Более широкое значение лечения первой осознает не Порция. Трудно сказать, кто именно из ученых первым сделал нужный вывод: это одна из тех мыслей, которые приходят вроде бы сразу ко всем, приводя в возбуждение все пытливые умы. Лечение Порции дало взрослым паукам возможность воспользоваться чужим Пониманием. Да, передана была устойчивость к болезни, но ведь данный процесс должен работать и в отношении других Пониманий – если их удастся выделить и найти их место в великой книге тела, составленной Виолой. Распространение знаний больше не будет сдерживаться медленной сменой поколений или трудоемким обучением.
Потребность в этой методике велика. Из-за нанесенного мором ущерба Понимания стало трудно найти: там, где прежде какая-то идея содержалась во многих десятках умов, теперь их найдется в лучшем случае горстка. Знание стало как никогда ценным.
Только через несколько лет после мора первую идею удается передать между взрослыми. Несколько сбивчивое Понимание астрономии передано подопытному самцу (а из-за неудачных первых экспериментов опыты ставятся только на самцах). С этого момента любой паук может выучить что угодно. Каждый ученый из поколения Порции и последующих за ними будет стоять на плечах тех гигантов, каких пожелает в себе поселить. То, что знает один, может узнать любой – за определенную плату. Быстро разовьется экономика на основе модулярных передаваемых знаний.
Но это не все.
Выздоровевшая Порция представляет Храму Бьянку. Она рассказывает, какой вклад подруга внесла в разработку лечения. Бьянке позволено обратиться к собравшимся жрицам.
В результате мора произошел сдвиг в постулатах веры. Всем приходится напрягать свой разум, чтобы зарастить зияющие прорехи, оставленные теми, кто не выжил. Старые идеи вспоминают снова, старые запреты пересматривают. Присутствует ощущение судьбы – но эта судьба создана ими самими. Они прошли испытание. Они – свои собственные спасители. Они желают сообщить нечто той единственной точке интеллекта, что находится вне их сферы, – самый простой, важнейший сигнал.
Они желают сказать Посланнику: «Мы здесь».
Батарея Бьянки сама по себе не является передатчиком. Параллельно с исследованием передачи Пониманий от паука к пауку идут и исследования передачи колебаний по невидимой паутине, которая растянулась между их миром и далеким спутником – и еще дальше.
Спустя много лет постаревшие Бьянка и Порция стоят в толпе храмовников, которые наконец готовы говорить с неизвестным, отправлять свой электромагнитный голос в эфир. Ответы на математические задачи Посланника, известные и понятные всем паукам, готовы для передачи. Они ждут, когда Посланник появится на ночном небе, – и тогда отправляют это недвусмысленное первое послание.
«Мы здесь».
Спустя секунду после отправки последнего решения Посланник прекращает свою передачу, повергая всю цивилизацию Порции в панику: неужели их спесь прогневила вселенную?
Спустя несколько тревожных дней Посланник снова подает голос.
4.9 Ex machina
Сигнал с зеленой планеты пронесся по наблюдательной гондоле Брин 2 ураганом. Древние системы дожидались именно этого момента – казалось, целую вечность. Протоколы, созданные в дни Старой Империи, пылились веками, на протяжении всей жизни нового вида, который наконец заявил о своем присутствии. В них возникли искажения. Они теряли смысл, переписывались заново, затем в них проникла зараза загруженной личности Керн, которую все эти годы гондола инкубировала, словно культуру микроба.
Системы получили сигнал, проверили итоги, нашли их в пределах допустимой погрешности, распознали прохождение критического порога в отношении расположенной внизу планеты. Ее предназначение, заржавевшее за века бездействия, внезапно снова стало востребованным.
За один рекуррентный вневременной момент – море расчетов, кипящее под человеческой маской Элизы, – системы гондолы не могли принять решение. Слишком многое в разуме этой системы было потеряно, отправлено в неверные файлы, вымарано при редактировании.
Она атаковала разрывы внутри своих систем. Хотя она и не была по-настоящему осознающим себя искусственным разумом, себя она познала. Она восстановила себя, обошла нерешаемые проблемы, достигла верного вывода с помощью прикидок и косвенных выводов.
Она постаралась разбудить Аврану Керн. Граница между живой женщиной, загруженным личностным конструктом и системами гондолы не была четко проведена. Они проникли друг в друга, так что стазисный сон одной кошмарами просочился в холодную логику остальных. Прошло очень много времени. Не вся Аврана Керн сохранила жизнеспособность. Тем не менее гондола сделала что могла.
Доктор Керн проснулась – или ей приснилось пробуждение, и в этом сне Элиза стояла у ее постели, словно ангел, и благовествовала о чудесах.
«Сегодня новую звезду увидели на небесах. Сегодня родился спаситель жизни на Земле».
