Появился Иван.
– Ребята, да бросьте вы.
– А с ним что?
– Как что? Он же пленный, – сказал Иван и побежал к Феде.
Иван перенес Федю в лодку, устроил на корме, закрыл одеялом.
Из тумана вышли Седой, Мирон и немец. Они несли мешок с мукой. Приблизились. Федя внимательно смотрел на летчика.
– Никаких признаков зверя… Обыкновенный… Удивительно, – сказал Федя. – По-моему, он замерз… Палкой по голове… Интересно, извинится он передо мной или нет?
Мешок свалили на дно лодки. Иван помог немцу перелезть через борт. Тот осмотрелся и сел рядом с Федей. Глаза их встретились.
Немец увидел во взгляде мальчика недетскую усталость и спокойствие. Федя увидел во взгляде соседа изумление и вопрос.
Мирон с Седым сталкивали лодку с камней. Иван вставлял весла в гнезда для уключин. Немец увидел шапку с вареными яйцами, сглотнул и отвернулся. Его худое заросшее лицо сделалось скорбным. Он не хотел смотреть на пищу из гордости, но не смотреть было выше его сил.
– Вы летчик? – спросил Федя по-немецки.
Немец живо обернулся к Феде и торопливо заговорил. Он о чем-то спрашивал. Ребята влезли в лодку и уставились на заговорившего немца.
– Что он сказал? – спросил Мирон.
– Он удивляется, как мы можем здесь жить.
– Что он имеет в виду? – не понял Седой.
– Арктику.
– Скажи ему, мы у себя дома, – заметил Иван, усаживаясь на банку и берясь за весло.
Седой тоже сел и поплевал на ладони.
– Братцы, стойте, – сказал Мирон. – Я подумал, нельзя его на остров.
– Почему? – удивился Иван.
– Жбан убьет его.
– Точно, – согласился Седой. – Это точно.
Летчик забеспокоился. Вопросительно посмотрел на Федю.
– Вот что, оставим его здесь, – решил Мирон. – Куда он отсюда денется, верно? Придет «Зубатка», его возьмут. Согласны?
Седой повернулся к летчику:
– Мотай отсюда! Быстро!
– Федя, скажи ему.
Федя перевел.
Летчик заговорил, умоляюще глядя на ребят.
– Чо он заскулил?
– Я не очень понял. По-моему, он просит взять его. Говорит, умрет с голоду.
Седой встал и закричал:
– Вали отсюда! Ну!
В руках у Седого было весло. Немец подчинился, выпрыгнул за борт и пошел на берег, понуро опустив голову. Потом достал что-то из кармана, обернулся и закричал. В руках у него была спичечная коробка.
– Спички просит, – сказал Федя.
Седой колебался, достал свою коробку, вынул несколько спичек и протянул немцу. Тот осторожно взял их. Седой пригрозил ему пальцем:
– Только уговор: отсюда – никуда!
Весла ударили по воде. Лодка стала удаляться и скоро скрылась в тумане.
Летит земля вперемешку с галькой. Ребята действовали единственной лопатой и мисками. Рыли могилу для Петровича. Потные, худые, оборванные, они делали это недетское дело.
Старик лежал, укрытый брезентом. Жбанков неподвижно сидел рядом. Он был весь в засохших яичных подтеках и скорлупе.
Трагическая гибель Петровича, невольным виновником которой был он, Жбанков, потрясла его.
Рядом несколько ребят рылись в груде поломанных ящиков, выбирая уцелевшие яйца. Жбанкова они не трогали и не обращались к нему, понимая его состояние. Яйца складывали в корзину. Уцелевших было немного. Со стороны моря, из тумана послышался свист.
Ребята обернулись к морю.
Мишка стал камнем стучать в миску, которой рыл место для могилы. К нему присоединились еще несколько ребят. Молча, с угрюмой сосредоточенностью они стучали по мискам, чтобы ребята на лодке вышли точно к лагерю. В тумане послышался смех. В лодке радовались возвращению домой. Ведь они пришли с водой, с дровами и мешком муки. И не только с этим – им было что порассказать.
