Шурка хотел рвануть прочь. Не успел.
Его оторвало от земли. Подняло за шиворот.
Очередь ахнула. У окошка-ротика женщина так и замерла, согнувшись пополам.
— С ума сошел! Назад! Не то он рассердится — и захлопнет окно! — побежало по очереди.
Шуркины ноги почуяли асфальт. Ладонь выпустила его воротник, отряхнула Шурке колени и, распрямившись, взлетела к фуражке с голубым околышем.
— Вы потише. Ребенка чуть не задавили, — зычно сказал высокий симпатичный военный.
Люди отворачивались или смотрели вниз.
— Мальчик, ты чей? — военный посмотрел поверх Шурки в толпу. — Граждане, кто ребенка потерял? — глядел он поверх голов.
Шурка вытянулся, ноги в струнку, и тоже вскинул ладонь, отдавая честь по-военному.
— Я не потерялся, я сам по себе.
«Мы с Танькой убегали, вот все и думали, что мы виноваты. Кому бояться нечего, тот не бежит. И за ним не бегут», — думал он. И в самом деле, человек в фуражке не закричал, не засвистел, а сел на корточки.
— Ого, — сказал он.
— Товарищ, у меня дело. Серьезное.
— Выкладывай.
Шурка выхватил из-за пазухи оба письма.
— Товарищу Ворону. Лично.
От очереди дохнуло каменным ужасом. Шурка почуял его спиной, как чувствуют ледяной сквозняк. Они боялись? Шурка вскинул подбородок. Правильно! Пусть боятся. Они шпионы, вредители, враги. Они — но не Шурка, не папа и не мама.
Шурка прямо и честно смотрел военному в глаза.
Военный спокойно выпрямился. Взял оба письма.
«Ошибка. Разорвет. В клочки», — промелькнула у Шурки мысль. Откуда военному знать, что перед ним честный советский человек? Здесь повсюду стояли преступники и родственники преступников.
Но, видно, он догадался.
— Конечно, — ответил военный. Голос у него был вовсе не сердитый.
Шурка выдохнул с облегчением. Военный приотворил дверь (Шурка снова почувствовал теплый пыльный запах помещения), потянул к себе серый пухлый мешок. Неприятное чувство на миг кольнуло Шурку — он узнал мешок: такие шили они с утра до вечера, каждый день.
— Смотри, — военный раскрыл мешок: там были письма. — Вот я кладу их сюда.
…Кольнуло — и улетучилось.
Военный опустил оба письма, аккуратно затянул горловину.
— И это всё?
— Всё.
— В самые руки?
— В самые руки.
— Спасибо, товарищ командир! — радостно крикнул Шурка.
Тот кивнул на ходу. Толпа перед ним пугливо расступалась. Под мышкой военный держал папку. На другой стороне улицы его ждал черный автомобиль. Шурка бросил на очередь победный взгляд: бедняги! Боится тот, кто виноват. С теми же, кто ни в чем не виноват, всё иначе. Черный автомобиль, фырча, пронесся мимо. Обдал их вкусным запахом дыма.
— Пустите, — нетерпеливо воскликнул Шурка, выпутываясь из толпы.
Нечего ему с ними вместе делать!
Перед ним тоже расступились. Фигура женщины маячила поодаль на тротуаре. Шурка помахал ей рукой: мол, всё в порядке.
Женщине не терпелось услышать подробности, она выбежала на мостовую.
— Ай! — Шурка обмер: прямо на нее из-за поворота вынырнул грузовик. — С дороги! — закричал Шурка.
Он зажмурился. Зажал ладонями уши, понимая, что всё равно вот-вот услышит страшное: вой клаксона, испуганный визг, звон разбитого стекла, крики прохожих, свисток милиционера.
Но ничего не услышал.
Он опустил руки. Открыл глаза. Женщина с корзинкой спешила к нему. Грузовик непонятным чудом миновал ее.
— Ты чего орешь? С какой дороги? — женщина подошла к нему.
Шурка сглотнул. Она протянула ему кепку.
— Отдал письма?
Шурка кивнул.
— Точно? — подозрительно спросила женщина. — Что-то ты не больно радостный.
Померещилось, решил Шурка.
— Наилучшим образом! — он нахлобучил кепку, сдвинул на затылок. — Теперь-то маму с папой выпустят! И вашего мужа тоже, — поспешно заверил он.
Женщина с сомнением и надеждой посмотрела на дом Ворона.
— Когда?
Шурка тоже обернулся на дом. Вспомнил мешок. Он был полон. Шурка представил, как бравый военный несет мешок. Писем много. Все нужно прочесть. На все ответить, принять меры. Шурка прикинул: в доме Ворона было шесть этажей. Он был длинный и широкий. И во всех окнах горели огни, кипела работа. Шурка засмеялся.
— К концу рабочего дня! — уверенно объявил он.
— Он так и сказал?
— Ну да, — соврал Шурка.
Он сам себе верил, как будто вправду услыхал это от военного.
Женщина недоверчиво посмотрела на него. И Шурка рассказал ей про мешок.
— Представляешь, Таня, какой я тогда был дурак! — горестно воскликнул он.
— Ты же не знал, — возразила Таня.
— Как же не знал. Ведь я уже тогда всё увидел. Я видел — но не понимал, что это.
— Ничего, ничего. Ты продолжай, — попросила Таня.
И Шурка стал рассказывать дальше.
— Ты есть хочешь? — спросила женщина.
Шурка кивнул. Теперь он чувствовал голод. Внизу живота щекотало: хотелось в туалет. От стояния ноги онемели.