Аврана пыталась разорвать сорные сети своих ужасов, пыталась очнуться настолько, чтобы понять, что именно ей сказано. Она довольно долго пребывала без сознания… а была ли она хоть когда-то в сознании? Она не пожелала вспоминать о каком-то темном присутствии, о пришельцах, атаковавших ее подопечную – ту планету, что стала смыслом ее жизни, воплощением ее наследия. Какой-то странник являлся, чтобы украсть тайну ее проекта, украсть у нее бессмертие, воплощенное в ее новой жизни – в ее потомстве, ее детях-обезьянах. Это было на самом деле? Или ей это приснилось? Она не могла отделить факты от долгих холодных лет сна.
– Мне полагалось умереть, – сказала она внимательной гондоле. – Мне полагалось отключиться, ничего не замечать. Мне не полагалось видеть сны.
– Доктор, похоже, что в ходе лет произошла гомогенизация информационных систем наблюдательной гондолы. Приношу извинения, но мы функционируем за пределами запланированных параметров.
Наблюдательная гондола была рассчитана на то, чтобы столетиями находиться в пассивном состоянии, – это Аврана помнила. Сколько времени должно было уйти на то, чтобы вирус зажег искру разума в сменяющихся поколениях обезьян? Значит ли это, что ее эксперимент провалился?
Нет: они наконец подали сигнал. Они потянулись вовне и прикоснулись к невыразимому. И время внезапно потеряло свою прежнюю ценность. Теперь она вспомнила, почему вообще оказалась в гондоле, выполняя функцию, которая была предназначена для кого-то не столь значимого. Время не имеет значения. Только обезьяны имеют значение, потому что теперь будущее принадлежит им.
Однако те тревожащие полусны снова к ней вернулись. Во сне прилетала примитивная лодка путешественников, утверждавших, что они – ее родня, но она посмотрела на них и поняла, кто они на самом деле. Она просмотрела их историю и их знания. Они оказались плесенью, которая выросла на трупе ее народа. Они оказались безнадежно заражены той же болезнью, что убила цивилизацию самой Керн. Лучше начать заново с обезьянами.
– Что вам от меня нужно? – вопросила она у сущности / сущностей, которые ее окружали. Глядя на их лица, она увидела бесконечную цепь стадий между нею и холодной логикой систем гондолы и никак не смогла бы сказать, где заканчивается она сама и где начинается машина.
– Готова вторая фаза проекта «Возвышение», – объяснила Элиза. – Ее начало требует вашего слова.
– А если бы я умерла? – выдавила Аврана. – Если бы я сгнила? Если бы меня не удалось разбудить?
– Тогда ваша перезагруженная личность унаследовала бы ваши обязанности и власть, – ответила Элиза, а потом, словно вспомнив, что ей положено демонстрировать человеческое лицо, добавила: – Но я рада, что этого не случилось.
– Ты не знаешь, что такое радоваться!
Но еще не договорив, Керн усомнилась, так ли это. Достаточное количество ее самой размазалось по этому континууму от жизни к электронике, так что, возможно, Элиза познала больше человеческих эмоций, чем те, с которыми теперь осталась Керн.
– Переходите к следующей фазе. Конечно, переходите к следующей фазе! – бросила она в наступившую тишину. – Иначе зачем мы вообще здесь? Что вообще осталось?
«Действительно, что вообще осталось?»
Она вспомнила, как фальшивые люди – эта болезнь, пережившая ее собственный народ, – приблизились к планете. Это действительно было? Все было именно так? Она говорила с ними. Та «она», которая с ними взаимодействовала, похоже, распознала в них достаточно много человеческого, чтобы поторговаться, пощадить их, позволить им спасти своих. Каждый раз, когда ее будили, ее разумом словно управлял какой-то иной набор мыслей. Значит, она была настроена на снисходительность. Она признала их в достаточной степени людьми, чтобы продемонстрировать им милосердие.
В тот день она расчувствовалась. Если задуматься, то можно вспомнить, как это ощущалось. И они свое слово сдержали, надо полагать, – они улетели. В этой системе не видно было их следов, не слышно было никаких передач.
У нее было неприятное чувство, что все не так просто. Она чувствовала, что они вернутся. И теперь она может потерять намного больше. Какой урон эти фальшивые люди нанесут ее зарождающейся обезьяньей цивилизации?
Ей надо стать жестче.
Вторая фаза программы возвышения состояла в контакте. Когда обезьяны разовьют свою собственную необычную культуру до такой степени, что смогут отправлять радиосообщения, они окажутся готовы к контакту с более широкой вселенной. «И теперь вся более широкая вселенная – это я». Наблюдательная гондола начнет разрабатывать средство коммуникации, основываясь на простейшей бинарной нотации и используя каждый следующий этап, чтобы вытянуть более сложный язык, как будто компьютер программируют с нуля. На это потребуется время, в зависимости от желания и способности обезьян учиться, от поколения к поколению.
– Но сначала отправь им послание, – решила Аврана. Пусть обитатели планеты и не способны понять ее прямо сейчас, она желает задать тон. Она желает дать им понять, что их ждет тогда, когда они наконец смогут общаться.