ишь малый фрагмент заключенного здесь знания.
Теперь он снова просмотрел эти файлы: сжатые оригиналы и свои собственные переводы с помощью компьютера, вместе со всем остальным, что первый беглый осмотр зарегистрировал относительно этого помещения. Гюин выжидательно на него смотрел.
– Я… и что я должен делать?
– Ну, тебе надо бы сказать мне, что это за штука.
– И для этого я нужен был здесь? – Холстен разозлился, что с ним случалось редко. – Шеф, я мог просто…
– Твой перевод по большей части не понятен, – начал Гюин.
– Ну, так технические детали…
– Нет, так даже лучше. Так это останется только между нами. Итак, мне надо, чтобы ты снова это просмотрел и подтвердил… сказал мне, что это такое. И мы здесь для того, чтобы это устройство смогло помочь тебе это понять.
Гюин снова повернулся к гробу и склонился над ним, потянувшись к подвешенным к разгрузке костюма инструментам. Тревога Холстена резко усилилась, и он чуть было не начал транслировать свое беспокойство прямо Гюину, но вовремя спохватился и переключил канал на Лейн.
– Он что-то включает… – успел он сказать – и тут все установки вокруг гроба зажглись, словно иллюминация: пульты и экраны вспыхнули, оживая, а пространство внутри засветилось призрачно-голубым.
– Вижу. – Голос Лейн чуть размылся от помех, но быстро выровнялся. – Слушай, мои люди у самого входа. Какие-то проблемы – и они сразу на вас налетят. Но я хочу посмотреть.
«И я тоже», – понял Холстен, подаваясь ближе к дисплеям.
– Это… сообщения об ошибке? – пробормотал Гюин.
– Отсутствие связей… Техники считают, что главный компьютер выел вирус, – предположил Холстен. – Так что у нас только изолированные системы. – И это «только» уже было забитой до отказа библиотекой тайных знаний. – Похоже, он пытается соединиться с чем-то отсутствующим. Он, по сути, перечисляет массу… чего-то, что не удается найти.
Гюин осматривал пульты управления. Его пальцы в толстых перчатках время от времени приближались к поверхностям, но не до соприкосновения.
– Заставь его сказать мне, что оно такое, – потребовал он.
Гюин не отключал канал связи, так что Холстен не мог понять, предназначались ли эти слова для экспорта.
– Слушай внимательно, – четко проговорила Лейн Холстену в ухо. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал с пультом. Мы уже разработали процедуру для того, чтобы продраться через вот такое дерьмо. С большинством устройств работает. Только тебе придется подать это Гюину как твою собственную идею – или скажешь, что прочел это в каких-то наших отчетах.
– Хорошо.
Гюин позволил Холстену занять место у пульта, залитого бледным светом от гроба, и он аккуратно выполнял все указания Лейн, постоянно замирая, чтобы она успевала его поправить. Вся последовательность состояла всего из пятнадцати шагов: осторожные прикосновения к экрану запускали новые цепочки опций и протестов, пока ему все-таки не удалось убрать все жалобные взывания к отсутствующим соединениям, сведя программу до того, что осталось.
И это было…
– Устройство экстренной загрузки, – перевел Холстен немного неуверенно. Он уставился на эту человекообразную пустоту в сердце машины. – Загрузки чего?
Он покосился на Гюина и успел поймать быстро скользнувшее по его лицу выражение – хорошо читаемое даже в полумраке шлема. На лице капитана были торжество и жажда. Что бы он ни искал, здесь он это нашел.
4.6 Посланник внутри
Мор настолько глубоко проник в сердце Большого Гнезда, что физические контакты между домами почти прекратились. По улицам бродят только отчаявшиеся и голодающие. Идут нападения: здоровые набрасываются на тех, кого сочли больными, голодные крадут пищу, неизлечимо обезумевшие нападают на все, на что указывают их внутренние демоны.
И все же туго натянувшиеся нити сообщества еще не порвались, немногочисленный исход не превратился в потоки беженцев – в немалой части благодаря Порции и ее соратницам. Они ищут лечение. Они могут спасти Большое Гнездо и благодаря этому саму цивилизацию.
Порция привлекла не только Бьянку, но и вообще всех ученых, как Храмовых, так и иных, в которых она верит. Сейчас не время ограничивать славу только своим домом.
И, связываясь со всеми ними, она четко дает всем понять, кто она – и что это именно она зачинщица и их предводитель. Ее указания разбегаются по Большому Гнезду звоном нитей, принимаются и передаются старательными самцами-помощниками. Обычно сотрудничество домов на таком уровне не идет гладко: слишком много индивидуальностей, слишком много самок, стремящихся утвердить свое превосходство. Экстренная ситуация успешно заставила их сосредоточиться.
«Это – мое новое Понимание, – объяснила им Порция. – Есть некое свойство, которое отличает этих иммунных детей от их павших родителей. Они родились в охваченном мором городе, но они выжили. Если принять во внимание, сколько времени мор бушевал в их городе, то следует предположить, что они вылупились из кладки, отложенной родителями, которые также имели устойчивость к этой болезни. Короче, эту устойчивость они унаследовали. Это – Понимание».