Жбанков сидел возле Петровича, окаменев. Он ничего не слышал и ни на что не реагировал. Он видел ребят, вот они вернулись – Мирон, Седой, Федя с перевязанной головой, Иван. Видел и оставался равнодушен.
Вот подошел Мирон, приподнял край брезента, посмотрел в лицо мертвого старика. Потом он что-то сказал Седому, повернулся к Ивану – и вдруг они побежали на берег, столкнули лодку на воду, забрались в нее, начали бешено грести в море. Федя что-то рассказывал обступившим его ребятам…
Потом Жбанкову протягивали кружку воды. Он никак не мог понять, что с ней делать. Мишка зачем-то шлепал его по щеке, показывал – попей. Жбанков поднес кружку к запекшимся губам, сделал несколько глотков. И наконец оцепенение оставило его…
Жбанков заплакал, и вместе со слезами пришло горькое облегчение. Его ожесточившаяся и заледеневшая за год войны душа, делавшая его таким бесстрашным и суровым, стала оттаивать. Он плакал, как обыкновенный ребенок.
И постепенно к нему вернулось понимание реальности. Он услышал звон пилы.
Спиливают столб-календарь, он падает. Стучат топоры. Из столба сооружают крест. Петровича, завернутого в брезент, погружают в могилу. На гальке остались лежать старинные карманные часы и трубка старика. И спустя немного – шум осыпающейся гальки и земли, скрежет лопаты и мисок.
Лодка приближалась к Новой Земле.
Иван и Седой с лицами, залитыми потом, мощно гребли к берегу. Они возвращались на Новую Землю, чтобы отомстить за Петровича. Лодка скрывается в тумане.
Потом возникает снова, уже видимая с берега.
Летчик грелся у костра и, увидев лодку, обрадовался. Размахивая рубашкой и крича, он побежал на берег.
Немец подбежал к воде и остановился как вкопанный.
Ствол винчестера смотрел прямо на него.
Летчик не двигался. Он остро чувствовал, что стоит ему побежать – и тогда выстрел неминуем.
Прошло еще мгновение. Иван опустил ствол.
– Не могу… Он же смотрит…
Летчик вытер пот со лба. Он ждал, что будет дальше.
А дальше – плеснула вода под веслами, и лодка стала медленно разворачиваться. Они уходили, они оставляли его одного.
Этого немец испугался едва ли не больше, чем смерти. Он двинулся вперед и закричал. Он просил взять его с собой.
Но лодка скрылась.
И еще долго в тумане слышались крики летчика.
Лагеря больше нет. Палатка снята. Имущество увезено на военный корабль, который подобрал Рябухина и его товарищей. Здесь, на палубе корабля, стоят ребята из других бригад.
Школьная экспедиция, закончив промысел, собиралась домой, в Архангельск.
Военные моряки и ребята смотрят на берег, где еще оставалась четвертая бригада.
Вся бригада и начальник экспедиции Рябухин в скорбном молчании стоят у могилы старика. Крест, сделанный из бывшего календаря, так и остался с зарубками, их не стесали.
На дощечке имя – Петрович. Хлюпают «мелкашки», бахает винчестер.
Все корзины были осторожно погружены в лодку. Потом плеснули весла, и обе лодки пошли в сторону корабля. Ребята смотрят на берег. Здесь, на этих угрюмых скалах, случилось главное – их приобщение к мужеству.
Мощно вспенил воду винт. Тишину разорвал гудок. Корабль салютовал могиле старика. Птичий базар сорвался со скал. Хлопанье крыльев и крик стаи сливаются в могучий рев.
Как учится летать птенец, родившийся в Арктике? Он расправляет слабые крылышки и нерешительно топчется на краю бездны. Страшно. Мать сердится, кричит. Подталкивает малыша. И тогда он бросается вниз. И обнаруживает, что воздух упруг, а он крылат. И что мать не зря высидела его на скале. Для первого полета нужна высота.