– У-у-у!
– Тихо. Нужда подойдет – в лодку и на Новую Землю. Там с ледников ручьи бегут. Берег пологий, значит, плавник есть. Под парусом быстро обернуться можно.
Стало шумно.
В палатку вбежал Мишка.
– Седой с Мироном дерутся!
Бригада вскочила и вон из палатки – посмотреть. Только угрюмый Жбанков остался за столом. Петрович удивился:
– А ты чего? Не интересуешься?
Жбанов промолчал.
Бригада следила за дракой, которая происходила у самой кромки воды.
– Мирон, дай ему! Дай!
– Вали его! Вали!
– Седой, тебе помочь? Помочь?
– Уйди!
– А, здесь вам не Кузнечиха!
– Петрович! Петрович!
Старик приближался, на ходу снимая ремень.
– Марш в палатку! – гаркнул он на зрителей.
Затем двумя ударами ремня разогнал дерущихся по сторонам, напомнив тем самым, что власть на острове принадлежит одному человеку.
Соперники, раздосадованные прерванной схваткой, невыясненностью отношений, готовы были снова сцепиться, но Петрович стоял между ними и расталкивал их.
– Морды умойте, поля-ярники!
Крутой подъем в гору. Смачный хруст гальки под сапогами и тяжелое дыхание из глоток. Веревки, корзины. Петрович вел бригаду на базар – работать. Бригада поднялась наверх и скрылась. Скатилось несколько галек. Тишина.
С вершины острова во всю ширь открывалось мрачное величие Арктики. Оглушающий гам базара потряс ребят. Они сидели тесной кучкой на краю базальтовой стены, о которую бил белый птичий прибой.
Петрович объяснял ребятам правила работы на скалах, показывал, как привязываться к страховочному концу, делал страшное лицо, умолял, грозил, призывая к осторожности.
И вот дошло до главного – кто пойдет первым.
– Ну, кто смелый?
Жбанков встал, снял телогрейку и подошел к Петровичу. Старик стал привязывать страховочную веревку и начал повторять свои предостережения.
– Рукой держись, ногой опору шарь, а главное – головой думай. Не мечись, спокойно.
– Ну хватит, дед, – оборвал Жбанков.
Ребята смотрели на Жбанкова.
Он бесстрашно подошел к самому краю стены, длинно сплюнул вниз и стал спускаться. Скрылся наполовину. Лицо сосредоточено. Ищет опору. Нашел. Остались одни руки, пальцы крепко держатся за край скалы. Исчез.
Поползла страховочная веревка. Петрович понемногу стравливал ее. Кликнул Мирона и глазами показал на корзину. Мирон привязал к корзине веревку. Подошел к краю и стал спускать корзину вниз.
Жбанков стоял на краю шумящей, дерущейся, кричащей бездны. Отсюда видно, что стена не гладкая, а идет уступами, карнизами – где шире, где уже. Здесь вполне можно ходить. Но высота сковывает и пугает. Внизу шевелится море, летают птицы.
Жбанков подтянул корзину к себе, поставил на карниз и стал собирать яйца. Кайры хлопали крыльями, мешали Жбанкову. Он бесцеремонно сталкивал их с места.
Кайра высиживает одно яйцо. Оно такой формы, что не скатывается даже с ровного места. Непостижимо, как кайра отличает свое яйцо от множества точно таких же.
Лишившись своего, кайра пересаживается на чужое. Прилетает хозяйка. Начинается драка. Трещат крылья, летит пух, крик стоит страшный.
Наверху ждали первую корзину. Мирон почувствовал подергивание веревки, потянул, и вскоре первая корзина была наверху. Это был радостный момент. Ребята заулыбались, осмелели, стали заглядывать вниз.
– Отвязывай! – командовал Петрович. – Давай другую! Крепче узел, Мирон! Так, хорошо. Спускай. Седой, иди сюда! Держи конец, страховать будешь. Останешься с Мироном здесь. Остальные – за мной!
Ребята подхватили корзинки, веревки и пошли за бригадиром. Петрович, вспомнив утреннюю драку, обернулся, погрозил кулаком:
– Только смотрите мне, без мордобоя!
Они остались вдвоем на краю стены. Каждый держал в руках по веревке. Было ясно, Петрович хотел их помирить. Оставалось выяснить этот вопрос между собой.
– Ну? – спросил Седой.
– Что «ну»?
– Как насчет третьего раунда?
– Не сейчас же.
– Нет, я вообще. Как ты?
– Там видно будет, – ответил Мирон.
Всю бригаду Петрович разделил на тройки – один внизу на стене, двое – наверху. Петрович бегал от тройки к тройке, поучал, покрикивал, следил, соблюдается ли страховка. Работа шла полным ходом. Корзины опускались вниз, быстро поднимались наверх. Ребята менялись местами.
Жбанков вылез наверх, потный, возбужденный, стал пить воду. Мирон привязал к себе веревку и, прежде чем скрыться, посмотрел Седому в глаза. Тот ухмыльнулся, играя страховочным концом. Жбанков привязал веревку к корзине.
– Ну ты бешеный, – сказал Седой. – Ты сегодня произвел впечатление. У тебя что, нервов нет?
– Кто бешеный? – тихо спросил Жбанков.
– Ладно, ладно. Не заводись. Дядя тебя хвалит, а ты…
– Кто бешеный?
– Да что ты к слову прицепился? Не подходи! На этой веревке жизнь висит!
Жбанков сорвал с Седого кепку и смазал его по лицу.
– Ладно тебе! Ты что? – оробел Седой.
Настало время обеда. Шумной толпой, с полными корзинами бригада спускалась по галечнику в лагерь. Мишка потянул носом, почувствовав аппетитный запах.