— Идем ко мне. Я недалеко живу. Посидим до вечера. Или тебя ждут? Где ты живешь?
— Я могу посидеть с вами.
И они пошли. Шурка был так доволен собой, что не стал возражать, когда женщина повела его за руку. Как маленького. Наверно, своих детей у нее нет, поэтому все дети без разбору кажутся ей малышами. Ну и пусть, решил Шурка. Все люди на улице казались ему симпатичными. Даже тусклый серый свет их не портил. Женщина шла вперед с таким видом, будто никому не намерена была уступать дорогу. Как меняет человека мысль, что он прав, подумал вдруг Шурка.
Они свернули на большую улицу. Посредине неслись, тренькая, трамваи. Важно катили грузовики. Изредка попадались лошади, они тянули телеги, цокая копытами. Шурка радостно глазел по сторонам. Улица напоминала Литейный. Вывески, полуарки подворотен, чугунные вензеля с трамвайными проводами. Мигали светофоры. По тротуарам в обе стороны шли пешеходы. Теперь Шурке во всех виделось что-то птичье. Вот этот прохожий напоминал гусака с тощей шеей и длинным носом. А эти похожи на важных серых ворон: вышагивают, заложив руки за спину, и презрительно отводят взгляд от тех, кто на ворон не похож. Вот прошла женщина-индюшка в толстых красных серьгах и с толстым висячим носом. Как воробьи, скакали от магазина к магазину покупательницы, они трещали и чирикали. А прямо на Шурку шла женщина с большим животом. Губы поджаты. Круглые маленькие глазки. Она семенила коротенькими ножками в коротеньких сапожках. Вылитый голубь! Шурка вильнул всем телом, чтобы с ней не столкнуться.
— Ты чего всё извиваешься, как червяк? — недоуменно спросила его новая знакомая.
— Ничего, — ответил Шурка. И остановился: на светофоре горел красный.
— Меня Елена зовут, — сообщила та, но не остановилась и потянула Шурку за собой на мостовую. — Можно Елена Николаевна. Можно тетя Лена. А вообще, зови меня просто Леной. Как хочешь. А тебя?
— А-а-а-а-а-а! — закричал Шурка.
— Ты чего?
Шурка заметался, забился как на привязи. Но Лена крепко держала его за руку.
— Да что с тобой?
На них надвинулось глазастое рыло грузовика. Конец, подумал Шурка. Он даже глаза не успел закрыть. И ясно увидел, как грузовик проходит сквозь него: сперва пронеслись медные кишочки мотора, потом усталый шофер в рубашке с пуговицами и с сигаретой в углу рта, потом клетки с сонными пушистыми курами, поставленные одна на одну.
От этого не было ни больно, ни даже щекотно. А просто никак не было.
— Как тебя зовут, говорю? — дернула его за руку Лена. — Ты слышишь?
— Ва-ва-ва… — Шурка не мог выговорить ни слова.
— Вова?
Она остановилась посреди мостовой.
— В-в-в-в-в… — не мог он прийти в себя.
— Вава? Валя?
— Видели? — наконец выдал Шурка. — Ай, да осторожнее вы! — завизжал он.
Он толкнул Лену на тротуар. Успел. И тотчас почувствовал, как сквозь него — прямо глядя перед собой — прошла какая-то гражданка со всеми своими маленькими колючими заботами. Она была похожа на сороку.
«Я что — прозрачный?!» — изумился Шурка. Растопырив руку, поднес к самым глазам. Рука как рука. Сквозь нее ничего не было видно.
— Ты чего толкаешься? — удивилась Лена.
— Извините. Нечаянно, — сказал Шурка.
А что еще он мог сказать?
Она перевесила корзинку на другую руку. Взяла Шурку покрепче.
— Пришли.
Перед ними стоял розоватый дом в завитушках. Таких в Ленинграде много. Они прошли в арку.
В комнате у Лены было тепло и хорошо. Тихий серый свет проходил сквозь шторы. На кровати были разложены аккуратно выглаженная рубашка, брюки. Висел на плечиках пиджак. Как будто их хозяин только что вышел, но вот-вот вернется.
На столе посреди комнаты лежал пухлый комок из шерстяного одеяла. У Шурки мама тоже так делала: плотно укутывала горячую кастрюлю с обедом, чтобы поели, пока она на работе.
— У вас ребенок в школе? — спросил Лену Шурка.
Она засмеялась.
— Что ты! Нам сначала курс закончить надо. Диплом получить.
Шурка понял, что она не сильно старая: студентка. Люди для него делились на взрослых и детей. Взрослых он не различал по возрасту.
Лена скинула ботинки. Принялась разворачивать одеяло. Высвободила кастрюлю.
— Для мужа оставляю, когда ухожу куда-нибудь. Вдруг он вернется, пока меня дома нет. Его же в любую минуту могут выпустить. Он же ни в чем не виноват.
Согревшись, она оттаяла и болтала без умолку. Сбегала на кухню, принесла дымящийся чайник. Вынула из корзинки и выложила на стол баночки и свертки.
— Я мужу собрала. А оказалось, не надо. Зачем ему? Гора с плеч, правда! Его же вечером вернут. Может, даже раньше. Представляешь, мы сидим пьем чай — и тут звонок в дверь: он. Всё выяснят — и вернут. Ты ешь! А вечером я ему горячий ужин приготовлю! — тараторила Лена. — Не стесняйся. Вот хлеб. Повидло. Масло. Сыр. Колбаса.
Шурка впился в бутерброд. Никогда еще еда не казалась ему такой восхитительной. После серой массы, которой кормили у Ворона, всё было невероятно вкусным. От джема на языке стояла радуга!