядя в окно.
– Я снял запрет на звездный огонь, – проговорил он таким спокойным тоном, словно речь шла о запрете на ввоз или вывоз из Росмера какого-нибудь печально известного товара. – Не совсем понимаю, каким образом мне… нам, потому что Эсме мне помогла… каким образом это удалось, но результат налицо. Теперь мы можем взять Землю тысячи огней штурмом, расправиться с Кармором и покончить со всей этой историей с компасом и «Утренней звездой». Финал близко, Сандер.
Матрос-музыкант моргнул. После первой фразы он ничего не расслышал.
– З-запрет на… звездный огонь?
– Да. – Фейра повернулся и задумчиво посмотрел на него, обхватив правой рукой подбородок. – Это было что-то вроде… запертого ящика в глубине ее сути. Ящика, о содержимом которого ей запрещено было даже думать. Но похоже, что нам удалось – не без помощи самой ~Невесты~ – отыскать лазейку. Ящик был запретным, пока оставался запертым. А мы его… в каком-то смысле… открыли. Ты понимаешь, что это значит?
Сандер помотал головой и совершенно искренне ответил:
– Нет.
– Мы отправимся к острову под покровом ночи, вместе с еще двумя фрегатами, – сказал Фейра. – Действовать будем совместно.
И тут он что-то ~сделал~.
Перед глазами у Сандера появилась карта. Он осознавал, что по-прежнему стоит посреди пустой капитанской каюты, шагах в пяти от феникса, и видит, как лучи послеполуденного солнца проникают сквозь большое окно. Вместе с тем, поверх всего этого и как-то… в стороне, он видел карту, на которой был изображен средних размеров остров, очертаниями напоминающий уродливый клубень болотного растения. На юге острова выделялась укромная бухта, где Сандер построил бы форт, поручи ему кто-нибудь такое задание. Фейра продолжил говорить, и, по мере того, как он разъяснял план, сочиненный вместе с Рейненом и кракен знает кем еще, разные части этой причудливой карты будто отделялись от основной картинки и подплывали ближе. Сандера затошнило, но он приказал себе терпеть.
– «Зеленоглазая» и «Душа бунтарки» – так называются фрегаты, которые будут нам помогать. «Зеленоглазая» высадит большой отряд в западной части острова, который двинется к форту. В это время мы с «Душой бунтарки» перекроем оба выхода из гавани, причем ~Невеста~ подойдет ближе, на расстояние выстрела, опасного для форта и кораблей, прячущихся в его тени. Если Кармор попытается сбежать, мы его перехватим. Или утопим. А потом высадимся на Земле, заберем третью часть компаса – и уже завтра отправимся своей дорогой, Сандер. Вороны пусть сами разбираются с капитаном-императором, когда он сюда прибудет.
Карта растаяла. Сандер закрыл глаза. В коротком рассказе Фейры крылось что-то неправильное – словно уродливая клякса на странице, исписанной безупречным почерком, словно фальшивая нота посреди прекрасной мелодии. Он прислушался к ~песне~ как следует и сперва не разобрал ничего необычного – она, конечно, звучала печально, однако такое происходило не впервые. Но потом… потом Сандер расслышал кое-что новое, кое-что неожиданное. Простой ритм, незаметно вплетающийся в ~песню~, исподволь меняющий ее рисунок. Чем-то напоминающий… сердцебиение? Нет. Он усилием воли отрешился от остальной ~песни~, сосредоточился лишь на этом ритме и как будто оказался в пещере, где в полной тишине с потолка капает вода, постукивая об пол.
Эти капли…
– Слезы, – сказал Сандер и вздрогнул, сообразив, что говорит вслух. Но отступать было некуда. – Она плачет, Кристобаль. Ты сделал ей больно.
Фейра прищурился, словно не понимая, о ком он говорит. Потом потемнел лицом и шумно втянул воздух, раздувая ноздри. Он как будто едва сдерживался, чтобы не ударить Сандера или не сжечь. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и сжал губы так плотно, что они утратили цвет. В конце концов феникс прошипел почти беззвучно:
– Пошел вон.
Сандер вышел. В ушах по-прежнему звучал плач.
Он так и не понял, удалось ли Фейре что-то услышать.
Они покидают Росмер, когда наступает ночь, и устремляются к Земле тысячи огней. По всему выходит, что три фрегата прибудут на место к рассвету. Люди все время повторяют: если Шторм позволит, если Эльга не отвернется – нас ждет успех. Она не гадает, она знает точно – все получится.
Звездный… огонь. Теперь она может повторить в мыслях слова, которыми люди называют запретное. Это странные слова – ложь и правда в них перемешались в равных долях. Или, может быть, лжи чуть-чуть больше, но она признает, что образ красивый. Даже если никто – почти никто – из живущих в этом мире на самом деле не имеет понятия, как выглядит пламя звезды.