– Что это? Мясо, что ли?
Он первый вбежал в палатку и остолбенел.
– Ё-моё! – прошептал Мишка.
Стол был великолепен. Хлеб, вареная картошка, два ряда мисок и в каждой – по дымящейся тушке кайры.
Бригада ввалилась в палатку и тоже застыла.
Добродушное лицо Ивана и тонкий голос Феди:
– Пожалуйста, садитесь! Пожалуйста!
Шумное рассаживание, стук ложек, сосредоточенное поглощение пищи и через полчаса – стопка мисок, гора костей и яичной скорлупы.
Вечер. Но светло, как днем. Горит костер. Визжат гвозди. Это распечатывают ящики со стружкой. Стружку вытряхивают. Снова стелют. Стелют на дно пустого ящика. Ряд яиц, стружка, еще ряд яиц, опять стружка.
Иван с бревном на плече ходит по лагерю за Федей.
– Здесь, – говорит Федя.
Иван ставит бревно.
– Нет, лучше там, – показывает Федя.
Иван послушно взваливает бревно на плечо.
– Больше, больше стружки кладите, – ворчит Петрович. – Эй, с бревном! Вы чего?
– Календарь хотим сделать, – объяснил Федя. – Как у Робинзона, с зарубками!
– Вы что, маленькие? Делать вам нечего?
– Федя хочет, – сказал Иван.
Из палатки вышел Мишка. Он в трусах, в телогрейке, тонкие ноги в сапогах. Бежит к морю.
Мишкины штаны и рубашка болтались в воде, прижатые камнями. На берегу – на дощечке – лежали огрызки хлеба, сухари, обломки печенья – содержимое Мишкиной торбочки, выложенное на просушку.
На камнях одиноко сидел Жбанков и смотрел в море. Мишка собрал кусочки в торбочку, затянул, повесил на шею, подмигнул Жбанкову.
– На материк хочу привезти. Здесь жратвы – от пуза. А дома у меня пять сестренок. Всегда голодные. Ха-ха-ха!
Жбанков молчал.
– А я сегодня влип! Еще б немного – и искали бы меня в синем море! – Мишка выкручивал штаны. – На базаре попух! От веревки отвязался, дурак. Мешает она, сверху камни сыплются. С корзиной тоже таскаться не захотел. Хожу по карнизу, а яйца – в карманы, за пазуху, – Мишка бросил штаны, стал выкручивать рубашку. – И вдруг чувствую, под ногами зашевелилось. Падаю! Амба! Я – плюх к стене! Ё-моё! Течет по мне – яйца! Кое-как до веревки добрался. Посмотри, у меня нет седых волос?
Мишка подставил лохматую голову.
– Вали отсюда, – угрюмо сказал Жбанков.
– Ты что?
– Кому сказал!
– Я тебя развеселить хочу, а ты…
– Вали отсюда! Считаю до трех!
– Твой, что ли, берег?
– Раз!
– Я Седого позову!
– Два!
Мишка не стал испытывать судьбу, подхватил свои манатки – и деру. Отбежал на безопасное расстояние и крикнул:
– Псих! Стекла наелся!
Столб-календарь, врытый в гальку. На календаре несколько зарубок. Утро. Хрустит под сапогами галька. Бригада, нагруженная корзинами, веревками, уходит на базар.
На берегу Петрович с ребятами сталкивает в воду лодку. Седой несет бочку. На ней написано: «Береги воду». Прибежал Мишка с веслами, залез в лодку. Мирон принес еще одну бочку. Петрович передал в лодку винчестер, сунул Мирону коробку с патронами и сказал:
– Будешь старшим. Увидите избушку. Там рядом ручей. Ведра взяли?
– Взяли.
– Ну, с богом. Путем-дорогой.
Седой и Мирон – оба в рыбацких бахилах – зашли в воду, толкнули лодку и забрались в нее. Плеснули весла. Лодка стала удаляться.
Жбанков начал потрошить птицу, другой дежурный принялся чистить картошку. Петрович, покуривая трубку, наблюдал за ребятами. Вдруг заметил, что в куче битой птицы одна шевелит крылом, вертит головой.
Жбанков достал ее из кучи. Кайра распустила крылья. У нее была перебита лапа. Жбанков размахнулся, намереваясь разбить кайру о камень.
Петрович успел перехватить его руку.
– Чего? – обернулся Жбанков.
– Дай.
Петрович забрал птицу и пошел к палатке. Подобрал под ногой щепку. В палатке он смазал лапу кайры йодом. Потом стал обстругивать щепку. Вошел дежурный с кастрюлей начищенной картошки. Поставил ее на печь. Стал чиркать спичкой.
– Иди сюда, – позвал Петрович. – Держи.
Кайра лежала на столе. Петрович зубами откусил суровую нитку. Дежурный держал лапу кайры и щепку, обструганную наподобие лопаточки. Петрович наматывал нитку. Брюшко у птицы между лапками было почти совсем лысое.
– Что это она голая? – удивился пацан.
– Для детеныша своего на гнездо весь пух выщипала.
Когда все было кончено, птицу оставили в покое. Кайра вскрикнула, взмахнула крыльями и, припадая на протез, застучала по столу, пошла.
– Не выживет, – сказал дежурный.
– Знаю. А яичко свое, может, высидит.
Лодка с парусом приближалась к Новой земле. Уже ясно был виден берег, заваленный плавником и валунами, избушка.
– Кто это там? – Мишка показывал на берег. – Валька Бухвостов! Да это ж ребята из первой бригады!
Их тоже заметили. С берега послышался свист.