Это вызвало бурю возражений. Процесс появления новых Пониманий полностью не разгадан, но все Понимания связаны только со знанием: памятью о том, как что-то делается или как что-то устроено. Где доказательства того, что реакция на болезнь тоже передается потомству?
«Эти паучата – и есть доказательство, – сообщила Порция. – Если вы в этом сомневаетесь, тогда вы мне не помощницы. Отвечайте мне, только если готовы помогать».
Она потеряла примерно треть корреспондентов, которые стали затем искать ответы в чем-то ином – и безуспешно. А вот Порция хоть и добилась достаточных успехов, чтобы оправдать свой выбор направления исследований, упирается в границы технологий своей расы, а также в границы их способностей понимать.
В число ученых, решивших поддерживать Порцию, вошла та (назовем ее Виолой), которая много лет изучала механизм Пониманий. Она передала Порции все свои знания: громадные путаные сети записок, отражающие ее методы и результаты. Пауки в большой степени полагаются на не требующее никаких усилий распространение знаний последующим поколениям, которое обеспечивается их Пониманиями. Их письменность – система узлов и перевязок – неуклюжа, растянута и плохо хранится, что сильно тормозит Порцию. Она не может дожидаться, пока потомство унаследует владение предметом от ее коллеги: ей это знание необходимо прямо сейчас. Сама Виола поначалу не желала даже идти по городу, опасаясь инфекции.
Сегодня получено подтверждение того, что у Виолы началась вторая стадия болезни – и это знание становится для Порции сильнейшим стимулом: ее коллеги одна за другой становятся жертвами врага, которого стремятся победить. Порция и сама обязательно почувствует первые симптомы в суставах: это просто вопрос времени.
Бьянка считает, что сама она уже заразилась. Наедине эта гениальная одиночка уже призналась Порции, что уже испытывает быстро проходящие симптомы первой стадии. Тем не менее Порция оставляет ее рядом с собой, успев убедиться в том, что во всем Большом Гнезде не найдется паука, который ни находился бы в инкубационном периоде этой инфекции.
Не считая тех обидно немногих, у кого оказался иммунитет.
Тем не менее, благодаря своей слабеющей коллеге, она получает инструмент, которого прежде была лишена. Группа Виолы управляет муравьиной колонией, в которой воспитали умение анализировать физиологические стигматы Пониманий.
Одомашнивание муравьев было тем огромным шагом вперед, на котором зиждется вся цивилизации Порции, но оно же стало серьезным препятствием для дальнейшего прогресса. В Большом Гнезде сотни прирученных муравьиных колоний, не считая тех, которые располагаются поблизости от города и занимаются производством пищи, уборкой или отражением набегов диких видов. Каждую городскую колонию тщательно приучали – наказаниями, поощрениями и химическими стимулами – выполнять определенную функцию, предоставляя великим умам пауков любопытное аналитическое устройство с использованием многоуровневых деревьев решений управления самой колонией в качестве движущего механизма. Каждая колония годится для очень ограниченного набора родственных расчетов – как невероятно умелый, но невероятно узкоспециализированный умственно отсталый гений, – а переучивание сообщества муравьев требует долгой и кропотливой работы.
Однако Виола уже начала работать – и Порция отправила ей ткани трех плененных паучат для сравнения с теми исследованиями, которые Виола уже проводила с другими представителями их вида. Результаты доставлены в виде скатанного в рулон ковра записей одновременно с признанием Виолы в своей болезни.
С этого момента Порция с Бьянкой погружаются в чтение ее обильных рассуждений, часто прерываясь, чтобы обсудить, что могла или не могла иметь в виду Виола. Паучья письменность исходно возникла для того, чтобы отражать мимолетные художественные мысли – изящные, сложные и красочные. Она плохо приспособлена для фиксации научных идей.
Часто появляется Фабиан: приносит еду и питье и высказывает свое мнение, если его спрашивают. У него острый ум (для самца), и он смотрит на проблемы под другим утлом. Более того – он, похоже, не растерял своей энергии и целеустремленности, несмотря на наличие некоторого количества симптомов первой стадии. Обычно когда паук осознает, что он или она заражены, качество его услуг стремительно ухудшается. Проблема встала настолько остро, что даже самый непривлекательный самец может найти покровительство, если готов работать. Большое Гнездо переживает странные, болезненные социальные сдвиги.
Исследования Виолы посвящены совершенно иному языку, который она неумело отражает в узловом письме. В своей рукописи она называет его языком тела. Она объясняет, что в теле каждого паука имеется это письмо и что оно варьирует от особи к особи, но не беспорядочно. Виола ставила опыты на только что вылупившихся паучатах из кладок с известными родителями и обнаружила, что их внутренний язык близко родственен родительскому. Это должно было стать ее величайшим откровением в ожидаемом будущем, когда завершенное исследование позволит ей оказаться на самой вершине интеллектуальной жизни Большого Гнезда. Порция скромно осознает, насколько гениально то, что она видит. Виола открыла тайный язык Пониманий… если его удастся расшифровать.