Два других фрегата следуют ее курсом, но пока что не вторят движениям. ~Он~ в глубине души волнуется из-за того, что предстоит с ними сделать, но зря: один раз выучив новый трюк, она его уже никогда не позабудет. Так было с нырянием, так было со сменой цвета парусов. А младшие – так она их называет в мыслях, такими их видит – слишком глупы, чтобы сопротивляться. К тому же они очень хотят ей услужить, поэтому сломить их волю и вынудить принять звездный огонь у нее на борту совсем нетрудно. Она уверена, что при необходимости заставила бы их принять его и к себе на борт. Чуть сложней будет с «Зеленоглазой», которой придется загородить собой второй выход из гавани, рискуя попасть под обстрел или стать жертвой таранного удара, но она и тут преуспеет – нет никаких сомнений.
После того что она перенесла, для нее нет ничего невозможного.
– Он~ уже не раз проливал собственную кровь на палубе, и она эту кровь поглощала. Но в этот раз ей показалось, что они оба вывернулись наизнанку и сошлись в противоестественном, омерзительном объятии, не оставляющем места для тайн. Он будто признал свою причастность к тому, о чем она не хотела думать. К тому, что ждало впереди. И, конечно, связь – она истончилась до немыслимых пределов, она почти порвалась. После ухода Сандера ~он~ просто сидел, тяжело дыша и устремив перед собой помертвевший взгляд, и все это время был для нее почти непроницаем. И лишь потом, когда ~он~ пришел в себя и потихоньку сплел новый канат из обрывков, паривших вокруг, она снова ощутила поток эмоций и мыслей, в котором преобладала скорбь.
Еще ~он~ испытывал тревогу – особую тревогу, проистекающую из одного определенного образа, который она не смогла сохранить в тайне. Но этот образ был таким причудливым и пугающим, что ~он~ его не понял и теперь беспокоился. До сих пор беспокоился: стоя на носу, глядя во тьму одновременно собственными глазами и с ее помощью, ~он~ пытался осмыслить увиденное: все эти гниющие кости, всю эту иссушенную плоть во тьме. Пытался, но не мог ничего понять.
Если бы она умела говорить, сказала бы: скоро ты все поймешь.
Но она лишена дара речи, а подбирать образ не хочется – ей все еще больно…
Так или иначе, она летит вперед в сопровождении двух младших, и все идет по плану: до восхода остается почти час, когда они приближаются к Земле тысячи огней с северо-западной стороны. Запах звездного огня здесь почти не ощущается, а еще невысокая возвышенность посреди острова мешает его обитателям увидеть, что они больше не одни. Это при условии, разумеется, что там не выставили дозорных, но ~он~ убежден, что их нет: мятежные вороны слишком сильно уверены, что их крепость неприступна, и ждут совсем других гостей, которые придут с юга.
У западной оконечности острова они разделяются: «Душа бунтарки» обходит остров с севера, чтобы в небольшой бухте на восточном берегу высадить пятьдесят солдат, а «Зеленоглазая» и она идут дальше на запад, как будто минуя Землю тысячи огней. Дальше все зависит от того, сумеет ли ~он~ правильно рассчитать время. Через нее ~он~ узнает, что происходит с отрядом «Души»: тот продвигается в невысоких зарослях, приближаясь к форту, который грозно высится впереди. Одновременно два фрегата занимают позиции в некотором отдалении от берега, погасив на борту все огни, чтобы дозорные, которые с этой стороны точно есть, их не увидели раньше времени.
И вот момент настает.
– Вперед, – произносит ~он~ почти беззвучно.
Отряд идет в атаку. Над фортом что-то вспыхивает и слышится гром – слишком сильный для такого расстояния, думает она, а потом понимает, что воспринимает происходящее одновременно с двух перспектив, видя его в том числе и глазами матросов «Души». Это лишь чуть-чуть страннее ее обычного морского зрения, и она уже привыкла – так привыкла, что почти не замечает ничего необычного. ~Ему~ тяжелей, ~его~ даже подташнивает, но она не предлагает никакого утешения.
– Он~ хотел увидеть в ней полезный инструмент. Инструменты не утешают – они просто… работают.
Это зарево, этот гром – конечно же, пушки форта. Ее орудия стоят на нижней палубе, нацелив рыла на отверстия, которые она сама же и сотворила в своем теле, повинуясь замысловатой команде, отданной не ~им~. Команда поднялась откуда-то из глубоких тайников памяти – и произнес ее бестелесный, мертвый голос. С этим еще предстояло разобраться. Она знала, что изменения не завершились: в межпалубном пространстве созревало кое-что. Об этом она не рассказала ~ему~, потому что сама не понимала, как оно будет выглядеть, когда появится на свет, и сколько нужно ждать. А ~он~ теперь слишком сильно беспокоится о другом, чтобы почувствовать перемену.
Фрегаты идут к острову. Вход в гавань загораживают подводные рифы, образуя два достаточно узких естественных канала, которые защитники форта могут обстреливать с высоких стен. У небольшой пристани стоит пришвартованный черный фрегат – единственный корабль заговорщиков, на котором им удалось сбежать из Росмера. «Кусака». Она невольно задается вопросом, кем была эта сестра до того, как ее переделали. ~Он~ не спросил, да и вряд ли Рейнен Корвисс знал это. Мало кому приходило в голову поинтересоваться, кем были черные фрегаты до того, как омерзительная магия изменила их облик и суть. Казалось, потеряв разум, они теряли и всякое право считаться чем-то большим, нежели плавучие груды костей и мяса с воткнутыми сверху мачтами.